Текст для книги памяти, посвященный погибшему на фронте моему крестному братишке Николаю, оказался самым тяжелым для меня. Подвизавшись в помощи родственникам погибших наших местных бойцов СВО с текстами для книги памяти, я не ожидала, что сложнее всего мне будет написать текст именно про моего погибшего почти год назад Кольку. Наоборот, думала я поначалу, рассказать о незнакомых мне лично бойцах так, чтобы они вставали между строк как живые, - это почти неразрешимая для меня как для автора задача. Ну а уж про Колю-то я - уж так напишу, что никто никогда не напишет.
Вот так вот я подумала - и… забуксовала. Надолго и основательно.
Писать некролог (а памятный текст - это, как ни крути, некролог и есть) про близкого человека - расстрельное дело, так-то… Пишешь про него - а умираешь душой сам. Строчка за строчкой, отпуская близкого в вечность, неминуемо убиваешь самого себя. Для того чтобы твой близкий на несколько секунд ожил в твоем тексте, преодолевая законы вечности, - ты сам должен на эти несколько секунд умереть. Всё, что делается иначе, - это всё ерунда. Отписки…
Колька бы расстроился, увидев мои отписки. Крестная мама рассказывала, что, выходя на связь с фронта, он потихоньку интересовался: мол, Ира-то пишет про меня? Ему хотелось, чтобы я про него писала. Хотелось быть героем для своих близких. Важно было быть героем в моих глазах…
Текст для книги памяти созревает внутри меня долго, тяжело, мучительно. По строчке. По слову. По слезе. Откалывается от меня кусками, убивает меня; заставляет вновь и вновь проживать муки потери и горечь пустоты вместо моего чУдного и чуднОго Кольки.
А еще - заставляет вновь и вновь думать о том, чего мне в итоге не хватило, чтобы отмолить его у смерти, повернув колесо судьбы вспять. Чего-то не хватило, это факт…
А ведь был период, когда они оба - мой любимый гвардии рядовой Андрей Иваныч и рядовой Колька - воевали одновременно, на разных участках фронта. И спрашивали меня друг про друга, выходя на связь. Душевные времена были, так-то…
-Андрей, у меня крестный брат ушел добровольцем воевать.
-Господи… Он где? Может, где рядом со мной?
-Да не знаю. Может, и рядом.
-Какой у него позывной?
-Тайга.
-Тайга, Тайга… Что-то такое, кстати, я слышал. Мне кажется, он где-то тут у меня.
И мне уже вроде как и теплее было после таких Андреевых слов. Это потом уже оказалось, что воевали мои бойцы далеко друг от друга. А тогда я верила, что гвардии рядовой обязательно приглядит за Колей. Что обязательно научит его всему. Что всё обязательно будет хорошо…
А теперь - как есть. И явившиеся мне в какой-то момент в качестве заголовка слова то ли Серафима Саровского, то ли Серафима Вырицкого: приходите ко мне как к живому…
Обязательно, Колька. Обязательно буду приходить к тебе как к живому. И писать впредь буду о тебе всегда как о живом. Кроме вот этого вот некролога для книги памяти, который я непременно с мясом оторву от себя в конце концов.
И знаешь что, родной мой? Знаешь, что я более всего прошу у Господа, захлебываясь в собственных слезах? Более всего я прошу у Господа того, чтобы никогда впредь не писать некрологов о тех, кого люблю. Это, видишь ли, какой-то отдельный вид Божьего наказания. Да уж…