Тяжелые рубиновые серьги (продолжение)
Сергей Иванович вскрикнул от удивления. Руки его задрожали. Он едва не потерял сознание от пережитого шока. С Ольгой происходили ужасные метаморфозы. Из цветущей девушки она медленно превращалась в старую, старую, изможденную возрастными болезнями, женщину. Прекрасные, миндалевидные глаза поблекли, щеки нежного персикового цвета покрылись сетью глубоких морщин, шея, руки – потемнели. И волосы, блестящие, густые, волной, кудри, стали снежно-белыми.
- Теперь вы мне верите? – спросила она, дрожа на холодном питерском ветру.
Да, Сергей Иванович поверил ей.
- Ольга Яковлевна, позвольте, - Крутилов снял с себя пиджак и накинул на худенькие плечи женщины, - я живу недалеко, разрешите проводить вас. Знаете, у меня дома есть прекрасный чай. Вы хотя бы согреетесь и успокоитесь.
Ольга неожиданно легко согласилась. Никто не обратил внимания на пожилую пару в парке. Лишь соседки Крутилова, сидящие на скамейке у парадного, поздоровавшись с Сергеем Ивановичем, ехидно переглянулись.
- Ай, ходок, старый хрыч, - хихикнула Анна Петровна, ткнув в бок Марию Андреевну.
- Да-а-а, - согласилась Мария Андреевна, - а я-то, дура, десять лет вокруг него круги нарезала. И без толку. Жену, говорит, свою любит до сих пор. Кобель.
***
- У вас очень вкусный чай, - Ольга Яковлевна с интересом разглядывала фарфоровую чашку, - кажется, сервиз назывался «Мадонна».
- Я, честно говоря, не знаю, жена покупала. Покойная, - ответил Крутилов.
Ольга посмотрела на него, а потом грустно улыбнулась.
- К слову, она научила вас искусству сервировки. Так подавать чай могут только женские руки, - заметила она, - и заварить чай – тонкое дело.
- А у вас есть семья? – осторожно спросил Сергей Иванович.
- Хотите, чтобы я продолжила рассказ?
- Если вам не тяжело.
Да, у Ольги была когда-то семья. Она закончила институт, и поступила в НИИ на должность научного сотрудника, где и познакомилась с Павлом. Роман был бурным, полным страсти. Павел сдувал с Ольги пылинки и называл ее «пастушкой».
- Ты так похожа на изящную статуэтку из одного мультика, - говорил он, нежно целуя жену, - правда, она сбежала от мужа с трубочистом.
- А кто был мужем пастушки? – спросила Ольга
- Черт.
Они смеялись всегда, когда смотрели этот мультфильм. То было чудесное время, время легкое, время физиков и лириков, время пастельных цветов и стильных форм, время лучших комедий и лучших мелодий. Время юбок –колокольчиков и изящных туфелек на каблучках-гвоздиках. Это было время любви.
В любви родился сынок Ванечка, и молодые родители с головой окунулись в материнство-отцовство.
- Я помню, как мы строили дачу, специально для Ванечки, чтобы он каждое лето полноценно отдыхал на свежем воздухе. И я называла мужа «господином-тыквой». Он сооружал такой же скворечник из подручных средств, что и герой сказки «Чиполлино».
Они всей семьей зимой катались на лыжах, а летом уезжали на море. Вместе делали ремонт в новой квартире на Малой Охте. Вместе собирали Ваньку в школу, вместе делали уроки, конструировали модели самолетиков, болели за сына на соревнованиях по плаванию, болели вместе с сыном ангиной. Они были счастливы.
Ванька вырос здоровым, красивым, рослым парнем. На голове – буйные кудри. Косая сажень в плечах. Павел смеялся:
- Ой, пастушка, наверное ты мне изменила! Ну как у субтильного черта, как я, мог родится такой богатырь?
- Наверное, в какого-нибудь деда или прадеда. Жалко, нет фотографий родственников. Совсем нет, - сокрушалась Ольга. Родственников найти ей так и не удалось.
Время шло. Свой сорок первый день рождения Оля решила отметить в ресторане. Праздник намечался пышный, с кучей молодежи, потому что день рождения мамы совпал с проводами в армию сына. Ольга сшила в ателье роскошное бордовое платье в пол. Оно очень шло к ее пышным волосам. Не доставало маленькой детали. И она вспомнила про серьги – фамильную драгоценность.
