Три года назад Олег Липовецкий стал художественным руководителем Московского еврейского Театра «Шалом», вдохнув в него новую энергию и сделав его одним из самых популярных камерных театров столицы. А в июне 2024 года Департаментом культуры города Москвы было принято решение о присоединении к театру «Шалом» «Сцены на Новослободской» (бывшего Центра им. Мейерхольда). Таким образом, объединённый театр охватит большее количество зрителей уже в обозримом будущем.
- Олег Михайлович, пару лет назад в одном из интервью у вас спросили, что бы вы сделали, если б вам дали в руки таблетку бессмертия. Вы тогда ответили, что продали бы её, а на полученные деньги поставили спектакли для нового репертуара «Шалома». С тех пор репертуар полностью обновился. Что бы вы сейчас сделали с этой таблеткой?
- Я бы её снова продал и на эти деньги отремонтировал бы помещение бывшего Центра Мейерхольда на Новослободской, оснастил бы его современной аппаратурой, а если бы что-то осталось – положил бы на счёт и с процентов платил бы зарплаты тем специалистам, которых театр сейчас не может взять на работу.
- Когда было принято официальное решение о присоединении «Сцены на Новослободской» к «Шалому», для вас это было ожидаемо?
- Сюрпризом это быть не могло, так как мы работали над тем, чтобы увеличить площадь. Мы задыхаемся от нехватки репетиционных и сценических помещений здесь, на Варшавке. Да и зрители, честно говоря, давно призывали нас к этому. Сейчас невозможно сказать, кто был инициатором, скажу только, что все вели большую работу над этим.
- Где границы того драматургического материала, за которые Театр «Шалом» не выйдет?
- «Шалом» вызывает у зрителя интерес, прежде всего, потому что у него оригинальный подход к репертуару. Есть своя парадигма, своя миссия, которой мы следуем. И какой смысл ставить материал, который идёт в других театрах. Ещё Вахтангов говорил о формуле «время-автор-коллектив». Должны сойтись время, когда это делается, автор, то есть материал, и коллектив, чтобы получился спектакль. Ну ещё можно добавить к этому место. Если вдруг, допустим, в «Мёртвых душах», будет решение спектакля, которое объяснит, почему «Мёртвые души» идут именно сегодня и именно в еврейском театре, тогда имеет смысл за это браться. И в классических произведениях поднимаются вопросы, которые интересны еврейскому театру. Это должны быть темы, которые соответствуют нашей миссии – антифашизм, борьба с ксенофобией, профилактика насилия и так далее. Природа творчества такова, что постоянно расширяет границы. Все запреты убивают творчество. Как только появляются ограничения и запреты – творчество кончается, начинается ремесло. Так что по сути границ быть не должно.
- Когда худрук театра приглашает к себе в театр других режиссёров, то этот выбор для него – своеобразная палка о двух концах. С одной стороны, нужно чтобы был поставлен успешный спектакль, с другой – как бы этот успех не перекрыл свой собственный. У вас возникает режиссёрская ревность или зависть?
- Как худрук Липовецкий я не имею ничего общего с режиссёром Липовецким. Поэтому у меня не возникает подобных проблем. Чтобы к худруку было хорошее отношение, нужно, чтобы театр был успешен. Чтобы театр был успешен, нужно, чтобы в нём выходили хорошие спектакли. Для этого нужно, чтобы труппа развивалась. Для этого нужно приглашать разных режиссёров. Для этого нужно рисковать. Для этого необязательно спектакли должны быть кассовыми – какие-то должны быть кассовыми, какие-то должны быть экспериментальными, в которых артисты труппы могут развиваться. Поэтому я работаю как худрук и не смотрю на режиссёра Липовецкого. Что касается режиссёра Липовецкого, то какой смысл ревновать к другим спектаклям? Важнее сравнивать себя с самим собой вчерашним. И если ты стал сегодня лучше – то это успех. Мой первый мастер когда то сказал: "Талант щедр". Поэтому я стараюсь быть щедрым. Это не значит, что я считаю себя талантливым, но если я буду щедрым, то это может означать, что у меня есть немного таланта. Поэтому, нет смысла завидовать другим режиссёрам, я просто восхищаюсь отличными спектаклями и всё время стараюсь научиться чему-то новому.
