Целые сутки все, кто не особо пострадал, отъедались и отсыпались. Не забывая, разумеется, в свой черёд вставать на стражу. Победа — ещё не повод расслабляться!
А следующее утро началось с похорон. Трэлей посильнее отправили в лес за дровами, а викинги принялись разбирать покойников, которых до того попросту складировали вперемешку у стены одного из домов.
Недалеко от леса тем временем потихоньку вырастали две огромные поленницы — Торгейровы хирдманны отправятся в Вальхаллу отдельно от Лейдульвовых, да ещё и в броне и с оружием, как положено. Головорезов же Кетильссона обобрали до исподнего, несмотря на то, что врагов тоже положено уважать.
Видимо, не всяких.
***
Невдалеке от горящих костров устроили тризну: прикатили бочонки с пивом, закололи пару овец и трех свиней. Распевали бодрые песни — про ратные подвиги и закономерно ожидаемое загробное счастье, тискали рабынь. Пусть видят умершие, как радуются за них живые.
«Хохороны», — вспомнилось Майе словечко, которым брат как-то метко охарактеризовал сей обряд.
«Эх, Артура бы сюда!»
Увы! Все родные и близкие остались там, в двадцать первом веке. Про который, между прочим, Шервинская вспоминала всё реже и реже. То некогда, то... опять некогда.
Торгейр между тем подозвал к себе Гуннфрёда — того самого раба-англа, которого привёз вместе с остальными из нынешнего похода. Викинги ненадолго замолчали и выслушали рассказ о том, как во время ночного боя на Сигвальдссона напали аж четверо врагов разом. Будь хёвдинг здоров — раскидал бы он супостатов, как слепых щенков, но одной рукой много не навоюешь. И, пожалуй, лежать бы владетелю Ульвхейма в той же грязи, где оказался Лейдульв, если бы не храбрый трэль. Который, к слову, уже и не трэль вовсе, а опять свободный человек.
Хирдманны встретили эту новость громкими одобрительными возгласами. А те, кто был свидетелями описанного, принялись рассказывать всем прочим детали. Попутно выяснилось, что Гуннфрёд — не простой земледелец, а человек из знатного рода. Просто удача Торгейра оказалась сильнее его собственной.
Затем к Торгейру подвели недавних «гостей». Их, кстати, покормили, но развязывать не стали. Хёвдинг долго и внимательно рассматривал их, не произнося ни слова. Пленники под его взглядом чувствовали себя откровенно неуютно, но старательно этого не показывали.
А потом неожиданно Сигвальдссон предложил им весло и скамью. В смысле — перейти к нему в хирд. Мол, служите мне так же верно, как служили Лейдульву, и будут вам набеги и добыча. Бывшие вояки Кетильсона недолго посовещались — и согласились. Предложение, кстати, было более чем щедрое — Мьёлль, да и многие другие из хирда Торгейра, ожидали, что хёвдинг велит пленников принести в жертву Одину. Или попросту головы отрубит.
Но слово было сказано, и бывших врагов развязали, чтобы те принесли клятву верности своему новому вождю.
Тем временем на тропинке, ведущей к Ульвхейму, показался человек. Наиболее остроглазые тут же признали в нем жреца Ульвстейна. Тяжело сопя, пыхтя и отдуваясь, он остановился возле одного из костров, неодобрительно покосился на угли погребальных, осенил себя крестным знамением и забормотал вполголоса молитву. Которую, впрочем, прервал на полуслове ради поднесенного рога с пивом, который принял с одобрением на лице и влил в себя содержимое чуть ли не единым глотком. После чего развернулся к Торгейру, как раз закончившему выслушивать клятву последнего из бывших Лейдульвовых дружинников, и нехорошим голосом поинтересовался:
— Всё? Больше нет дел, требующих непременного твоего присутствия?
— Нет, — настороженно отозвался Сигвальдссон, явно ожидая подвоха.
Отец Вульфстан его не разочаровал.
— Тогда — живо ступай в дом!! — гаркнул он так, что где-то в лесу взвилась в небо стая ворон. — И чтоб я тебя, нехристя языческого, на ногах не видал, пока все раны толком не закроются!
— Не слишком ли много воли ты взял, жрец Ульвстейн? — опасным тоном спросил Торгейр, сделав шаг вперёд и приблизившись к монаху почти вплотную.
— Волю ты сам мне дал, — бесстрашно ответствовал толстяк, не двигаясь с места. — Господь же надоумил меня избрать тяжкий путь исцелителя ваших безбожных тел. А как мне твоё исцелять, когда оно по всему фьорду бегает?! — опять возвысил голос святой отец.
