Моей МАМЕ.
Близится День Победы. Что он есть для нас? Просто очередной повод? Праздничек для пикников на природе? Или в нем есть, что-то глубинное, памятное для всех, святое?
Лично для меня этот день очень важен. К счастью я родился после войны и прожил хорошую жизнь. Но та война коснулась и меня. Нет, не потерями в семье, провидение уберегло нашу семью от смертей на фронте, хотя воевали и двоюродные дядья и Папа. Они прошли всю войну и вернулись домой, с ранениями, с посаженным здоровьем, но вернулись....
Война коснулась меня не рассказами отца, не байками с фронтов вернувшихся дядьев. Когда собиралась вся семья по праздникам или каким другим поводам, они предпочитали не говорить о войне. О воине рассказывала мне Мама.
Не о атаках огненных, не о криках ура, а о тяжелых путях эвакуации, о том, как хотелось есть и продувал ледянной ветер хату ветродуйку.
Я расскажу о тех событиях сбивчивыми словами малюсенькой девочки Натуси или Тусеньки, как называли Маму в те годы. Ей не исполнилось еще и пяти лет на то злополучное Воскресенье сорок первого года.
Глава первая. Поезд на Восток.
Утро Воскресенья в многокомнатной Московской коммуналке начиналось очень обычно. Папа вышел из комнаты с полотенцем через плечо и бритвой в руках и занял очередь в ванную. На кухне уже гремели посудой соседки, Мама набросив халат взяла чайник и поцеловав только проснувшуюся дочурку отправилась на кухню готовить завтрак. Яркий солнечный луч отражался от открытой форточки и падал на личико маленькой девочки, лежащей в кроватке. Она сердито сопела и закрывалась ладошкой:
-Отстань, дай еще подремать.
Но солнышко не унималось. Тусенька выбралась из постели и протирая кулачками глаза, в папиных тапках и длинной ночной рубашке, зашлепала по коридору. У ванной ее перехватил Папа, который уже дождался своей очереди.
-Умываться, бриться, мыться....
Присев на краешек ванны, Папа усадил дочку на колено и стал усердно умывать заспанное личико, ручки....
Тусенька фыркала и заливисто смеялась, она очень любила Папу, его добрые, большие руки, немного бурчливый голос. Огромный добрый великан, а она маленькая волшебница. Это была обычная утренняя игра.
Потом они завтракали. Папа собирался на работу, на городском транспорте нет общих выходных и сегодня была Папина смена. Мама же с Тусенькой решили пойти в парк Горького.
Тусенька стояла напротив зеркала, а Мама оправляла на ней красивый цветной сарафанчик. Дверь со стуком распахнулась....
-Маруся! Маруся!..... Война!.....
Соседка растрепанная, с перекошенным лицом, с выпученными глазами
-Радио включи......Быстрее....
Соседку била дрожь, она задыхалась. Мама подставила ей стул, соседка мешком рухнула и заголосила. Хозяйка суетилась, расплескивая воду наполнила чашку, нервно капала из пузырька в чашку, поила.
Немного успокоилась соседка, горячо зашептала
-Марусенька, Война, милая....
-Мой-то в Финскую, ты помнишь? А-ааа.....
Мама включила репродуктор. Металлический голос говорил, что-то, Тусенька не понимала, но стало страшно и она тихонько захныкала.
Папа ушел на работу, они долго говорили с мамой. Тусенька сидела на диване и утирала слезки кулачками. За дверью папин голос, что-то говорил, Бу..бу...бу, мама всхлипывая вторила ему, было не обычно и, как-то не весело.
Мама вошла в комнату и переоделась в скромное серое платье. Она часто вздыхала и временами утирала глаза.
-Пойдем Тусенька, надо на почту сходить, бабушке Анастасии телеграму отправить. Бабушка должна приехать.
Тусенька обрадовалась, она хорошо знала бабушку Анастасию. Тишайшая, добрейшая старушка знала и умела все, и приготовить и за детьми ходить. Она была, как домашний ангел хранитель, случись беда, или несчастье какое, она появлялась незаметно и все выправлялось.
Прошлым летом девочка гостила у Бабушки в деревне. Ветхий домик в кущах сирени, бодливая коза, которую они пасли у насыпи железной дороги это помнилось хорошо, а больше всего бабушкино терпение и врожденная, Русская доброта. Что бы не случилось, не услышишь от нее худого слова. Всплеснет руками, покачает седой головой и кинется спасать, успокаивать, исправлять. Помнилось, как летом бухнулась со всей силы, зацепивщись на бегу за выступающий на тропинке корень. Ушиблась сильно, коленки в кровь, разревелась. Бабушка появилась, как добрый дух, погладила сухой ручкой по голове, обмыла коленки, привязала подорожник и все прошло. И сейчас Тусенька знала, приедет бабушка Анастасия и все будет хорошо.
До почты один шаг, всего-то спуститься на первый этаж. Мама вошла в контору, а Тусенька дожидалась у входа и смотрела во все глаза.
Москва за час изменилась....
Обычно в выходной веселая и говорливая, она тревожно притихла. Люди шедшие прежде в Парк Горького и к метро, теперь толпились у репродукторов. Все было смятенно и тревожно. Ярко светило солнце, как обычно позванивали трамваи, но в воздухе витала тревога и неопределенность.
Военный быстрым шагом прошел мимо, на секунду задержался у громкоговорителя и еще быстрее зашагал к набережной. Пробежала стайка мальчишек из соседнего двора, с деревянными ружьями и пистолетами.
-Натуся, ты, что стоишь?
Тусенька обернулась, у арки стоял дворник дядя Федор.
-Мама на почту пошла.
-Ты Маме скажи, что бы дрова выписала за три месяца, а то мало ли, что.... Я в дровяной сарай сложу, пусть лежат.
И дядя Федя пошел во двор.
Мама вскоре вышла из почты и они отправились в булочную на углу Кропоткинской и бульвара. Купили хлеба, Тусеньке захотелось сладенького, но Мама сказала, что нельзя. Тусенька хотела было покапризничать, но подумала, что и в правду нельзя, день, какой-то плохой и взяв Маму за руку пошла домой.
Папа пришел поздно вечером и дочка слышала сквозь сон, что Папа говорил Маме. Как ходил в военкомат, и как ему отказали, сказали, что на работников транспорта бронь, и что немцы быстро наступают, и что очень большие потери. Мама беззучно плакала и Тусенька всхлипнула во сне.
Утром пришел ответ от бабушки.
-Продаю дом, приеду в конце лета.
В садике, куда, Мама отвела Тусеньку, только и говорили о войне. Мальчишки, как обычно стали играть в воину, только врагами стали не фины, а немцы. Тусеньку не взяли, мала еще.
Дни проходили за днями, Москва менялась. Стало много военных, а дети почти исчезли, все сидели по домам. Папа сказал, что записался в дружину по предотвращению пожаров при бомбежках.
-Неужели нас будут бомбить?
С фронтов приходили скверные вести, отступаем везде. Папа стал по ночам дежурить на крыше.
На Кропоткинской набережной появилась зенитная пушка. Обложенная мешками с песком, она смотрела в небо. Тусеньке она показалась очень страшной, а вот от мальчишек отбою у солдат не было, норовили подобраться поближе.
В один из дней Мама с Натусей шли из сада, как вдруг раздался сжимающий душу вой, из репродукторов неслось,
-Граждане, Воздушная тревога!
Схватив Тусеньку в охапку, Мама бросилась к метро. Из окрестных домов, из переулков к метро бежали люди. Все больше и больше. На входе образовалась давка. Куда бежать? У метро затолкают и растопчут, женщина нерешительно приостановилась.
-Давайте ребенка.!
Оглушительно проорал огромный дядька. Схватил девочку, поднял над головой и стал пробиваться к метро.
-Бегите за мной.....
Во время этой катавасии с ножки Тусеньки соскочил новенький красный сандаль.
-Сандаль, сандаль
Кричала Тусенька и колотила дядьку по рукам.
Девочка проплывала над головами испуганных людей. Через вход, по лестнице, по платформе....
Наконец остановились. Еще через минуту к ним добралась Мама, держа в руках потеряный сандаль.
-Спасибо Вам, меня иначе бы задавили.
Дядька передал девочку матери и стал проталкиваться куда-то вперед. Мама с дочкой встали у колонны.
Было тесно, люди стояли плечо к плечу и очень душно. Стояли пять минут, двадцать. На верху, что-то бухнуло, в толпе зашептались. Тут бабахнуло так, что с потолка посыпалась известка. А люди примолкли, гробовая тишина на станции и только у входа громко плакал ребенок.
