«Не успела Агафья договорить до конца, как пришла свекровь, которая жила на другом конце села, и понесла с порога упреками:
— Что же ты его пилишь, что ты его отчитываешь? Говорила я тебе, Иван, что ты только здоровый нужен, а случилась беда, она в сторону отойдёт и руки не подаст. Наверное, хочет, чтобы я тебя забрала к себе! — с вызовом выговаривала непрошеная гостья».
Агафья слегка покачивала люльку и под монотонное поскрипывание все ниже и ниже склоняла голову на грудь. Она не помнила, когда последний раз спала. Ребенок просыпался несколько раз за ночь и требовательно просил титьку, в которой было совсем мало молока, а подкармливать было нечем, корова была в запуске, но вот-вот должна была отелиться. Соседка корову не держала, но иногда приносила от людей немного молока, и тогда Стёпка, наевшись, засыпал крепким сном, а Агафья опрометью принималась за домашние дела.
Ее муж вернулся с фронта без руки и ноги, был плохим помощником, а самое страшное было то, что он вернулся совсем другим человеком. Принципиальный, сильный, красивый мужчина превратился в беспомощного, озлобленного, нервного старика, который разучился радоваться жизни, и, хотя он понимал, что сотни тысяч погибших солдат согласились бы быть на его месте, все равно каждый вечер, после очередной неудачи сделать что-либо по хозяйству, кричал:
— Да лучше сдохнуть, чем ждать помощи в самом малом, да и от кого ждать? От старой матери, жены или от людей, которые ходят с горем под ручку? Я устал быть слабым и немощным. Сейчас я словно нахожусь в плену, хотя и там есть надежда на побег, а здесь от кого мне бежать, да куда и на чëм?
Агафья выслушивала нытье мужа молча. Она устала умолять, плакать и объяснять, порой хотелось ударить его, чтобы наконец-то муж понял, что надо дальше жить, приспосабливаясь и поддерживая друг друга.
Роды были очень тяжёлыми, но сразу же пришлось встать, чтобы подоить корову. Старушка соседка, когда увидела её с ведром, схватилась за голову, и сама еле-еле подоила корову, наносила воды, дров и затопила печь. Глядя на заботу соседки, Иван выходил из себя, злился и ворчал, но бабушка Арина только улыбалась:
— Ну, без ног, а смотри какого богатыря слепил, вот он и будет твоими ногами и руками. Ты чего сидишь как клоп, напившийся крови? Что тебе не так? Жена родила здоровенького, слава Богу! Ведь такие тяжести таскала, столько на свои плечи взвалила.
Иван всем своим видом давал понять соседке, чтобы та замолчала, а лучше бы ушла домой, так как каждое ее слово было ударом в самое сердце.
Бабушка Арина для Агафьи была палочкой-выручалочкой, а вот свекровь никогда не любила молчаливую Агафью, впрочем, как и та ее.
Как-то у Агафьи на сенокосе сильно заболела голова, так свекровь вместо того, чтобы ее пожалеть да посочувствовать, начала расспрашивать: часто ли болит у неё голова, и кто-нибудь другой в роду снохи не мучается ли таким же недугом? А когда услышала, что никогда голова не болела, возможно, разболелась из-за жары, ведь солнце печет в затылок, то успокоилась и весёлым голосом сказала:
— Ну слава Богу, а то ещё не хватало, чтобы такой парень с больной женой мучился!
А однажды Агафья полоскала зимой белье в проруби и простыла, температура была под сорок, кашель разрывал лёгкие. Кашляя, Агафья обнимала голову двумя руками, и ей казалось, что мозги при кашле лопнут.
Когда фельдшер сказала, что не дай Бог крупозное воспаления лёгких, то свекровь сына упрекнула:
— Я тебе говорила, что Маньку сватать надо было, у той хватка мужицкая, сила не бабская, видно, что здоровая, надёжная бабенка.
Иван смолчал, и это молчание болью отозвалось в сердце Агафьи.
Иван не перечил маме, его покорность и молчаливость та приняла за согласие, за сожаление о том, что всё-таки зря не женился на Мане.
Иван видел, что когда жена смотрит на сына, то в её взгляде безграничная любовь, ласка и нежность, а когда смотрит на него, то взгляд уставший, жалостливый. И от этого Иван ещё больше злился и замыкался:
— Да не смотри на меня так, как будто я какое-то странное существо, вроде, как жалеешь, и в то же время я тебя вывожу из себя, ты меня еле терпишь. Для тебя я ненужный груз, довесок.