Викинги дружно расхохотались.
— Ладно, иду, — недовольно проворчал хёвдинг. И те, кто знал его лучше прочих, догадались, что Сигвальдссон едва держится на ногах.
***
— Мьёлль! Эй, Мьёлль! Ну? Сколько?
— Пятеро, — откликнулась Шервинская, поворачиваясь к Фриди. Ну и живучий же пацан! В такой мясорубке побывал — и хоть бы хны!
Лицо мальчишки (лет через пяток ох и красавцем будет!) вытянулось от огорчения.
— А я только четверых... Эх... — он со вздохом стянул с шеи обещанную гривну и решительно протянул Майе.
— Не огорчайся, — та приняла честно отспоренное, едва удержавшись, чтобы не взъерошить светлые волосы. — Хёвдинг обязательно возьмет тебя в поход. Не будущим летом — так через год. И тогда у тебя будет много серебра и золота. И славы...
— Я не огорчаюсь! — немедленно вскинулся Фриди. — Но ты права: у меня будет много серебра. Так много, что я смогу построить собственный драккар! И буду ходить на нем туда, куда сам пожелаю!
Не успела Мьёлль подтвердить, что именно так всё и будет, как парнишку окликнули товарищи, и он бегом умчался к ним.
— Майка!! — в следующий же миг налетела на подругу Диана. — Мы вернёмся, представляешь!? Вернёмся!! Он обещал!!
От избытка чувств Кравченко стиснула Шервинскую в объятиях. Не медвежьих, конечно, но довольно-таки крепких.
— Так, Динка, стой! — Майя отцепила перевозбужденную до крайности подругу от себя, быстро огляделась по сторонам и махнула рукой трэлю, шедшему от ручья с полным ведром.
Ледяная вода немного привела Диану в чувство. Она перестала вопить и приплясывать и смогла говорить болеё четко и осмысленно.
Вот только услышанное Шервинской... не понравилось.
Отец Леофвин, которого скандинавы называли Льювини — тот самый, на которого неприязненно косился отец Вульфстан — пообещал, что вернет обеих женщин домой. Вообще-то изначально речь шла только о Кравченко, но Диана наотрез отказалась бросать подругу «в этом ужасе».
Майя потерла лоб, пытаясь собрать мысли в кучку.
Дом!.. Муж и сын… Родители... Артур — ох сколько всего понарасскажет она брату!! Родной двадцать первый век! С машинами, компьютерами, интернетом, электричеством, центральным отоплением, душем — теплым!! — супермаркетами и нормальной кухней... Ещё не так давно за возможность туда вернуться Шервинская отдала бы...
Так, стоп!
— Куда именно, говоришь, он нас вернет? — медленно уточнила Шервинская. Мало ли, что Диана могла напридумывать, рассказывая об их прошлом.
— Домой!! Ну ты что, не понимаешь, Майка?! Ну... Я не знаю, в Питер, наверное. Или... Да какая разница! Хоть бы и в Африку! Главное — в наше время!!
— Стоп-стоп-стоп! — Майя подняла руку, останавливая подругу. — Давай-ка по порядку. Ты что, ему сказала, что мы — из другого века?!
— Ну... да, — Диана мигом утихла и покаянно опустила глаза. — Я нечаянно. Мы просто разговаривали, и...
— И христианский монах — средневековый!! — никак не отреагировал на такое известие? — медленно проговорила Шервинская. Не складывалось тут что-то, ох не складывалось!!
— А как он должен был отреагировать? — немного обиженно сказала Кравченко. — Не, сначала удивился конечно. Сказал, что нет времени иного, кроме того, в котором мы сейчас живем. Вот этого вот, в смысле. А потом я ему рассказала — про технику и вообще... про всё.
— И он сам — САМ!!! — предложил тебе помочь вернуться в наше время? — подозрительности в голосе Майи только прибавилось. — Он что, волшебник, этот твой Льювини? — Шервинская даже не заметила, что по привычке назвала монаха на скандинавский манер.
— Не-ет, — растерянно протянула Кравченко, не понявшая смысла вопроса. — А... при чем...
— Каким же это образом он тогда собрался перекидывать нас из девятого века — или какой тут сейчас? — в двадцать первый?
— Н-не знаю... Да какая разница?! Он пообещал, что поможет! Сказал, что знает, как!.. Только здесь ничего не получится!.. Он сказал, надо отсюда выбраться...