Через пол часа объявили отбой. Выходя из метро увидели, что большого кирпичного дома, что напротив французского посольства нет, а вместо него большая груда дымящихся кирпичей. Мама с дочкой заспешили домой.
Папа был на работе и мама стала сильно волноваться, нас бомбили, как-то он там? На кухне вылетела форточка и соседки стали торопливо заклеивать окна полосками бумаги, мама и Тусенька взялись помогать.
Следующая тревога случилась ночью. Впопыхах одевшись, схватив приготовленную заранее тревожную сумку заспешили к метро. Но пробиться ко входу не удалось, испуганный народ валил валом, сберегая себя свернули на сквер и сели на лавочку, будь, что будет. Было холодно и очень страшно. Сирена тревоги уже отвыла. По небу ползали лучи прожекторов, доносился отдаленный гул, на западе вспыхивали зарницы. Лучи прожекторов заметались и вдруг застыли скрестившись в вышине, тут с набережной ударила звончайше зенитка, ослепительная вспышка, выстрел, вспышка выстрел... От страха Тусенька не смогла даже зареветь, закрыв лицо ладошками беззвучно плакала прижимаясь к маме. Так и просидели в сквере до отбоя тревоги.
Вернувшись домой застали папу, пришедшего с работы. Узнав о событиях ночи он стал их ругать:
-В подвал дома РЭК надо было бежать, он рядом, да и глубже чем метро.
Так и порешили.
Беда не приходит одна, дедсад закрыли и Тусеньке пришлось сидеть дома с соседкой пока Мама и Папа работали. Заканчивалось лето, Москва сильно изменилась. Над городом постоянно висели аэростаты, налеты случались все чаще, стало плохо с продуктами и стоило больших трудов отоварить карточки, простаивая в длинных очередях за макаронами, крупой, о мясе вовсе забыли. Тусенька за столом часто плакала и не хотела есть пустой картофельный суп, мама сердилась, папа отворачивался и хмуро смотрел в окно.
Тут к счастью приехала бабушка Анастасия. Она, продав дом, накупила разных запасов. Нельзя сказать, что питаться стали лучше, но стало спокойнее. Бабушка привезла и картошки и большой кусок сала и несколько куриц. Их ели в первую очередь, холодильника не было. Мама делая суп из лап и голов, конечно здорово экономила и бульон получался совсем худой. Тусенька капризничала и есть не хотела.
-Бабушка, не вкусно....
А добрейшая бабушка Анастасия уговаривала.
-А ты посчитай звездочки в тарелке и будет вкусно....
Тусенька считала, одна, две, пять....
И бралась за ложку. Бабушка гладила по головке и незаметно подкладывала кусочек от себя.
А с фронтов приходили страшные вести, оставлен город, оставлен город.... немцы подходили к Москве. Папа пропадал на работе, многие из его троллейбусного парка ушли на фронт и работать приходилось за троих. На улицах возводили огневые точки из мешков с песком, все чаще бомбили и Тусенька с бабушкой часами сидели в подвале-убежище.
В середине сентября Папа сказал, что семьи работников парка будут эвакуировать и надо собираться. Мама навзрыд плакала и собирала вещи, Бабушка сказала:
-Никуда не поеду. Родилась здесь и помирать здесь буду. Да и за квартирой пригляжу...
Ох и упорная была старушка, не поеду и все.
В один из дней пришел грузовик из парка, собирающий эвакуируемых. Папа был на работе, простились с бабушкой, закинули узлы с вещами и авоську с продуктами и забрались в кузов, где уже сидели несколько семей. Поехали, Тусенька видела, как бабушка Анастасия торопливо крестила отъезжающий грузовик.
Эшелон стоял на ржавых путях среди каких-то бараков из красного кирпича. Их быстро выгрузили и грузовик умчался за следующей партией. Взвалив на себя поклажу медленно пошли к вагонам. Поезд был наспех составлен из скотных вагонов и теплушек. В вагоне стоял сильный запах скота, по углам лежало сено и стояли грубо сколоченные нары. Кое как взгромоздились в вагон, щели в палец, а ночи уже холодные. Благо посередине вагона стояла Буржуйка, печка железянка, но дров не было. Оставив Тусеньку под присмотром знакомой, Мама пошла разыскать несколько досок на дрова. К ней присоединились и другие, в конце концов в углу вагона скопилось изрядное колличество дров. Вагоны были уже полны, а поезд все стоял. Люди боялись бомбежки и с тревогой поглядывали на небо. Уже совсем стемнело, когда негромко свистнул впереди паровоз состав дрогнул и пошел. Женщины плакали, крестились, когда-то вернемся, доедем ли? Все в поезде было смятенно и тревожно. Стучали колеса, с железным пением катящиеся по рельсам, состав уходил из Москвы....
Ехали всю ночь, под утро остановились на какой-то станции и вдруг пришел Папа. Он обнял Маму и долго целовал Тусеньку, которая уже успела соскучиться. Потом папа ушел. Весь день поезд стоял среди товарных составов, ночью снова поехали...
Поезд шел быстро, в щели немилосердно дуло и мама укутала Тусеньку по самые глаза. А утром снова пришел Папа. Он принес мамину шубу, которую бросили в спешке дома, как тяжелую.
-За Урал едете, шуба пригодится...
И снова всю ночь ехали, а утром опять пришел Папа. Выяснилось, что ночью поезд шел по окружной дороге, что пути на восток забиты эшелонами, а стоять на одном месте опасно. В этот раз папа принес продукты, которые смог достать по случаю.
-Сегодня в ночь уедете.
Но ночью поезд стоял. Натопили буржуйку и в вагоне стало тепло.
Тронулись под утро, и все говорили, что надо уехать быстрее километров за сто, там бомбить не будут. Ехали быстро, уже промелькнули Люберцы, как вдруг паровоз впереди заревел прерывистыми гудками.
-Тревога....
Поезд все прибавлял ход, он летел уже стрелой и постоянно ревел паровоз. Люди с тревогой всматривались в хрустальное осеннее небо, там в ослепительной синеве висел маленький крестик самолета....
-Быстрее, быстрее до леса...
Поезд летел, паровоз с отчаянным криком пожирал пространство, а леса все не было, проносились в дыму поля подмосковья и плыл вверху крестик самолета, временами исчезая и появляясь вновь.
-Это наш, охраняет эшелон.
Не спокойно было в поезде, матери обнимали детей, люди жались друг к другу, а в вышине все плыл маленький самолетик.
Наконец вокруг поезда затанцевал лес, паровоз сбавил ход и замолк. Немного успокоились люди, опасность миновала, промелькнула большая станция и снова густой лес. Стучат и звенят колеса, эвакопоезд идет на восток.
Здесь мне хочется на время прервать повествование и сказать пару слов.
В детстве, когда Мама рассказывала мне об этом, я как на яву видел летящий стрелой эшелон, людей замерших в смертельном ужасе. Но видел это немного с другой стороны. Я был не в этом эшелоне, а там, в хрустальном осеннем небе. Я закрывал собой этот несчастный поезд, я охранял его и плыл в этой вышине готовый вступить в неравный бой и защитить любой ценой этот поезд. Как знать, может этот рассказ Мамы повлиял, как-то на мой выбор в будущем, как знать?
Чем дальше от Москвы, тем медленнее шел поезд, временами целыми днями простаивая среди таких же эшелонов шедших на восток. А к Москве непрерывным потоком шли и шли военные составы, везли танки, пушки, самолеты, их пропускали беспрекословно, появлялось окно и поез шел дальше.
Ехали уже целый месяц, подъелись запасы, заканчивались деньги и Мама ходила на станциях менять тряпки на еду. Ушло новое мамино платье, осеннее пальто. Скорей бы доехать. Когда Мама на остановках ходила менять одежу на еду, Тусенька очень боялась, что Мама опоздает на поезд и просила взять ее с собой, но мама строго говорила, что бы сидела в вагоне и ни шагу от вещей.
А еще очень хотелось есть. Продукты взятые с собой давно кончились, перебивались с хлеба на воду. При каждой остановке мама бежала с чайником на поиски кипятка. Ни сахара, ни чая. Присохший кусочек хлеба с кипяточком и о, счастье, если мама давала к хлебу малюсенький кусочек сальца, которое берегла с самой Москвы. Все это проглатывалось моментально, а затем запивалось горячей водичкой. Тусенька не раз говорила маме:
-А давай еще съедим сальца, очень кушать хочется.
-Нельзя доченька, завтра тоже покушать захочется, потерпи.....
Женщина украдкой вытирала набежавшую слезу. В один из дней им страшно повезло. Эшелон встал напротив военного поезда, там готовили на полевых кухнях кашу... Начальница эвакопоезда наскоро переговорила с командиром и пассажирам отпустили из военных харчей по большой миске каши.