- А что необходимо иметь режиссёру, чтобы вы его пригласили поставить спектакль в «Шаломе»?
- Во-первых, я должен его знать и видеть его работы, которые вызовут интерес к сотрудничеству. А дальше нужно найти вместе с ним материал, который нужен театру и нужен этому режиссёру. Материал, который его греет. Потому что если настаивать на материале, который интересен театру, но безразличен режиссёру, то хорошего спектакля не будет.
- Вы даёте приглашённым режиссёрам рекомендации, кого из артистов задействовать в постановках?
- Режиссёры обычно сами отсматривают, но если спрашивают, то я, конечно, даю рекомендации, но никогда не настаиваю. Безусловно, моя задача, как худрука, сделать так, чтобы труппа была занята равномерно и чтобы все артисты росли в репертуаре, но последнее слово всегда за режиссёром – кого он берёт, кого нет.
- А вы ходите на репетиции других режиссёров?
- У каждого режиссёра складывается своя атмосфера и свой микромир на репетициях, не хочется его нарушать. Потому что когда худрук заходит в зал, это часто меняют атмосферу, все начинают сразу бодриться, думать: «Что он про меня подумает?». Но иногда я тихонько захожу посмотреть, чтобы чувствовать пульс театра.
- А вы сам – режиссёр-диктатор или режиссёр-соавтор?
- Это зависит от многих факторов. Я хочу быть всегда соавтором, но иногда приходится быть диктатором. Чем я становлюсь опытнее, тем во мне этого диктата, я надеюсь, становится меньше. Я учусь быть терпимей ко многим вещам, к которым в молодости был нетерпим. И всё реже и реже проявляюсь как диктатор.
- Как вы относитесь к критике?
- Если она конструктивна, то прекрасно отношусь. Она помогает мне развиваться и становиться лучше. Я очень люблю, когда на спектакли приходят критики, театроведы и говорят, что они думают о наших спектаклях. А если критика уничтожает и унижает артистов, режиссёров и театр, то к такой критике я, конечно, отношусь отрицательно. Но не собираюсь и перед такими критиками закрывать двери. Это им должно быть стыдно, а не мне. Мы очень гостеприимны к критикам и театральным блогерам и очень любим, когда про нас пишут, а хорошо ли, плохо ли – это уже их право.
- Вам приходилось последнее время слышать в свой адрес нелицеприятную критику?
- Ну естественно. Потому что кому-то нравится арбуз, а кому-то свиной хрящик. А я же не деньги, чтобы всем нравиться.
- А что вы считаете настоящим провалом спектакля?
- Настоящий провал для меня – это когда я вижу, что это плохо, критики видят, что это плохо, и зритель видит, что это плохо. Вот когда три этих фактора сходятся, то это - самый настоящий провал. Может быть по-другому – когда я вижу, что это плохо, а зрителям хорошо. Тогда это для меня, как для художника, провал, а для театра ,может быть, успех. Может быть наоборот – зрителю кажется, что это плохо, зритель не идёт на спектакль, а я понимаю, что спектакль крутой и он много делает для развития театра, тогда это невозможно назвать провалом. Это я говорю не о своём спектакле ))
- Недавно вы упомянули, что страдаете комплексом самозванца. Что в вас породило этот комплекс и не пора ли уже от него избавиться? Ведь не так много худруков, которые за короткий срок буквально из руин воссоздали театр и сделали его успешным.
- Творческому и думающему человеку вообще свойственно сомневаться в том, что он делает. Потому что, если нет сомнений, то он превращается в танк, который просто прёт, и у него нет рефлексии, нет никаких нюансов и так далее. А откуда взялся комплекс самозванца – это надо пойти к психологу и попробовать разобраться. Но мне кажется, что он не может быть искоренён, потому что когда случается что-то хорошее, всегда думаешь: «А, чёрт, опять повезло!» Хотя недавно я услышал прекрасное выражение, что удача – это долгая-долгая подготовка плюс нужный момент.
- Своим детям бы пожелали театральной судьбы?
- Своим детям я бы пожелал заниматься любимым делом. А какое это дело – пусть будет их выбором. Главное, чтобы они были счастливы.