— Да пойми ты, — говорила Агафья. — Я тоже устала, мне больно тебя таким видеть. Да, мне тяжело, и я с ног валюсь. Степка жару даёт, а ты к нему не подходишь, люльку не качнёшь лишний раз. Я скоро сама упаду, но я не то хочу сказать, меня не работа убивает, а другое. Почему ты такой?
— Какой? Немощный, ненужный инвалид, помеха тебе?
— Нет, ты замкнутый и злой. В твоих глазах боль и, глядя в них, я не могу смеяться. Ты словно умер, но я-то живая, что мне надо сделать, как до тебя донести, что жизнь продолжается, надо ни себя жалеть, а благодарить Бога, что ты живым с войны вернулся!
Не успела Агафья договорить до конца, как пришла свекровь, которая жила на другом конце села, и понесла с порога упреками:
— Что же ты его пилишь, что ты его отчитываешь? Говорила я тебе, Иван, что ты только здоровый нужен, а случилась беда, она в сторону отойдёт и руки не подаст. Наверное, хочет, чтобы я тебя забрала к себе! — с вызовом выговаривала непрошеная гостья.
Агафья стояла между мужем и свекровью, как зверь в западне. Заплакал сынок. Она взяла его на руки и крикнула:
— Я устала убеждать, уговаривать, у меня сил больше нет! Прекратите хныкать, лучше посмотрите на внука, порадуйтесь, а то вы, мама, как вихрь врываетесь в дом, наделаете беспорядка и опять улетаете. От вас спрятаться хочется, убежать, куда глаза глядят. Всю душу своими воплями мне вывернули, я не помню, когда вы последний раз улыбались! Война всех искалечила, но зачем после войны друг друга добивать, зачем и за что?!
Впервые жизни Агафья заплакала при муже навзрыд и, сгоряча схватив ребенка, побежала к соседке. Бабушка Арина собралась трапезничать и пригласила Агафью к столу:
— Успокойся, послушай меня. Я всю жизнь проработала с твоей свекрухой. Они люди гордые, требовательные не только к другим, но и к себе. У них в руках всё горит, а язык как осока, резанет, так резанет. Твой Иван такой же, поэтому терпи, не пришло ещё время для улыбок, радостей. Нависла черная туча над вами, и должно пройти много времени, чтобы появилось ясное солнышко. Оно придёт обязательно и, быть может, внезапно. Запомни, на одно обидное слово накатятся, как снежный ком, слова ещё обиднее, а это уже получится брань. Зачем до этого доводить? Терпи, но с мужем разговаривай, не молчи, он грубит, а ты продолжай своё мели. Вот председатель на работу тебя вызывает, выходи, а Иван посмотрит за дитём, да и я догляжу за ними, если что, тебя позову. И не думай, что муж оказался слабым, нет, он оказался несмиренным к своей участи, и только, когда он останется наедине с сыном, который слабее его, беззащитнее, тогда он обретёт и ловкость, и силу. Оставь его с ним, а я всегда буду начеку. Иван сейчас тонет, и он должен вытащить себя сам.
Когда Агафья вернулась домой, Иван спал. На следующий день она пошла на совхозное собрание. Председатель рассказал о задачах, поставленных перед ними. Игнат Семёнович так и сказал:
— Настал долгожданный мир, и все люди, независимо от того, где они живут, будь то город или село, не должны испытывать голод. Город нас одевает, обувает, даёт технику, а мы должны их кормить.
Игнат Семёнович не бросал людям приказы, а в каждом его слове чувствовалась просьба, он словно умолял понять его, что от них зависит дальнейшая жизнь. Последние слова его были такими:
— Врага мы победили, но голод, нужда, болезни тоже враги. Не допустим их, в каждой семье должен слышаться детский смех, а не стоны и плач. Не мной придумана пословица: «Что стопаем, то и слопаем». И ещё, помогайте друг другу, поддерживайте в любом деле, ласковое слово силы придает, а ругань отнимает.
Агафья должна была выйти на первую дойку. Коровы, в основном, были первотелками, а это значит, что надо вымя массажировать, приучать к теплым рукам, а когда отелятся, то раздаивать по пять раз на дню, то есть дневать и ночевать надо будет на ферме. Многие молодые доярки имели детей, и приходилось оставлять малышей без присмотра, а Агафье говорили: « У тебя муж есть, хоть одной рукой может убаюкать, накормить ребенка.
И вот как-то Агафья без предисловий начала разговор с мужем:
— Иван, я завтра иду на раннюю дойку, ты останешься за няньку с малым. Я его приучила к кашам и к молоку. С хозяйством я сама управлюсь, твое дело сына накормить, убаюкать, переодеть, а я буду наскоками прибегать.
Иван сидел и как будто не слышал слов жены.
— Ты меня слышишь, понимаешь, или до тебя не дошло?