Мама долго стояла в очереди и наконец принесла в вагон миску до верху наполненную гречневой кашей с мясом.
Моя Мамочка до конца своей жизни вспоминала вкус той каши, слегка подгорелой, с ароматом дыма и такой вкусной...
Эту миску удалось растянуть аж на три дня. Поезд шел все дальше и дальше, в вагоне судили, за Урал едем, как-то там? Сильно захолодало, но снега еще не было. Буржуйка в вагоне топилась постоянно, но тепло выдувало и Тусенька очень мерзла.
Наконец Уфа. Здесь состав расцепили, часть вагонов поставили на разгрузку, люди доехали, а их вагон и несколько других, поехал дальше.
Дня через два доехали и они, Саракташ.
Пустынный разъезд в два дома и степь кругом. Маме вручили предписание, колхоз имени, какого-то там, простите, Чипполино... Куда идти? Как добираться? Станция опустела, Мама с дочкой стояли у небольшой кучи узлов и растерянно смотрели по сторонам, когда к ним подошел огромный бородатый мужик в шубе и с кнутом.
-Ты, что ли, милая, с Москвы? Айдати за мной.
Они обогнули дом и подошли к телеге запряженной лошадью.
-Ты, милая, энто сымай...
Возница указал кнутом на мамины ботики.
-Шуба есть? Ондевай за раз....и валенки ондевай, застынешь.
-Да нет у меня валенок.
Мама развязала узел с шубой. Мужик закинул вещи на телегу.
-Богатая у тебя шубейка дочка, а бестолковая, у нас морозы ого-го. Вот бяда, и шубу и валенки править надо....
-Залазьте на телегу.
Мужик с передка достал овчинный тулуп и покрыл ноги мамы и Тусеньку с головой.
-Не высовывайся, охолодаешь....
И телега потащилась в степь. Задувал леденящий ветер, мимо ползли не высокие сопки с редкими лесочками в урочищах.
-А долго ехать?
-Милая, за светло не доберемся, в степи ночевать будем. Как стемнеет станем, костер запалим, от волков, их тут тьма....
Ехали до сумерек, у подножия сопки, на краю леска остановились, возница насобирал хворост, сноровисто высек огонь кресалом и разжег костер. Затем повесил на голову лошади торбу с овсом, но распрягать не стал.
-Еще убредет дуреха, а волки завсегда рядом....
Сунул палку в колеса и присел к костру, темнело.
-Поди подъели все в дороге? Ох-хо хо....
Мужик развязал котомку и достал большой каравай хлеба. Поставил чайник на рогульку и бережно отрезал по большому ломтю хлеба маме и Тусеньке.
Хлеб был плотный, слегка с горчинкой и очень вкусный. Тусеньке он показался вкуснейшим, особенно с чаем из брусничного листа.
-Ты, дочка, поди грамотная? Я тебя учетчицей на ферму поставлю, самая по тебе работа.
-Валенки тебе Кузьма сваляет, а вот тулуп? Есть поди тряпки какие? Поменяешь в селе.
Вдалеке, на склонах сопки послышался волчий вой.
-Вот проклятые, не имется им....
Мужик подбросил хворосту в огонь. В разговоре выяснилось, что Акимыч, председатель колхоза, и, что времена трудные, мужики все ушли на фронт, а его по возрасту не взяли, стар стал.
Узнали, что свободна хата на отшибе села и печка цела вроде. Присоветовал Акимыч сразу сменять все не нужное барахло на картошку, урожай был хороший и у всех ее вдосталь, а без оной зиму не пережить, оголодаете....
-Лезте на телегу, укрывайтесь, да спите, Я посижу до утра.....
Так и сделали, улеглись на сено, укрылись тулупом прижавшись друг к другу. Где-то далеко выли волки, и Тусеньке было страшно.
Глава 2.
Дают - Бери, а Бьют - Беги..... Народная мудрость.
Ночь тянулась невыносимо долго. Тусенька лежала на сене, прижимаясь к Маме и никак заснуть не могла. Во первых было страшно, в урочищах подвывали волки и ночная темень обнимала телегу со всех сторон. Потом стало холодно. Тусенька прижалась к маме и попыталась получше подоткнуть тулуп, но слабые детские ручки никак не могли совладать с толстой овчиной, стало только хуже. Тусенька тихонько захныкала.
Мама конечно услышала.
-Что случилось Натусенька?
-Мне холодно, Мам....
Мама слезла с телеги и взяв Тусеньку на руки, накинув тулуп на плечи присела к угасающему костру. Акимыч, очнулся от охватившей его дремы.
-Охолодала дочка? Сейчас я костер подновлю.
И он стал ломать сучья и кидать в костер. Захиревшее пламя лениво облизывало сыроватое дерево, которое шипело, стреляло угольками, один из которых угодил на полу тулупа, запахло паленым.
-Это к счастью, дочка....
Акимыч стряхнул уголек грубой ладонью.
-Глядишь и все образуется. Накось хлебни горяченького.
Акимыч плеснул из чайника в кружку и протянул Маме.
-Мам, я тоже хочу...
Пили пустой чай, но стало теплее. Костер наконец разгорелся и стало даже жарко. Тусенька согрелась и задремала.
Акимыч сидел привалясь к колесу телеги и мрачно смотрел в огонь.
-Скажи дочка, мужик твой на фронте поди?
-Да нет, у него бронь...
-Это, как же это?
-Ну, он на транспорте работает, людей возит.
-А,.... Тады понятно... Сказывали, что Сталин в Москве?
-Вон, Вас сколько из Москвы побегло. Неужто Сдадут?
Женщине показались эти слова упреком.
-Не сами мы поехали, сверху приказ был, семьям с детьми эвакуироваться, бои там будут.... А Сталин в Москве.
Акимыч скрутил самокрутку, прикурил от уголька, закашлялся...
-Ты, дочка не бери в голову, это я ворчу значит..... по стариковски... Ты главное дочку береги, зима у вас трудная будет, не застуди ее.
Так и сидели они у костра, медвежливый старик и молодая женщина с ребенком, а вокруг расстилалась ночная степь и еще не скоро наступит рассвет.
Утром поехали дальше. Степь постепенно переходила в предгорья, лес буйно разрастался по склонам сопок и скоро уже ехали под сенью дубов.
-Смотри дочка, желудя сколько, ты, как приедем не мешкай, а мешка три насобирай, пока снега нет. Ежели его запарить, так и вполне есть можно, все прибавок, пайки у нас больно худы.... А мешки я тебе дам.
За поворотом дороги увидели село, которое извивалось меж сопок и терялось в осенней дымке у дальнего холма.
-Хата, милая, вон... на том бугре стоит. До села недалеко и ферма рядом.
Телега подкатила к ветхой избушке, которая, каким-то чудом еще держалась на склоне холма. За ней угадывался заросший огород, а дальше подступал густой дубовый лес.
Акимыч пинком отбросил чурбан, подпиравший дверь.
-Ты, Маруся слушай меня.... Печку сразу жарко не топи, сырая она, ночью угорите, да и треснуть может. Подтопи сейчас маленько и пусть стоит, вечером еще немного. А к завтрему ужо высохнет, там и до тепла топить будешь. Дрова, милая в сараюшке лежат, я потом еще подвезу, а ты по краю леса валежник подбирай, его там прорва. Вишь, ныне заготовлять некому, ушли мужики.....
Акимыч втащил узлы в дом и сложил на лавке.
-Маруся, Ты ежли чо, ко мне беги. Третья хата отсюда. Ну, бывай.....
И Акимыч взяв лошадь подъуздцы повел ее с холма.
Женщина с девочкой вошли в дом. Добрую половину комнаты занимала Русская печь, добротная, с высоким челом, большой лежанкой. Покосившийся стол у оконца, пара лавок и все.... Пыль, запустение, несколько горшков и чугунный таган сиротливо лежали в углу. Паутина под старой, почерневшей иконой в красном углу. Под печью обнаружилось ведро, точнее деревянная бадья, которая текла немилосердно, но не обращая внимания на это, стали мыть пол, пустив на тряпки мамину ночную рубашку. Затопили печь, с непривычки возились долго, Русская печь требует особого искусства растопки, а его не было у горожан...
Положенные в беспорядке в печь дрова загораться не хотели, дым столбом, из глаз слезы от дыма и бессилия. В этот трагический момент и появилась на пороге первая соседка.
-Родная, что ж ты делаешь? Эх, москвичи...
Мама беспомощно развела руками.
-Вынай поленья-то, ты их колодцем сложи, Во.....
-Корье березовое сюда суй, вьюшку открой, вот.