— Куда выбраться? Что не получится? — осведомилась Шервинская совсем уж нехорошим голосом. Бессвязная речь подруги могла означать ещё и воздействие какого-то наркотика. Знать бы, чем они тут закидываются-затягиваются... Мухоморами, вроде…
— Куда подальше!! А что такого-то?! — в голосе Дианы вдруг прорезалась самая настоящая истерика. — Он, между прочим... А я домой хочу!.. Ничего ты не понимаешь!!
Кравченко топнула ногой — как трёхлетний карапуз в песочнице — и, заливаясь слезами, кинулась прочь.
Шервинская проводила её хмурым озадаченным взглядом.
Она, действительно, ничего не понимала.
«Если не знаешь, чем заняться — займись собой», — припомнилась когда-то где-то то ли прочитанная, то ли услышанная фраза. Хотя, с поправкой на здешние реалии, она звучала бы немного иначе: «не знаешь, чем заняться — займись своим оружием».
Водя оселком по атласно переливающемуся серебристо-серому клинку — одному из трофейных, принадлежавшему не так давно кому-то из Лейдульвовых хирдманнов — Шервинская вернулась мыслями к недавнему разговору с подругой.
С одной стороны домой, конечно, очень хочется. С другой... Ну не верилось Майе, что средневековый монах способен «проколоть время» — или как там это называется?
И в альтруизм оного монаха тоже не верилось. Скорее всего, служитель Христов попросту хочет сбежать отсюда. А один боится. И правильно, кстати, делает. В компании же свободных людей (Диану тоже освободили — по желанию её наставника, годи Ингибьёрна, разглядевшего у Кравченко талант ухаживать за ранеными) путешествовать и веселее и — в немалой степени — безопаснее.
Ну да, вроде — всё логично. Только... почему-то сердце не на месте. Из-за Динки, что ли? Надо её найти и помириться.
Кравченко на Майю уже не сердилась. Отец Леофвин целую проповедь ей прочитал, что, мол, нужно прощать тех, кто причинил тебе зло, несмотря на размер причиненного.
«Угу. Дом сожгли, родных поубивали, а ты признаешься в любви тем, кто всё это сделал и тебя сейчас пытать будет, — хмыкнула про себя Мьёлль. — Да и сам ты, монах, что-то не торопишься этой «заповеди» следовать».
— Майка, ну так что? — Диана порывисто схватила её за руку, сжала в своих, с надеждой заглянула в глаза. — Сбежишь с нами?
— В смысле — «сбежишь»? — не поняла Шервинская. — Мы же с тобой свободные. Захотели — ушли...
— Мы-то — да, — вздохнула Кравченко. — А отец Леони… э-э… Леофвин?
— Динка, — фыркнула Майя. — Я, конечно, в здешних ценах не слишком пока разбираюсь, но смею предположить, что меч стоит дороже раба. Да хоть бы и два меча — у меня всё равно ещё два останется.
— Э-э... это ты про что сейчас? — осторожно уточнила Кравченко.
— Про то, что у меня после недавнего боя трофеев дофига, — чуть раздраженно пояснила Шервинская. — И стоят они, как говорит Харальд, не копейки. Так что я вполне могу купить твоего жреца Льювини...
Монах продаваться категорически отказался, хотя идея была самая что ни на есть здравая. А на все увещевания Майи и присоединившейся к ней Дианы твердил, что он — свободный человек. Хоть и пленник — временно!!! — нечестивых язычников. И посему обращаться с собой, как с вещью, не позволит.
— Ну и... — Шервинская махнула на этого болвана рукой, кое-как сдержавшись, чтобы не послать его к черту. И, уступая слезным мольбам подруги выдавила: — Ладно, я с вами.
Выговорив с неохотой эту фразу, Майя вдруг чётко осознала, что уходить с Торгейрова подворья (да ещё и крадучись, наподобие вора) ей совершенно не хочется. Здесь — закопчённая крыша над головой и тепло очага. Здесь — жестокие викинги, страх и ужас всей Европы, большинство из которых убеждены, что не женское это дело — мечом размахивать; но случись что — заступятся все как один, потому что она — своя.
Здесь — дом. Настоящий.
Но и Динку бросать нельзя. Вдвоем с этим монахом они и полмили не пройдут. И хорошо, если они попадутся людям Торгейра (а погоня точно будет) или кого-то вроде него...
— Когда? — донельзя счастливая Кравченко устремила на святого отца нетерпеливый взгляд.
— Через пару дней, — спокойно отозвался тот. Похоже, у него и впрямь имелся какой-то план, и пока всё шло, как задумано.
«Ну до чего же мне всё это не нравится!!».