— Да, я давно понял, что ты меня списала как работника, я у тебя теперь нянька, сиделка безногая, видать, в совхозе для меня места нет.
— Думай, как хочешь, но сына я на тебя оставляю. Не будешь справляться, соседка всегда будет рядом, если что, поможет тебе.
— Нет уж! Не надо мне тут ее, вечно ходит с довольным лицом, улыбается. Только чему она лыбится? Все вы одинаковые, только мама моя меня понимает и любит.
— Это очень хорошо, что она понимает, вот пусть тогда она и прибежит, поможет тебе.
Ни свет ни заря Агафья встала, истопила печь, приготовила варево, управилась с хозяйством и побежала на ферму. Иван слышал, как она встала, как колготилась в доме, а потом ушла на работу, но её не остановил, не сказал вслед доброго слова. Он боялся предстоящего дня, не мог понять, как ему быть с дитём.
Услышал в люльке шорох, а через секунду рев. Ребенок орал, теребил ручками и ножками. Иван быстро не мог подойти к нему, начал голосом успокаивать, и сын замолчал, а когда увидел склонившегося над люлькой отца, а не маму, то заорал ещё сильнее. Иван хотел одной рукой его достать, но малыш выскальзывал, да и стоять на одной ноге было очень тяжело, и он присел около люльки, начав ее покачивать.
Степка вдруг успокоился и заагукал, а Иван начал с ним разговаривать. Он излил всю душу, выложил боль, не забыв сказать, что очень любит его мамку, что не может он быть весёлым, когда видит, как ей тяжело, а помочь ничем не может. Не пришло смирение, нет терпения, но есть желание всю работу взвалить на свои плечи. Степка будто внимательно слушал, широко открыв глаза.
— Ну что, баснями сыт не будешь, надо заправиться тебе, смотри, как ножками теребишь, бежать хочешь, а для этого надо кашу есть.
Иван заковылял к печке, а сын опять заплакал. Перед отцом стояла трудная задача! Отодвинув заслонку, стоя на одной ноге, он не мог одной рукой подтащить маленький чугунок. Упираясь лбом в печь, принимал на себя жар печи, пот градом скатывался по вискам и исчезал за воротником рубашки, дрожь по всему телу отбивала чечётку, а Степан требовал кушать и орал, что было сил.
Всё же приноровился Иван, плечом упёрся в печь, а здоровой рукой легонько подтащил поближе чугунок, а потом, наклонившись, взял его рукой. Положив в чашку кашу, он побоялся прыгать на одной ноге, а стал на колено и пополз к сыну. На полу расстелил попонку, присев поближе к стене, чтобы к ней прислониться. Он не успевал дуть на кашу, как сынок открывал свой ротик.
Покормив сыночка, Иван одной рукой прижал его к груди. Сердце бешено застучало от необъяснимого волнения. Теплое, трепетное существо смотрело на него и улыбалось. Весь мир приобрел яркие краски, хотелось втиснуть в себя это маленькое тельце и раствориться в нём. Хотелось петь от радости, от сознания, что на его руках лежит человечек, который не должен знать, что такое война, и что его всегда будет обнимать родной отец, и рядом будет мама, которая не знает, что такое отдых, а на благо своей родины вкалывает за себя, за мужа, за погибших, за изувеченных.
Рядом со Степаном будут находиться те, кто сделает его счастливым, а он потом сполна отдаст свою любовь и заботу им за то, что изувеченный отец слушал стук его сердца и от радости рыдал.
Иван не мог дождаться, когда придёт с работы Агафья. Ему хотелось показать ей, что он спокойно справился с ролью няньки, что за все время, пока был рядом с сыном без нее, он ни разу не подумал о своем увечье, о своей беспомощности, а наоборот, чувствовал себя необходимым, незаменимым помощником.
Агафья бежала домой, как лошадь под кнутом. На ходу сняла фуфайку, платок и рванула к сыну, который спокойно лежал на руке отца и смотрел на него своими ясными глазами, на губах его блуждала улыбка.
Увидев маму, он не захотел покидать уютное гнёздышко. Агафья присела рядом и, положив голову на плечо мужа, заплакала. Плакал и Иван, только Степан улыбался и теребил ручками и ножками, словно хотел куда-то убежать. Иван, сквозь слезы крепко обнимая сына, сказал:
— Вот мои ноги, вот мои руки, продолжается вся моя жизнь в нем. Сегодня я победил в себе слабость, благодаря сыну, а ты, Агафья, еще увидишь, какие мы с ним герои!
Автор Наталья Артамонова
Здесь можно прочитать и другие рассказы автора ⬇️⬇️⬇️