-Теперь подпаляй, милая, да заслоночкой прикрой слегка. Видишь, пошла родимая.
За заслонкой весело запрыгали отсветы пламени, дым тонкой струйкой огибал заслонку и стремглав уносился в дымоход. Стало, как-то веселей.
-Душа моя, тебя Марусей звать? А я Настей буду, тетка Настя.
-Ты Маруся годи, я айдати до дому и вернусь, годи....
Тетка Настя ушла, предварительно подперев поленом дверь, что бы не закрывалась. Мама, перепачканная сажей со вздохом стала оттирать икону.
-Господи, помилосердствуй, не выжить нам здесь....
И слезы текли по молодому женскому лицу, мама плакала и Тусенька тоже, но наверное больше от дыма, который еще не ушел.
Тетка Настя объявилась скоро, с пыхтением втащила в дверь пол мешка картошки, большой эмалированный таган и ухват к нему. Увидя, как Мама ставит протертую икону в угол заметила...
-Вот молодец Марусенька, порядок в избе отсюда начинается. Ты, родная картоплю ставь в печь вариться, вечерять ей будете.
-Да, как же я , ее чистить надо, мыть, а у меня и воды толком нет и ведра.
-Ои, милая, зараз тебе кажу.... Обтерла, кидай в таган, во, водой залей. Открывай заслонку.
Тетка Настя сноровисто подгребла ухватом угли к стенке печи и прикрыв таган крышкой сунула поглубже, прикрыла заслонку.
-Вот так, родная.
И обращаясь к Тусеньке.
-Ты Мамке помогай, трудно ей. И....
Порывшись в кармане тетка извлекла горсть каких-то темных комочков и протянула девочке.
-Держи, глазастая, гостинец...
Тусенька боязливо попятилась к маме и прижалась к ней.
-Боится,..
Мама смущенно погладила дочь по головке.
-Эк, боится, я ж не баба - яга какая? Как звать-то тебя?
Тусенька смотрела во все глаза и жалась к матери.
-Дочку Наташей зовут.
-Ната, значит. Слушай, Ната, бабку старую, в наших краях так, Дают- бери, а бьют- беги. Подставляй ладошки.
И соседка отсыпала полную горсть крупной сушеной земляники.
Спасибо , еле слышно ответила Тусенька и тут же сунула в рот ягоду. Ах какая это была вкуснятина.
Здесь снова хочется сделать отступление. Ох, как трудно налаживался быт. До снега успели набрать желудей три полных мешка, но этого было очень мало на зиму. Очевидно пришлось бы туго, но.... Выжить помогало все село. С неделю, а то и более шел к Москвичам поток гостей и каждый поделился чем смог. Кто принес картошку, кто кочергу, кто светец. Дед Ефим притащил старый, но добротный тулуп, им застелили печь, шустрая Марфуша принесла старый самовар и долго отнекивалась от подарков, которые предлагала в ответ хозяйка, так и ушла не взяв ничего. Принесли и картошку, и грубую соль, и деревянные ложки. Не меняли, а дарили от своей простой Русской души. Я горжусь этими людьми, они не искали никакой выгоды, а просто говорили, Возьми, Маруся, как же,- ты с дитем? Бывало в первое время и просто приносили горшок горячей похлебки, что бы покушали. Этих людей нельзя было победить, никому и никогда. Я благодарен им, благодаря их доброте выжила моя Бабушка и маленькая тогда Мама. Это они, в доброте своей, позволили появиться на свет мне.
Сильно захолодало, спали вдвоем на печи, которая распространяла тепло и уютно постанывала от ветра в трубе. В один из дней пошел снег. Тусенька сидела у окошка и ждала Маму, как стемнеет она придет с фермы и они будут кушать. За окном закружились снежинки. Снег, снег.... Тусенька выбежала из хаты и восторженно смотрела на снежную круговерть.
Она уже продрогла слегка и решила возвращаться в тепло, как в снежной пелене проступил знакомый силуэт.
-Мама, Мама.
Тусенька подбежала и обхватила маму руками.
-Натуся, что же ты без платка? Идем скорее.
Женщина растопила печь и долго возилась делая оладья из желудей. Не просто это было, ошпарить кипятком, ошкурить, растолочь в ступе и добавив чуть-чуть мучки сделать подобие теста. Пока возилась, запеклась в золе картошка, поспели оладья и они сели за стол.
Потрескивала лучина, освещая неверным светом убогое жилье, Мама дуя на пальцы чистила картошку от подгоревшей кожуры и клала в миску. Они стали есть, горячую картошку и желудевые оладья. Прямо руками, без соли и масла, обжигаясь, дуя на руки, жадно и быстро. Нам не понять, эту радость насыщения, когда с каждым проглоченным кусочком стихает голодная боль в животе и глаза начинают закрываться от ощущения сытости и внутреннего тепла. Нам не понять...
Наскоро прибравшись валились спать.
А на улице бушевал снежный буран, заметая безвестное село на краю Уральских гор.
Глава 3.
Про лошадь и шкварки.
Буран бушевал вовсю, ветер протяжно завывал в трубе и кружил за оконцем снежные вихри. Мама с дочкой спали на печи укрывшись тулупом. Не скоро наступит рассвет. Сны их были очень разные. Одной, снилась банка варенья, оставленного в Москве и она сладко причмокивала во сне, другой снилась телега груженная арбузами, жаркая приволжская степь, геодезическая сумка, оттягивающая плечо и огромный сочащийся ломоть арбуза, ароматный, утоляющий жажду, прохладный....
Сны были разные, но в одном очень похожие, они были про еду...
Первые недели эвакуации их преследовал голод, постоянно хотелось есть. Набьешь желудок пустой картошкой с желудевыми оладьями, а есть все еще хочется. Организм требовал жиров, витаминов, а их не было в рационе беженцев, какие витамины? Даже хлеба испечь не из чего.
За маленьким оконцем забрезжил серенький рассвет. Женщина открыла глаза, вздохнула тяжело, с надрывом. Это сон, Господи, только сон....
Тяжело спустилась , с содроганием ступая босыми ногами по ледяному полу. Подошла к печи и напилась воды из кадки. Вздрагивая от холода накинула на плечи тулупчик и вытащила из за печи припасенные на утро дрова. Сложила в печь, подпалила и положив в таган картошку хотела ставить варить, подумала немного и отложила несколько картошин, на вечер. Задвинула таган в печь, поближе к горящим поленьям, налила в самовар воды и стала ждать хороших углей.
На печке заворочалась дочурка,
-Мама..
-Спи доча, рано еще.
Но Тусенька уже проснулась, хотела было слезать с печи,
-Не слезай, пол холодный. Нагреется в избе, тогда спускайся.
Сидеть на печи скучно, но маму надо слушать и Тусенька стала разглядывать узоры дерева над головой. Старое потемневшее дерево, испещренное трещинками, разводами застывшей смолы напоминало картину. Вот жираф, с головой поросенка, вот павлин, на слоновьих ногах, а из темного угла таращится страшный дед, Тусенька не любит его и побаивается. Если на него не смотреть, то не страшно, а глянешь, вон злыдень таращится. Папа его быстро бы..... закрасил. Во, глаза злющие. Тусенька свешивает голову с печи.
-Мам, а когда Папа приедет?
-Кончится война и мы к Папе поедем, домой.
-А когда война кончится?
-Не знаю, доча....
Женщина вздыхает, ставит самовар под трубу и железным совком засыпает угли.
В комнате теплеет и мама разрешает спустится с печи. Тусенька одевается сама, она уже большая девочка, шестой год пошел. Сначала подтянуть колготы, рубашку заправить, теперь шерстяное платье, влезть в валенки и к печке умываться. Мама поливает на руки теплой водой, успела поставить нагреть, Тусенька старательно умывается, трет лицо ветхим полотенцем.
-Причешись, не ходи растрепой.
Мама вынимает таган с картошкой, от него идет пар. Тусенька пытается навести порядок на голове,
-Мам, расческа дерется.
-Горе ты мое.....
Мама берется помогать.
Потом они едят пустую картошку, пьют заварку из брусничного листа, которой поделились соседи. Мама собирается на ферму. Она выходит в сени, открывает дверь и упирается носом в плотную, белую стену снега, дом замело. В чулане недаром стоит деревянная снеговая лопата. Тусенька накинув шубейку тоже выбирается в сени и они начинают прокапывать выход на волю. Сначала снег откидывают в сени, когда же забрезжило в выкопанном лазе небо, то наверх, наружу. Наконец выбираются на улицу, дом со стороны сеней заметен большим сугробом. Они расчищают вход, выметают снег из сеней и мама с лопатой отправляется на ферму, вдруг тропинку замело совсем, нужно прокопать себе дорогу, иначе не добраться.