***
— Между прочим, в темноте они видят ненамного хуже, чем днём, — Майя кивнула на часовых у ворот и вдоль забора.
— Ничего, — улыбка монаха больше походила на оскал. — Я знаю, как их отвлечь. На нас никто и не глянет.
— Ну-ну, — тихонько хмыкнула себе под нос Шервинская.
— С нами Бог! — фанатичным шепотом провозгласил отец Леофвин, истово перекрестившись. Диана повторила его жест.
— Ступайте к воротам. Я вас догоню, как начнется суматоха.
Молодые женщины неспешно двинулись в указанном направлении. Но если Кравченко с трудом сдерживалась, чтобы не перейти на бег, то Шервинскую, наоборот, что-то неудержимо тянуло обратно.
— Динка, я сейчас, — не выдержала она, разворачиваясь.
— Майка, ты чего? Куда ты?
Отец Леофвин обнаружился возле дружинного дома. Стоя на коленях возле подпёртой колом двери, он то ли пытался что-то раскопать, то ли...
Неожиданно лицо святого отца озарилось светом. Нет, не внутренним.
Майя, подошедшая уже совсем близко, на мгновение похолодела, сообразив, что он задумал.
— Вот, значит, как ты... — «отвлекать собрался» она не произнесла, скорее угадав, чем услышав, за спиной ещё чьё-то присутствие. — За доброту платишь!
Монах дёрнулся, обернулся, начал вставать...
...и, закатив глаза, мешком сполз по стене.
Мьёлль брезгливо обтерла о штанину костяшки пальцев и с силой пнула деревяшку, с хрустом отлетевшую на несколько шагов.
В последний момент ей удалось совладать с волной гнева, поднявшейся внутри. И ударить не в полную силу — иначе, пожалуй, череп святого отца треснул бы.
Вдвоем с Халльгримом — это он подошел сзади — они затоптали начавшую разгораться солому. Кормчий окликнул пробегавшего мимо трэля и велел ему на всякий случай полить это место водой.
А потом с лёгкостью ухватил за шкирку только ещё начинающего приходить в себя монаха и поволок его внутрь.
Майя следовала за ними.
***
— Этот трэль собирался поджечь дружинный дом.
Торгейр медленно отставил чашку, из которой пил травяной отвар, приготовленный отцом Вульфстаном, спустил ноги на пол и выпрямился, насколько ему позволили раны.
Халльгрим повернул голову и кивком велел Мьёлль выйти вперёд.
— Она ему помешала.
— Говори, — Сигвальдссон перевел взгляд на Шервинскую.
Майя растерялась. А что говорить-то? «Мы хотели сбежать, но меня что-то удержало»?
— Я шла мимо... — ну, это с какой стороны посмотреть. Если «мимо дома для семейных», то — да. — Увидела, как он что-то делает… копается возле стены. Подошла. Как раз в этот момент он высек огонь. Я ударила...
— Ты? — изумился Торгейр, переведя взгляд на монаха, только-только оклемавшегося и растерянно озирающегося. — Я подумал, что это его кулак.
Кормчий мотнул головой.
— Мой кулак сразу бы отправил это троллево отродье к Хель. Но, клянусь Тором, у девчонки рука не хуже.
— Это я вижу, — усмехнулся хёвдинг и тут же вновь посуровел. — Пусть его пока закуют в колодки. Завтра поговорим.
***
— Ты что натворила?! — Диана налетела на Майю едва ли не с кулаками. — Ты... Да ты...
— Завтра поговорим, — уронила Мьёлль, на секунду удивившись тому, что прозвучало это почти как у хёвдинга.
Примечания:
…удача Торгейра оказалась сильнее… — скандинавы (в частности) огромное, почти мистическое значение придавали личной удаче. И всерьёз считали, что она может быть сильной или слабой. И что те, у кого она наиболее сильная (вожди), могут даже ею поделиться с другими.
Древнескандинавская сухопутная миля — примерно 7,5 км.
Дружинный дом — большой дом, где жили неженатые воины, и где собирались все остальные мужчины (= воины).
Внимание! Все текстовые материалы канала «Helgi Skjöld и его истории» являются объектом авторского права. Копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие ресурсы и сайты в сети Интернет), а также любое использование материалов данного канала без предварительного согласования с правообладателем ЗАПРЕЩЕНО. Коммерческое использование запрещено.
Не забывайте поставить лайк! Ну, и подписаться неплохо бы.
Желающие поддержать вдохновение автора могут закинуть, сколько не жалко, вот сюда:
2202 2009 9214 6116 (Сбер).