Ольга вдела сережки в уши, посмотрела в зеркало и… онемела. Этого не может быть! На нее смотрела не сорокалетняя женщина, а молодая, красивая двадцатилетняя девушка! Она тогда очень испугалась. Очень. Дрожащими руками сорвала сережки и отбросила их от себя, словно это были омерзительные насекомые.
- Потом, когда я немного пришла в себя, то положила их обратно в шкатулку и запрятала глубоко в шкаф, чтобы не видеть, - говорила Ольга Яковлевна, - весь праздничный вечер я только и думала о них, не обращая внимания на поздравления, тосты. Я даже на сына не смотрела. А ведь видела его живым в последний раз.
Ваню направили на границу, в Таджикистан. Спустя год он, окрыленный пламенной речью генерала, вылетел в Кабул. Родители, до этого бывшие атеистами, стали посещать храм, где вместе крестились и молились истово за сына. Ольге каждую ночь снились странные, страшные сны, где она в своем бордовом платье, с рубиновыми серьгами в ушах, стоит на самой вершине среди желтых гор Гиндукуша и смотрит в черный провал ущелья. Серьги сверкают от лучей палящего, не нашего солнца, отражаясь кровавыми каплями на Ольгином лице. А там, в провале, ползет толстой змеей автоколонна. И вдруг – со всех сторон – огонь. Змея запылала. Ольга кричала дико, но сделать ничего не могла.
Ваня вернулся домой. В цинке. И мать с отцом сходили с ума. Ольга без конца бубнила:
- Почему в гробу окно? Почему в гробу черное окно? Я хочу увидеть сына! Покажите мне моего мальчика! – она каталась по земле, обезумевшая и страшная.
Паша в один год превратился в немощного старика. Он как-то сразу сдал. Зимой Ольга его похоронила. Могильщики ругались, долбя каменную от мороза землю, не стесняясь рядом стоящей вдовы. А она не слышала их ругани.
То было страшное время. Начало конца. Время смерти и холодного одиночества.
- Я ходила на работу, что-то ела и пила, как-то существовала, пока не распалась на куски некогда огромная, сильная страна… Вы не нальете мне немного воды, Сергей Иванович? – Ольга подняла на Крутилова полные слез глаза.
Потом немного успокоилась и продолжила.
НИИ, в котором она работала, приказал долго жить. Правда, увольнение совпало с уходом на пенсию. Жалеть было не о чем. Но пенсию, эти жалкие крохи, начали задерживать, и порой Ольге было нечего есть. Но она об этом думала мало, даже радовалась, что умрет от голода. Не надо будет совершать страшный грех самоубийства.
- Во всем, что произошло, я винила эти серьги. Они принесли мне много горя, - Ольга поежилась от холода, и Крутилов накинул на ее плечи теплый плед.
А потом ее обступили болезни. Из-за артрита, скрутившего тело, стало невозможно передвигаться. Голову сжимал обруч, она невыносимо болела. Жизнь превратилась в ад. И однажды Ольга решилась. Она нашла шкатулку и надела проклятые серьги. Все равно, никого не осталось. Она никому уже не навредит. И произошло чудо. Боли исчезли, все существо налилось давно забытой силой и искрящейся энергией. Хотелось петь и танцевать. А в зеркале отражалась молодая, сияющая красавица. Отражение не пугало, наполняя душу радостью!
Ольга полюбила гулять по Невскому. Она тихонечко выбиралась из своей хрущевки и шла к метро. Две остановки, и вот он, любимый проспект. Невский преображался на глазах. Сначала он, словно ребенок, вырвавшийся от опеки строгих родителей, сходил с ума от свободы и кичился обилием нелепой рекламы на иностранном языке. Потом немного остепенился, начиная выбирать себе наряды поскромнее.
- Сейчас Невский снова прекрасен. Он повзрослел, стал строже и изысканнее. Правда, эти машины, льющиеся бесконечным потоком… Они так портят наш Ленинград, - Ольга качала головой.
Она старалась поменьше показываться на глаза знакомым людям, выходя из дома в истинном виде, вдевала в уши серьги как можно дальше от места, где жила. А потом расправляла плечи и легко, словно пушинка, летела по милым сердцу улицам. Ей было легко и хорошо.
Она соблюдала максимальную осторожность: не заводила никаких знакомств, не крутила романы, избегала встречаться взглядами с людьми. Но один раз просчиталась. Она не заметила, как за ней долго шел молодой, симпатичный парень лет двадцати. Ольга зашла в кафе, чтобы выпить кофе, и вдруг прямо напротив нее уселся этот мальчишка и протянул букет ромашек. Господи, где он разыскал ромашки, любимые цветы.