Тусенька остается одна, на улице хорошо, кружатся в воздухе отдельные снежинки, но холодно и надо возвращаться в избу.
Несколько недель, а жизнь так изменилась, уже не Московская квартира, а темноватая изба, не красные сандалии, а валенки. Туся старательно обметает валенки от снега и заходит в комнату.
Дети меняются в таких испытаниях и наверное взрослеют раньше. В Москве Тусеньку старались не оставлять одну надолго, здесь все по другому. Не только одна, но надо прибраться в доме, принести из сарая несколько поленцев на вечер, набрать снега в ведро и поставить на печь, будет теплая вода. Потом можно немного поиграть, время от времени поглядывая в окошко. Как начнет темнеть, одеться потеплее и бежать к маме на ферму.
Но это вечером, а сейчас Тусенька берется за веник, не по росту он ей, большой, березовый. Тусенька пыхтит, старается, заметает на приступок печки, мама придет и закинет мусор в печь, сама Тусенька не дотягивается. За дровами в сарай, это целое приключение. Одеться потеплее, добраться до сарая, раскидать ногами снег от двери, дальше самое страшное. В сарае темно и очень страшно, Тусенька стоит у двери и опасливо заглядывает внутрь, может не ходить? Мама ничего не скажет. Но она вспоминает усталое мамино лицо, темные круги под глазами. Мама устает очень, ворочая весь день тяжеленные фляги молока, перетаскивая жестянки с топленным маслом, руки у бедненькой к вечеру не поднимаются. Надо идти...
Тусенька делает шаг, за ним другой, светлый проем двери за спиной, а впереди маячит поленница дров. Снизу брать нельзя, силенок не хватит вытащить, да и завалятся дрова, надо залезть на чурбан и встав на цыпочки дотянуться до верхнего поленца. Тусенька скидывает два поленца, больше не унести за раз, поднимает их и идет к дому. Один рейс, другой, третий, умаялась девчонка, а надо еще. Вечером топить и на утро, что бы осталось.
Вот и последний рейс, теперь точно хватит, ух и тяжеленное полено досталось, Тусенька запнулась валенком о порог сарая и уронив поленья упала, больно стукнувшись личиком о холодное, твердое полено. Нет, не заревела, охнула тихонько и закапали слезки из глаз. Сидела, прикладывая снежок к ушибленным губам и тихонько плакала от боли. Поднялась и потащила поленья волоком.
После дров, набить ведро снегом и поставить к печи, это сущие пустяки.
Закрыть дверь поплотнее, скинуть шубейку, платок и прижаться к печке, от которой идет ровное, доброе тепло. Только сейчас, когда закончились дела, она почувствовала, как хочется есть, в животе, что-то жалобно пискнуло, как же кушать хочется. Девочка подставила табуретку к печи и заглянула в таган, о счастье, Мама оставила картофелину, еще теплая. Она ела картошку прямо с кожурой, так казалось больше и голод затих на время.
Тусенька достала с печи куклу, которую мама сделала из старого чулка, набив его тряпьем, нарисовав карандашом глазки и ротик. Девочка не баюкала ее, а держа на коленях жаловалась кукле о том, как скучно сидеть одной, и о том, что валенок прохудился и как страшно ходить в темный сарай за дровами. А кукла понимающе глядела нарисованными глазами и молчала, наверное нечего было ответить, всем сейчас тяжело.
За окошком смеркается и Тусенька собирается к маме на ферму. Валенки, шуба, поплотнее завязать огромный платок и...... Бегом по тропинке. Темнеет небо, сугробы слева и справа выше головы, валенки по снегу скрип, скрип, скрип......Впереди показался фонарь на воротах фермы, отдернуть примерзшую дверь не удается с первого раза, еще одно усилие и Натуся попадает внутрь. Здесь тепло, сильно пахнет коровами, молоком, доярки с подойниками суетятся, сливают молоко в сепаратор, мама стоит рядом, записывает в книгу надой, подтаскивает бидоны.
-Пришла, Тусенька?
Бригадирша достает большую кружку и посмотрев вокруг, не видит ли кто, подставляет ее под текущие из сепаратора сливки.
-На-ка пей, красатуля.
Тусенька пьет жадно сливки, ах как вкусно, ах, как сытно. От тепла и сытости кружится голова. Тусенька сидит на ворохе соломы и ждет окончания дойки, скоро закончат, сольют бритое молоко и сливки в бидоны, посчитают, сдадут на склад и они с мамой пойдут домой.
Бригадирша, тетя Тоня, приносит с жиротопки кринку шкварок, когда делают топленное масло, остаются подгоревшие вкуснейшие шкварки.
-Маруся, вот набрала тебе.
-Спасибо, Тонечка, больно голодно нам.
Мама передает кринку Тусеньке. Дородная бригадирша достает из за пазухи кусок хлеба.
-Туся, макай в шкварки и ешь.
Объяснять долго не надо, за ушами уже хрустит от усердия.
-Спасибо, Баба Тоня.
Бригадирша с тоской и жалостью смотрит, как малютка уплетает хлеб.
-Ты Маруся и по утрам ее приводи, смотри, как отощала девка, светится вся.
-Что ты, Тонечка, настучит еще кто?
-Да не, люди у нас с понятием. Не обеднеем от кружки молока, да и по аттестату ей положено.
Вбегает конюх дед Илья.
-Антонина, беда, волки лошадь за фермой задрали....
-А ты, старый пень, куда смотрел?
-Так она ж в ограде стояла, осмелели паскуды....
-Осмелели, в ограде, спал небось?
-Дык я сразу с кнутом выскочил, успели задрать.
Бригадирша ушла с дедом Ильей, а вернувшись сказала,
-Маруся, ты с дедом иди, нож прихватите, да разделайте. Волки попортить не успели, сколь заберешь, все вам мясо.
Мамы долго не было, она вернулась с мешком с углов которого капала кровь, второй мешок тащил дед Илья.
-Ну вот и разоставок вам, с картошкой заварите, оно конечно старая была лошаденка, но сама понимаешь, милая.
Они возвращались домой, первой шла Тусенька с кринкой шкварок, за ней согнувшись под тяжестью ноши мама, последним ковылял дед Илья с мешком на плечах, а за фермой в лесу подвывали голодные волки, деля остатки лошади.
В этот вечер долго не ложились, мама тушила конину с картошкой, это был праздник. Нам трудно понять, а они радовались жесткой, красноватой конине, это было первое мясо за долгое время. В тот вечер легли спать сытыми и уже не мучил вопрос, что есть завтра, в холодных сенях лежали два мешка старой конины, а их должно было хватить на долго.
Глава 4.
Валенки и Лапотки.
Незаметно подошел к концу Ноябрь и зима полностью вступила во владение Уралом. Обильные снегопады сменились сильнейшими морозами. Печка в избушке топилась постоянно и это спасало маленькое семейство от холодов. Дни стали совсем короткими, а ночи темнющими и длинными. Первое время Мама опасалась оставлять топящуюся печку под присмотром Тусеньки, но пришлось. Возвращаясь с фермы заставала выстудившуюся избу, в комнате пар от дыхания и продрогшая Натуся, жмущаяся к остывшей печи. Мама доходчиво объяснила дочери, как подкладывать дрова, как не пожечь руки и не учинить пожар, спаси Господи. С этого времени в хате стало тепло. Тусенька время от времени отодвигала тяжелую заслонку, аккуратно подкладывала поленце и задвигала заслонку обратно. Обожглась конечно пару раз, но приноровилась, дальше все сходило хорошо и Мама приходила вечером в теплый дом. В один из дней Дед Аким привез огромные сани полные дров, Тусенька с прибежавшей с фермы Мамой, долго сносили дрова в сарай и укладывали в поленницы. В начале Декабря Тусенька выйдя из дома за дровами углядела несущиеся по деревне сани. Акимыч стоял в санях и размахивая вожжами, что-то кричал. Из домов выбегали люди и бежали за санями. С бугра, где стояла избушка, было хорошо видно, что происходило в деревне, но почти не слышно. Тусенька запахнула шубейку поплотнее и бегом кинулась по тропинке к деревне. Подбегая к крайним домам услышала...
- Погнали !... Погнали окаянных !
Дед Аким стоя в санях, кричал воздев кулаки над головой.
- Красная Армия перешла в наступление ! Немцы бегут ! Москву отстояли !
Торопливо крестились бабы, подступали к саням ближе, жадно прислушивались к новости. Дед Аким будучи по колхозным делам в райцентре услышал сообщение по радио. Бросил все дела и погнал в село. Весь день и всю ночь гнал сани председатель и к утру поспел в деревню.
