(повесть)
Третье воспоминание из моей жизни.
Гуси! Гуси! Га-га-га!
Рыбалка.
Отец своё слово сдержал. В воскресенье в пять утра он поднял меня с постели, посадил в коляску мотоцикла,
и мы поехали на рыбалку, куда-то далеко на приток Немана.
Ехали мы напрямую через лес. Здесь отец срезал три удилища два больших под себя, маленькое мне. По дороге мы заехали на ферму, накапали червей и в половине седьмого, уже сидели на берегу реки на месте взрыва бом в военное время. Так говорил отец. По моей просьбе он оборудовал мне удочку из толстой лески, сделал поплавок из спички и пробки от бутылки, которой закрывали вино, повесил груз, крючок, насадил червя и забросил её. Точно так он оборудовал свои две удочки, только леску взял тонкую. Сел чуть ниже от меня по течению, на яму от воронок. Почти сразу у меня начался клёв. Я еле успевал насаживать червей и снимать мерного окуня. Через час десяток аборигенов плавали в моём ведре, цепляясь боками, друг за друга. Отец подошел ко мне со славами: “Ну ты и даёшь!”, вылил улов на траву и сменил воду.
Больше полкило! Кто тебя научил так ловить? - спросил папа.
- Кто? Кто? Дедушка, конечно, - не задумываясь, ответил я.
- А у меня поклёвки не было вообще, - с досадой произнёс он.
Мне так жаль стало отца, что я предложил поменяться местами.
- Нет, лучше я сменю насадку, - сквозь зубы произнёс отец и пошёл искать под корой сваленного дерева личинки короеда.
Найдя, сменил насадку. У меня клёв на некоторое время прекратился, а потом понеслось: в основном пескари и мелкая плотвичка.
Вскоре стало жарко, клёв прекратился вообще, интерес к рыбалке у меня пропал. Я пошёл к отцу. Он сидел на перевёрнутом ведре и курил папиросу. Рядом стояли сапоги. Поплавки в натяг по еле заметному течению. Я сел на траву с другой от его сапог стороны, и стал наблюдать за поплавками. Время шло. Отец уже стал собирать одну удочку, и вдруг поклевка. Не знаю, как он успел бросить удочку из рук, и сделать другой подсечку. Её удилище сломалось, а сломанная часть упала в воду. Отец, в чём был, бросился в воду и ухватил за сломанную часть удилища, подтянул, не поднимая его, к себе, и взялся за леску.
Огромная не ведомая мне доселе рыба всплыла на поверхность. Отец создал слабое сопротивление, и рыба плавно ушла на глубину, потом он слегка стал натягивать леску. Рыба всплыла, глотая воздух, начала отчаянно сопротивляться: нарезала круги, била, хвостом, вставала на дыбы. Одно неверное движение, и рыбина оборвёт тонкую леску. Отец плавно продолжал подтягивать рыбу к берегу, держа леску в натяжении, не давая из воды глотнуть кислорода. С каждой подтяжкой рыба всё больше хватала ртом воздух и выбивалась из сил.
Вот она у берега последний раз ударила хвостом, разбросав брызги в разные стороны, и ослабев, легла на бок у ног победителя. Отец волоком вытащил рыбу на песок. Тут она неистово стала биться о землю и сорвалась с крючка. Так бы и ушла, если бы отец к этому времени не успел зайти со стороны воды. Он подхватил рыбу руками, прижал к груди и вышел на траву. Вода струйками стекала с брюк на босые ноги, а он улыбался во весь рот, прижимая рыбу к груди, ещё не веря своей удаче. Наконец, он пришёл в себя, положил рыбину на траву, снял с себя брюки и стал отжимать их. Я смотрел на рыбу. Она продолжала дышать, широко раскрывая рот, по привычке шевеля жабрами. Какая она красивая, одни красные плавники чего стоят.
Отец сказал, что это голавль и ещё раз взял в руки рыбу:
- Более двух килограмм потянет, - сделал своё заключение отец.
Потом мы пошли купаться. Я с удовольствием барахтался у берега. Как мог, пытался плыть по-собачьи, вспоминая науку деда. Отец с начало смеялся надо мной, потом взял кусок хозяйственного мыла, вымыл с головы до ног. Вытер полотенцем, надел чистое бельё, которое он привез с собой, знать заранее спланировал купание, чтобы не греть воду в квартире. Посадил сушиться на солнышке, на свою телогрейку, а сам начал плавать вдоль реки против течения, так быстро, что у меня дух от зависти захватывало. Он плавал разными способами: кролем, брасом, баттерфляем, на спине, нырял под воду, чем меня сильно напугал, долго не всплывая.
- Кто тебя так научил плавать? - спросил я, когда он кончил называть виды плавания и демонстрировать своё умение ими плавать.
- Друг в армии! До армии я плавал только по-собачьи, и в сажёнки, - ответил отец.
Довольные, после сушки папиных штанов, мы перекусили и поехали домой. На крыльце нас встретил Зенок, и высмеял наши удочки, привязанные к мотоциклу. Отец показал наш улов. Зенок от удивления открыл рот и с отвисшей губой принёс из дома пружинные весы, потребовал у меня взвесить улов. Мы с отцом согласились. От запаха свежей рыбы соседские коты, сбежались к нам. Подбежали и ребята, игравшие в ближайшем сквере.
- Весь улов весил три килограмма семьсот грамм, голавль – два шестьсот. Значит, сын поймал один килограмм сто грамм, - сосчитал отец в уме, обучая меня счёту.
Тут Зенока понесло, он сказал, что его отец начальник. И он купит ему в магазине в Вороново, новую настоящую удочку. А не такие как у нас палки с пробками, тогда он наловит больше, чем мы рыбы. Отец усмехнулся, поблагодарил за весы, и мы пошли домой. Дома отец быстренько очистил голавля, порезал его на куски, голову с сердцем и печёнкой отложил в сторону, а потроха собрал на газету. Потом он принялся за мой улов. Очистил несколько окуней, пескарей и плотвичек добавил к ним голову и внутренности голавля и поставил на керогаз варить уху. Собрал все потроха вместе в газету, велел вынести на улицу к помойке и отдать котам. Оставшуюся рыбу выложил в свою солдатскую миску и сказал:
- Твоя рыба! Угости кого хочешь, а то к утру она протухнет! У нас нет холодильника.
Я взял миску, и не задумываясь, отнёс тёте Гале. Потом понёс потроха на улицу, но до помойки не донёс метра три, порвалась газета. Преследовавшие меня коты, тут же набросились на рыбу, не дав её собрать. Так что на помойку я выбросил только газету. Придя домой, на столе увидел знакомую вазу с пряниками и подушечками. Я высыпал их в тарелку и пошёл относить вазу. На стуле у печки, на пару с котом сидела тетя Галя и чистила рыбу.
Я долго с азартом рассказывал ей о рыбалке. Она слушала, а в конце, почему-то стала плакать.
Кот заждался от неё потрохов, и начал потихоньку сам воровать рыбу с миски. Окончив, рассказ я ушёл к себе.
- Ты вовремя, - сказал отец.
На столе стояла уха и первая тарелка жареного Голавля. С голодухи, я съел целую тарелку ухи с мелкими рыбёшками и печёнкой. Отец то же съел тарелку ухи, но с огромной рыбьей головой. Потом я ещё попробовал, жареного голавля. И уха, и жареная рыба были очень вкусны. После ужина меня сразу сморило ко сну.