Глаза молодого человека, ясные, как прозрачное небо над Невой, поблескивали тысячами искр. Словно солнце, редкий гость северного города, вышло из-за облаков и посеребрило реку.
- Это вам, прекрасная девушка. Я шел за вами несколько кварталов и очень боялся вас потерять.
Так у них все началось. Ольга совсем забыла, что она – почти век прожила на этой земле. Ей казалось, что все это – чушь, миф, страшная сказка на ночь. Она видела только молодого и прекрасного парня. Как он смеялся, заливисто, заразительно… Вокруг журчали фонтаны, шелестела листва, Ольга аккуратно переступала каблучками по узкому бордюру, а любимый страховал каждое ее движение. Они долго целовались, и земля уходила из-под ног…
- А потом он пригласил меня на ретро-вечеринку в стиле шестидесятых. Я надела васильковое платье, соорудив на голове бабетту. Встала на каблучки-гвоздики. Словно и не было этих долгих шестидесяти лет. Словно и не было никогда у меня Павла и Ванечки. Он позвонил и сказал, что собирается подарить мне кольцо. Не утерпел, испортил сюрприз… А если… А если проклятые серьги убьют моего любимого? – Ольга смотрела в одну точку.
- Я решила исчезнуть из его жизни. Нужно как-то избавиться от этого, - она кивнула на сумочку, где лежали драгоценности, - мне опять снятся страшные сны. Правда, теперь я стою посередине огромного, выженного поля. Но солнце палит так же безжалостно, как и сорок лет назад.
Сергей Иванович долго молчал. А потом поднялся со стула, подошел к буфету, достал графинчик и маленькие рюмочки, которые наполнил благородным напитком.
- Ваша история поразительна. Ваш страх понятен. Но совпадения тоже случаются. И очень часто, поверьте мне. Чтобы рассеять ужасные воспоминания, нужно постараться забыть про них. И то, что вы влюбились – очень хорошо. Вы воскресли. Теперь забудьте про возлюбленного, которого можете сделать несчастным. Мы не вечные, к сожалению. Сколько вам отмеряно? Не знаете…
- Я понимаю, - согласилась Ольга.
- Не надевайте больше эти серьги. Зачем? Вы и так прекрасны.
- Правда?
- Абсолютно так, - заверил Сергей Иванович, - я готов стать вашим лучшим другом. И если я умру, то так тому и быть. Не очень-то страшная потеря, - он улыбнулся и подмигнул женщине.
Потом они гуляли по вечернему городу, болтая обо всем и ни о чем. Правда, на этот раз Ольга аккуратно шла по тротуару, а Сергей Иванович бережно ее поддерживал под руку. Вдруг она внезапно рассмеялась, и смех этот был молодой и звонкий, как серебряный колокольчик.
- Над чем вы так прелестно смеетесь? - спросил Крутилов.
- Я представила, как бы смешно я сейчас скакала по узкому бордюру. Словно хромая курица. Интересно было бы посмотреть на физиономию Антона, - хохотала Ольга.
Она не видела, как изменилось лицо Сергея Ивановича.
Вечером он не мог уснуть. Антон, Антон… Слишком много совпадений. Ерунда, мало что ли молодых студентов с лучистыми глазами, носивших это имя? Но почему-то именно его внук вот уже полгода собирался познакомить деда с лучшей девушкой в мире. И буквально позавчера Антон звонил и говорил, что собирается сделать предложение этой девушке. Сердце Сергея Ивановича сжалось от нехорошего, тяжелого предчувствия… О, господи, боже правый, нет…
Ольга Яковлевна спала в своей постели и видела странный сон. Она в великолепном платье из бордового шелка, с бокалом кроваво-красного вина, с тяжелыми, длинными рубиновыми серьгами в ушах, стояла посреди Невского проспекта. Ее открытые плечи чувствовали могильный холод осатаневшего зимнего мороза.
Вокруг царило ледяное молчание: запертые в сугробах автомобили, заколоченные, заваленные мешками с песком витрины магазинов, зияющие дырами дома, мертвые люди, вмерзшие в заледеневшие тротуары. Мимо прошаркала валенками еле живая женщина, тащившая за собой саночки с маленьким, укутанным в тряпки, малышом…
Ольга закричала от ужаса.
Окончание следует