Деревенская ребятня кричала ура, бабы утирали слезы платками, многие давно не имели известий от мужей и сыновей, ушедших на фронт и сообщение о первой нашей победе вселяло надежду, что они живы, что гонят супостата.
Тусенька подумала, что раз отогнали, то скоро они поедут домой и надо срочно сказать маме. Девчонка стремглав понеслась на ферму.
Бегом по тропинке в гору, платок сбился на шею, шубенка распахнулась на бегу. Подбежала к двери, рванула ручку и закричала во весь голос:
- Мама ! Немцев разбили ! Немцев разбили !
От неожиданного крика забеспокоились коровы, некоторые замычали протяжно, задвигались в стойлах. С разных концов коровника выглядывали доярки в белых платках, дед Илья выронил вилы, бригадирша тетя Тоня отвернулась от сепаратора и молоко побежало через край бидона.
-Тусенька, родная, Кто? Где?
Мама тормошила за плечи.
-В деревне, Дед Аким с райцентра приехал, там все село собралось.
Тусенька, задыхаясь от долгого бега, сбивчево выложила, что видела и, что слышала. Доярки загомонили, побросали свои подойники, тетя Тоня выключила сепаратор и все побежали в село. Дед Илья воткнул было вилы в копну сена, но подумав вытащил и взял с собой. С ними он выглядел более воинственно.
У крайних домов собрались почти все, разве, что древние старухи остались дома. Акимыч который раз пересказывал, что слышал по радио. До войны в село провели только электричество, а связь не успели, поэтому все новости приходили с большим опозданием из райцентра и теперь все с жаром обсуждали известие. Постепенно угомонились, Акимыч поднялся на сани.
- Весть хорошая, но задумайтесь, бабы, от Москвы-то отогнали, а воине не скоро еще конец. Вона сколько землищи захапали, покуда отобьем не один год пройдет. Терпеж надоть проявить, сознательность и прочее. Хорош балаганить, а не то до вечера не кончим. Народ начал расходится по работам. Тусенька гордо шагала рядом с мамой и доярками на ферму и было у нее ощущение, что это она разбила проклятых немцев и скоро совсем добьет противных и поедут они домой в Москву.
На развилке тропинки Мама сказала, что Тусеньке надо бежать домой и подтопить печь. Натусе хотелось еще побыть со всеми и порадоваться, но надо идти, махнула рукой маме и побрела к дому. Впервые за последнее время ей захотелось петь и даже смеяться.
Войдя в избу, в довольно воинственном настроении Тусенька подложила дровец в печь и присела к столу. Некоторое время напевала, что-то воинственное затем примолкла, опять есть хочется.... Обнаружилось, что валенки от долгой беготни отсырели. Надо просушить. Тусенька видела, как Мама сушила валенки, ставя их подошвами к заслонке. Так и сделаю решила, и скинув валенки положила их в чело печи, подошвами к самой заслонке. За ней ярко пылали дрова и шел изрядный жар. Вот и хорошо, высохнут быстрее. Присела к столу, положив на руки голову смотрела в оконце, за которым догорал роскошный зимний день. Незаметно Тусенька задремала, ей снилась бабушка, она палила над плитой ощипанную курицу, пахло паленным пером.... Какой запах противный..... Валенки.и.и.и...... Протирая глаза Тусенька бросилась к печи, там в челе яростно дымили новенькие валенки. Подошвы отгорели вовсе и уже занялись голенища. Валенки...иии, рыдала Тусенька выхватывая огарки из печи, дым паленой шерсти заполонил всю комнату. Выбежала девочка на крыльцо и сунула огарки валенок в сугроб. Слезы текли ручьем от обиды и жалости. Новенькие валенки сгорели, что Мама скажет.....
Комната проветрилась, но удушливый запах паленой шерсти въелся в каждую щелку. Беда.... Беда... Надо на ферму бежать, а в чем?.
На улице быстро темнело. Как же я на ферму добегу, мороз поджимает, а валенки.... Сожгла я свои валенки. Тусенька всхлипнула и.... Мама будет волноваться, молока не выпьешь, как все плохо. Надо бежать.
Тусенька подтянула колготы, натянула на ноги старые мамины варежки, а поверх замотала каждую ногу шарфами. Неудобно, но добежать наверное получится. Выскочила Тусенька из избы и побежала по тропинке к ферме.
Предательский шарфик на левой ноге размотался шагу на пятнадцатом и волочился по снегу. Пятке стало очень холодно, при каждом шаге обжигал ее холодом снег. Второй шарфик тоже долго не протянул и размотался. Тусенька схватила шарфики в руку и побежала быстрей в одних старых варежках на ногах. Колготы намокли от снега и начали зловредно сползать, шаги стали короче. До фермы оставалось шагов пятьдесят, колготки сползли совсем и запутавшись Тусенька завалилась в снег. В отчаянии сдернула колготы совсем и босиком помчалась по снегу к двери. В первые секунды показалось, что бежит по углям, но ноги вдруг перестали чувствовать холод. Тусенька рванула забухшую дверь и ввалилась в коровник.
-Натуся? Что случилось? Почему босиком?
-Маруся, брось ты эти банки, с Натальей не хорошо.
Бригадирша подбежала и схватила девчушку в охапку.
-Ноги поморозила. Мария беги к жиротопке масла возьми горячего. Бабы засуетились, усадили Тусеньку к печи, растирали ноги теплым маслом и постепенно Тусенька почувствовала тупую ноющую боль в ногах, затем ноги порозовели и обрели чувствительность. Мама плакала и никак не могла спросить, что случилось, боялась самого худшего. Неужто пожар? Мама замотала ноги Натуси платком, взяла на руки и прижала к груди.
-Что случилось Тусенька?
-Мам, я валенки случайно сожгла.а.а. Хотела просушить, а они загорелись. Тусенька залилась слезами.
-Что же ты босиком? Где колготки?
-По дороге упали....Я ноги замотала шарфами, а они развязались, потом колготы.....
-Горе ты мое...
Мама целовала и успокаивала.
Как пострадавшей, Тусеньке досталась большая кружка топленого молока и ломоть хлеба со шкварками. Домой Мама несла Тусеньку на руках, подобрала колготы брошенные на тропинке, затем варежки и шарфики. Тусенька забилась на печь и помалкивала, Мама при свете лучины осматривала остатки валенок, увы, ремонту они не подлежали.
Жизнь у Тусеньки стала совсем скучной. На улицу не выбежишь, валенок нет. Тепла Московских ботиночек хватало только до сарая за дровами добежать. Спас положение Дед Илья. В один из дней он ввалился в избу.
-Здравствуй, Натуся. Я тут тебе кое-что принес.
Старик вытащил из за пазухи два красивых маленьких лапотка.
-Вот тебе обнова, внучка. Услыхал про твою беду, да сплел. Двойное лыко, так сказать зимние.
-Так в них холодно зимой, дедушка.
-Что ты, милая. Я вот онучки шерстяные принес. Давай ка примерим.
Тусенька села на лавку и протянула ногу. Дед добротно спеленал ногу шерстяной онучей и надев лапоток, подвязал туго веревочкой.
-Давай вторую. Ну ка, попрыгай. Хорошо? Не жмет?
Тусенька пробежалась по комнате.
-Хорошо дедушка Илья, спасибо. А на улицу можно?
-Можно, милая. Беги на ферму, мамке покажись с обновой.
Натуся накинула шубейку, повязала платок и вскочила за порог.
Лапти наверное были волшебные. Для ног невесомые, по снегу весело скрипят, а ноге жарко, как в печке. Туся легко бежала к ферме, а сзади не торопясь ковылял дед Илья, усмехался в бороду.
-Эх молодые, мы-то все детство так пробегали, на валенки у родителей денег не было и не по морозился никто. Хе.....
Бригадирша увидев Тусеньку в лапотках, засмеялась.
-Гляди кто пожаловал, лесная царевна в лапотках. Маруся, гляди на красу нашу. Ай да Илья, ай мастер.
-Натуся, ноги не замерзли? В лаптях-то?
-Нет мамочка, тепло, как в печке.
----Маруся, ежели по сырому не ходить и онучи , что бы сухие, то пожалуй лучше валенок, легче.
Тетя Тоня рассматривала лапотки у сидящей на лавке Натуси.
-Илья, моим обормотам сплетешь?
-Сплету Антонина, как досуг будет.
Мама улыбалась, благодарила деда Илью, тот посмеивался и отмахивался сконфуженно
-Нам-то что, сплести на такую малявку, часок, ну может более, малость.
И сев на лавку рядом с жующей хлеб Натусей, начинал сказ про Горы медной царицу, про Ивана- кузнеца, не помнящего родства и прочие сказы Урала. Натуся слушала раскрыв рот от удивления и виделись ей , и Царица с кайолкой сверкающей, и Иван, без устали кующий оружие против врагов, и прочие чудеса. Поздним вечером шли с Мамой с фермы домой. Где-то громыхала война, а здесь оглушающая тишина и громкий скрип снега под Тусенькиными лапотками. Приближался Новый Год. Уже скоро.
Глава 5.
Колдунья.
Опять снег. Он заметает дом по трубу, стропила крыши по ночам кряхтят и постанывают, а снег метет и метет. Мама недавно залезала по сугробу на крышу, пыталась откапывать, куда там, на следующее утро и следов не найти. Наступала весна 1942 года. Для тех краев середина Марта, понятие календарное, весной и не пахнет. Дни конечно стали длиннее, но снег заметает, да и морозы держатся.
С наступлением весны к Тусеньке пришла беда. Авитаминоз, с которым, как - то еще справлялся взрослый организм Мамы, для маленькой девочки стал проклятием. Не проходящие ячмени на глазах, да такие, что глазки с трудом открываются, а еще подмышками фурункулы с кулак, руки не опустить, больно. Тусенька плакала, Мама места себе не находила.
Тусенька сидела дома, когда среди дня ввалилась в избу соседка тетка Настя.
-Здравствуй Ната. Мамка на ферме?
Тусенька кивнула в ответ.
-А ты чего так руки держишь? Хоровод водить собралась?
-Не опускаются, больно.
-Иди сюда. Ну-ка кажи.
Тусенька подошла. Тетка Настя задрала платье и рубашку.
-И. иии. Милая моя, болезная. Как это тебя угораздило.
Ну да есть средство. Я айдати до хаты, а ты чистенькие тряпицы приготовь. Я скоро.
И соседка ушла. Тусенька долго искала хоть тряпочку, нет и все. Кроме старого постельного белья ничего не было. Оно лежало еще с Москвы, стелить некуда, на печь не годится, вот и лежало.
Тетка Настя объявилась с узелком в котором угадывался небольшой таганок. Закрыла дверь поплотнее, скинула на лавку тулуп, подошла к печи.
-Натуся, тряпицы нашла?
-Нет ничего тетя Настя, только белье, но Мама заругает, его нельзя.
-Не заругает, давай сюда. Мы простыню по краюшку оборвем, подумаешь, поуже слегка будет.
Тетка Настя сноровисто оторвала лоскуты шириной в ладонь вдоль простыни.
-Давай милая заголяйся.
Тусенька стянула через голову платье и рубашку.
-Иди сюда, к свету.
-Ай, яй, яй...... Что деется......
Тетка Настя осторожно ощупала фурункулы.
-Не созрели еще. Сейчас я лучка паренного привяжу и завтра или послезавтра пройдут, милая.
Соседка достала из тагана теплую, паренную луковицу и разрезала пополам. Осторожно приложила к фурункулу.
-Придержи...
Осторожно, но туго привязала самодельным бинтом.
-Давай другую руку.
Забинтовала, помогла надеть рубашку и платье.
-Лезь на печь и лежи. Оно чесаться будет, может поболит немного. Терпи дочка.
-Мне дрова надо принести, я не успела.
-Да принесу я, лезь на печь.
Тетка Настя накинув тулуп дошла до сарая и принесла огромную охапку дров. Отодвинула заслонку, подкинула пару полешек.
-Ох и глаза у тебя.... Придется к горбатой идти, она пособит пожалуй....
Дойду я до фермы, с Марусей потолкуем.
Соседка ушла на ферму.
Мама пришла поздно вечером с небольшим узелком. Из него она извлекла кринку с каким-то снадобьем, кружку с молоком и маленький газетный кулечек. Перед ужином Мама заставила выпить большую кружку какой-то дряни, которая была горька, как хина и отдавала сосновыми иглами. Тусенька морщилась, хныкала, но пила. Мама говорит надо, значит надо. Зато на ужин была картошка с маслом и молоко. В газетном кулечке был малюсенький кусочек сливочного маслица. Уж какими правдами и неправдами удалось выкроить этот кусочек из дневной сдачи, это знали только Мама и бригадирша Тоня. Тусенька уплетала помятую с маслом картошку и пила из кружки молоко, она съела уже половину, как вдруг увидела Мамины глаза. Девочка осознала, что Маме тоже очень хочется картошки с маслом.
-Мам, покушай от меня.
-Ешь Доча, я на ферме поела.
Тусенька вдруг обостренно почувствовала, что Мама обманывает.
-Мам, ты не ела с маслом, я знаю.... Одна я не буду.
-Ну хорошо, я с краюшку тут...... немножко.
И снова отступление. Если рядом оказывалась Бабушка, когда Мама рассказывала эту историю, она обычно ворчала.
-Нечего было на меня смотреть. Ешь да ешь. Как до весны дотянула не знаю.
Это была правда. Но весна наступила, последние недели помог пророщенный овес, в мокрой тряпочке на окне он давал длинные зеленые побеги, которые Тусенька жевала постоянно и болячки отступили.
В конце Мая вдруг хлынуло солнце.
Сугробы к вечеру осели, к утру стали меньше в половину, показалась крыша дома, а еще через два дня исчезли вовсе. Сбежали с горушки бурные ручьи и запарила земля. Голубоватый туман стоял над оттаявшей землей и жарило солнце.....
Акимыч, как-то заявился с мешком посевной картошки и лопатой.
-Дочка, копайте огород, да картоху сажайте, на сено. Совсем пора уже. Ты севки на трое режь, но обязательно, что бы глазок был.
Началась эпопея. Как трудно поддавалась целина, лучше не рассказывать. Отощавшие, обессиленные Тусенька и Мама копали поле под картошку. Мама выбивалась из сил, садилась и за лопату бралась Тусенька, а надолго хватит силенок со взрослой лопатой у полуголодной девчушки? Мама передохнув бралась за лопату, а Тусенька вытрясала корни следом. На ферме дел убавилось и неделю возились в огороде. Управились все таки с землей. Участок приличный под картошку, грядки под лук, морковь.Сажали картошку, председатель осмотрев похвалил.
-Ты Маруся баба справная, был бы помоложе, замуж взял бы. Ежели картошка хорошая уродится я тебе по осени поросенка выпишу.
И пошло все на поправку, собирали щавель в урочище, суп из молодой крапивы варили, да тут еще корова на ферме теленка задавила, его зарезали и отдали москвичам. Жизнь с весной стала проще, но..... Трудиться приходилось постоянно, не легок сельский труд. Нет на селе установленного рабочего дня, работа с утра и до ночи, иначе останешься голодным. С Июня увеличили хлебные пайки и муки стало хватать на хлеб. Мама пекла его на неделю, обычно в воскресенье. Когда испекли первый каравай, не могли дождаться когда остынет малость, накинулись, как на лакомство. На обычный черный хлеб, к тому же с изрядной горчинкой из за попавшей в помол полыни.
Мама пропадала на полуднях, скотина летом на выпасе и доят и собирают молоко далеко от деревни. Тусенька тоже при деле, с деревенскими ребятами бегает за ягодами. Земляника уродилась такая, что за ягодой земли не видать, глянешь на полянку, а она красная от земляники. Корзинка набирается моментально, девочка сама наестся и бежит с корзиной домой, рассыплет ягоду на простыню во дворе, сушить и снова за земляникой. А лес весь звенит ребячьими голосами, все заготовляют землянику впрок.
С этим тоже было не легко, накинулись на свеженькую клещи, местные ребятишки вроде ничего, а Тусеньке достается. Мама заметила, чешется дочка вся, пригляделась, Матерь Божья, клещи, да не один.... Местные присоветовали, клещей лампадным маслом вынимать. Капаешь на вредителя маслом и ждешь, задыхаясь сам вылезает.
С наступлением лета Тусеньку и не узнать. Еще два месяца назад бледный заморыш, но отъелась ягодами, щавелем, витаминов в достатке стало, загорела до черноты. Сухая, как былинка, но крепкая, шустрая стала, как все деревенские. Весь день в бегах, с утра Маму проводить, в доме прибраться, за ягодами сбегать, грядки прополоть, да мало ли дел в деревне. В полдень добежать к Маме на полудня, хлеба с молоком перехватить и снова дела, то Акимычу нитку в иголку вдеть, то с мальчишками за рыбой на пруд, помогает сеть там разложить, а то и в воду полезет. Правда ругали ее старшие ребята, что бы в воду не лазила, утопнет еще. Но карасями делились с Тусенькой по честному.
Беда случилась в конце Июня. Мама возвращалась с полудней на телеге с молоком в бидонах. Телега была полна, поэтому примостилась с краю, переезжая ручей вброд, телегу сильно качнуло и нога женщины попала между телегой и колесом. Щиколотку ободрало до кости, как уж там промывали, останавливали кровь я не знаю, но со слов моей Мамы, Бабушку принесли домой на руках, ходить она не могла.
Это была настоящая беда, на Тусеньку свалилась вся работа по дому. И воды принести, и поесть приготовить, и маме помочь. Все получалось из рук вон плохо. Хоть и соседи пытались помогать, сготовить там чего и прочее, но дела это не исправляло. Доктора в селе не было. Акимыч поехал в Саракташ за фельдшером, два дня туда, два обратно, а женщине становилось все хуже. Нога горела огнем, распухла и покраснела.
Старик фельдшер осмотрел ногу.
-В Уфу везти надо, я на ампутацию не решусь.
-Старый ты хрыч, тебе все бы резать, лечить надо.
Тетка Настя с кулаками подступала к фельдшеру.
-Уйди , Дура. Антонов огонь это. Резать надо пока не поздно. Я еще с той войны это знаю, навидался всякого.
К вечеру стало совсем плохо, сильный жар, временами сознание меркло. Тусенька не отходила от Мамы, смачивала водой воспаленные губы, утирала пот, прикладывала к голове холодный компресс. Она не очень понимала о чем говорят взрослые, но сердцем чувствовала , что Мама умирает. Душа сжималась от этого понимания в комок и слезы сохли не дойдя до глаз.
Фельдшер осмотрел еще раз.
-Опоздали мы, сразу в район везти надо было, а не домой. Не довезем теперь.
Тетка Настя отвела Тусеньку к себе домой.
-Нет, я так не могу. Черт с ней с душой, пойду к горбатой, на коленях просить буду.
Баба выбежала хлопнув дверью.
Тусенька сидела обхватив колени руками на лавке и тихонько плакала, когда дверь распахнулась и тетка Настя появилась в сопровождении горбатой старухи, которая бочком просеменила до лавки.
-Отдохну, молодуха малость.
Старуха была безобразна, длинный крючковатый нос, провалившийся рот, седые, кустистые брови нависали над странно голубыми глазами, одета она была в черное, изрядно заплатанное платье, черная косынка покрывала голову. Передохнув минуту, она встала со стоном и заковыляла к двери
-Что ждешь, как от простой поры, со мной иди молодуха.
Тетка Настя пошла следом, Тусенька увязалась за ними.
Старуха довольно быстро ковыляла в гору, за ней соседка, Тусенька потерянно шла в отдалении. У дома группками стояли соседи, увидев старуху многие закрестились, другие примолкли и отвернулись. Старуха без церемоний вошла в дом, увидев фельдшера проскрипела
-Иди отседова окаянный..... Ишь набежали.. Подите прочь.
Тусенька незаметно прошмыгнула в дом и забилась за печь. Маме было совсем худо, глаза ввалились, нос заострился, но была в сознании
-Как же Тусенька? Кто за ней присмотрит? Макс, так и не узнает....
Старуха осматривала ногу.
-Чего рас причиталась? Нет твоей кончины здесь.
-Эй Настасья, скажи Акиму, пусть лошадь запрягает. В лес меня повезет, сама не дойду.
Куда возил Аким старуху никто не знает, сам говорил, что глухомань страшная. Когда доехали старуха заковыляла в гору, наказав за ней не ходить. Что она там делала неведомо, только вернулась с белым платочком, в нем было что-то завязано.
Вернувшись старуха выгнала всех из дома, Тусеньку, стоявшую за печью не заметила. Откинула в сторону одеяло, повернула ногу раной вверх, женщина тихо застонала.
-Потерпи доченька, больно будет.
Старуха развязала узелок и достала оттуда какую-то траву, стала мять ее руками и обкладывать воспалившуюся рану.
-На семи холмах, на семи ветрах, семь богатырей, семь страстей, во имя господа нашего Исуса Христа, семь болезней изведу, семь страстей стерплю. Камень Алатырь силу траве дал, сила та сильная, болезни не покорная, найду семь грибов, найду семь ветров.......
Старуха говорила речетативом все быстрее и быстрее все время упоминая семь богатырей, семь бед, семь камней, семь ветров с ее губ срывались слова уже и не похожие на слова, их темп становился все быстрее, в этом заклинании был свой все подчиняющий ритм. У Тусеньки начала кружиться голова, ей казалось, что она взлетает и пол уходит вниз. Речь старухи медленно превращалась в горловой свист со странным ритмичным клекотом и щелчками, по протянутым над поврежденной ногой рукам заструилось голубоватое сияние, которое переходило на ногу лежащей женщины и растекалось по ней еле заметной пленкой.
Внезапно все кончилось, померкло сияние, старуха откинулась назад и Тусенька увидела восковое лицо старухи покрытое бисеринками пота и горящие страшным светом глаза. Старуха обернулась к ней
-Ты за меня будешь.....
И ткнула девочку пальцем. Тусеньку словно ударило током, она мешком повалилась на пол.
Пока поднималась, хватаясь за печку руками, старухи и след простыл.
Тусенька подошла к изголовью, Мама спала. Но что-то изменилось, жара не было. Девочка не стала беспокоить больную и вышла в сени. Тетка Настя сидела на опрокинутой кадушке.
-Натуся, ты там была?
Соседка потянулась было к девочке и вдруг отпрянула.
-Вот Ведьма.....Ах Ната, зря ты туда пошла, зря....
Они вошли в комнату, Настасья оправила подушку и, как бы невзначай притронулась рукой ко лбу больной. Жара не было.
-Ложись спать Ната, утро вечера мудренее.
Тусенька легла на лавку, но заснуть не могла, ей все виделась старуха с направленным на нее пальцем и звучал дребезжащий голос
-За меня будешь....будешь...
Утром Маме стало лучше, жара не было, краснота с ноги начала спадать, но все время тянуло спать...спать. Фельдшер осмотрел Маму и не поверил своим глазам. Он и так и сяк осматривал ногу, цокал языком, качал головой, симптомов гангрены не было и в помине, а просто серьезная загноившаяся рана, ну да с этим он умел расправляться на раз. Обработал, сделал перевязку и пожелав выздоровления подался восвояси. Отдать надо должное, сделал он все добросовестно и оставил много перевязочного материала, наказав регулярно делать перевязки и пока лежать. Это был трудный месяц, рана заживала плохо, опираясь на клюку Мама с трудом выбиралась на завалинку и подставляла ногу лучам солнышка. Но заживало плохо, сказывалось недостаточное питание и общее ослабление организма. Тусенька, как могла, пыталась облегчить страдания Мамы. Однажды помогая делать перевязку она провела рукой над заживающей раной и вдруг почувствовала странное тепло, на секунду показалось, что между пальцев возникло голубоватое сияние, это было не обычно. Тусенька отдернула руку.
-Что случилось Натуся?
-Ничего Мамочка, мне показалось, что я задела тебя.
Постепенно Мама поправлялась, рана затянулась и женщина начала потихоньку ходить, сначала с палочкой, потом прихрамывая, но без опоры.
Надо бы здесь поставить точку в этой истории. Мамина нога совсем зажила, на память остался шрам похожий на солнце.
Но продолжение этой истории случилось гораздо позднее. Уже не с Тусенькой, а с Натальей Максимовной, а героем этих событий стал я, ее сын.
Я не могу помнить этих событий, но о них мне рассказал Папа, который был свидетелем и непосредственным участником этой истории.
В два годика меня впервые взяли на море, может перемена климата, может просто недосмотр, но я схватил тяжелейшее двустороннее воспаление легких. Все случилось стремительно, с утра поднялась температура, родители не сильно обеспокоились, ну простыл, ну бывает с детьми. К вечеру сильнейший жар, одышка. Тут схватились всерьез, но врача в поселке нет, ближайший врач на военно-морской базе за десять километров. Папа побежал через горы, ночью, за помощью. Я снимаю шляпу перед врачом с подводной лодки, который взял с корабля пенициллин и все необходимое, и побежал ночью с Папой через горы, спасать ребенка. Положение мое было аховое, когда они прибежали я уже еле дышал и начинал синеть. Мне вкатили ударную дозу пенициллина, но врач сказал, что опоздали и шансов у меня нет. Отец плакал навзрыд, а Мама вдруг укрепилась, выгнала всех и.... Я каким-то чудом выжил. Что она делала со мной в комнате Папа никогда не узнал, но в семье почему-то всегда была уверенность, что Мама умеет лечить руками. Стоило ей провести рукой, и проходил радикулит деда, я растягивал связки и материнские руки снимали боль. Наверное это отголосок тех, давних событий лета сорок второго года.