НАДЕЖДА ПЛЕВИЦКАЯ (1885-1940)
«Поехал далеко казак на чужбину на верном коне,
Коне вороном! Cвою он Украйну на веки покинул,
Ему не вернуться в отеческий дом..."
(Русская народная песня «Казак на чужбине», из репертуара Надежды Плевицкой.)
Ночью, 5 ноября 1940 года в каторжной тюрьме французского города Ренн умерла пожилая женщина. Перед смертью она пожелала исповедоваться, просьба была исполнена, и к ней в камеру привели священника…. Женщина долго и горячо говорила с ним, плакала и била земные поклоны…. Французская разведка не могла не воспользоваться случаем разузнать тайну исповеди, в камеру арестантки заранее были установлены микрофоны и другие подслушивающие устройства. Арестованной женщиной была великая русская певица Надежда Плевицкая. Ее жизнь похожа на захватывающий сюжет для романа, а смерть до сих пор вызывает много вопросов…
Талантом этой женщины восхищалась вся Россия, включая императора Николая Второго и его окружение. Ее песни родились от нашей земли. У Надежды Васильевны была бурная, насыщенная жизнь, трудная судьба…
Плевицкая родилась 17 сентября (30го по новому стилю) 1885 года в селе Винниково курской губернии. Ее родители Василий Абрамович и Акулина Фроловна были люди бедные, в семье было 12 детей, к моменту рождения Нади оставалось только четверо, остальные дети умерли в младенчестве. Отец был солдатом, служил в армии еще при Николае Первом.
Акулина Фроловна родила Надю поздно, в 58 лет. В тот вечер она приготовила ужин, и, постанывая, пошла рожать в заранее натопленную баню. Роды принимала соседка. По крестьянскому обычаю должна принимать женщина, которая намного старше самой роженицы. Но старше Акулины Фроловны в селе были только совсем немощные старушки, поэтому, вопреки традиции, роды принимала женщина моложе.
«Последняя она у тебя чай, Хроловна?» – осведомилась соседка, - «Хроловна» устало кивнула… «Да голосистая –то какая! Первой певуньей на всю Русь будет!» Пророчество соседки в точности исполнилось…
Девочку назвали Надеждой. Тогда это было редкое имя среди крестьян и все окружающие для краткости называли ее Дежкой.
О своем детстве и юности поможет рассказать она сама. В эмиграции Плевицкая написала две замечательные книги: "Дежкин карагод"и "Мой путь с песней". Первая книга вышла в 1925 м году, в Берлине, вторая в Париже, в 1931м году. Вот что Надежда Васильевна вспоминала о своем детстве: «Надо сказать, что кроме матери, все были у нас малую толику грамотны. А если я умею немного читать и писать, то потому лишь, что горькими слезами выплакала у матери разрешение ходить в школу. Рукава моего серенького платья были мокры от безутешных слез, так убедительно просила я мать отдать меня в школу. Да и кто же корову –то стеречь будет? – говорила мне мать. К тому же, ты молитвы-то знаешь, а замуж тебе не за лавочника идти, не за прилавком сидеть. Грамота тебе не нужна. Вот я и без грамоты, а до мильена считаю. Но я думала иное и пуще мочила слезами руковенки моего серенького затрапезного платья. Грамоте учиться хотелось. И тут помог случай, не было бы счастья, да несчастье помогло. В канун Петрова дня вся наша семья ушла в поле. […] Уходя мать наказывала: «Хату не бросай открытой, а то побирухи залезут. Квас в погребе, наберешь огурцов и пообедаешь сама, а мы до вечера не воротимся». Была у меня подруга – однолетка – Машутка, рябая и немножко с глушинкой. Ее я и позвала к нам, коротать длинный день одиночества. Когда пришла пора обедать, спустились мы в погреб за квасом. […] А на полке выстроилось много кувшинов свежего молока. Мать за три дня до Петра заготовляла молоко бескоровным крестьянам, чтобы и они могли разговеться на праздник.
И вдруг шкодливая Машутка нечаянно толкни полку, и в единый миг кубганы с молоком полетели на пол. Пропало все добро, которое было заготовлено для благой цели: Машка оставила бедняков без молока. Дрожащие, вылезли мы из погреба. Машутка побежала домой, а я осталась одна и с отчаяния кричала ей вслед: «Рябомордая глухня!» Она была мне ненавистна, как розга, которую предстояло мне по приходе матери отведать. […] Вот и мать. Она идет раньше всех, чтобы подоить корову и приготовить ужин. Завидев ее, не бросилась я радостно на встречу, как всегда, а ушла подальше от избы и села на окопе погоста, что был против нашего дома.
Мать почуяла что-то неладное, манила меня пальцем, кричала: «Дежка, иди ягоды несу. Дежкой меня все тогда называли. Но Дежка не трогалась. Пусть ведьмы ходят на погост. Розга-то пострашнее ведьм. […]
Из погреба мать вышла тихая. Это всегда бывало, когда она сильно огорчалась. Только пальцем мне погрозила: «Ну, вернись ты домой!»
Она мелькала из хаты в амбар и из амбара в пуньку; и вдруг зашла как-то в сторону. Я тут смекнула, что она хочет обходом меня изловить. И пустилась на погост. Хотя и храбрилась я, покуда светло, а к ночной темноте забоялась ведьм и пошла к дому.
В избе уже горели лампадки и лавки, и стол были вымыты; завтра Петров день, праздник, а у меня, Дежки, тяжесть на душе. Вдруг сзади мать, удалось ей меня схватить. Розга ожгла, я кинулась в святой угол, где красуется вышитая пелена. Но и святость меня не спасла. Мать наступает, я розгу ловлю, себя защищая, поймала, переломила, и нечаянно поцарапала прутом мамочке до крови лицо. Тогда не помня себя, она схватила меня за волосы, да о стенку. У меня в глазах потемнело. А мать, отойдя от гнева, через минуту уже плакала надо мной, и тут, в слезах, я ей рассказала, что во всем повинна Машутка. Мать мочила мне голову святой водой и шептала: «Что делает лукавый с человеком, и откуда такая злоба? Господи, спаси и помилуй!» Я же, хотя из шишкой на голове, чувствовала себя именинницей: пронесло беду. Мать тут же рассыпалась в милостях: обещала мне купить палевое пальто, щегреневые, со скрипом полусапожки, а на зиму пустить меня в школу. Первый раз мать была со мной так гневна и первый раз я была так счастлива: «Буду, слава те Господи, в школе».
Так Дежка добилась права получать образование. Брат Николай, по воспоминаниям Надежды Васильевны, всегда любил выпить. Первый раз он напился и полез в драку с ребятами из соседнего села, когда ему было 19 лет. Отец с матерью очень рассердились и не пустили парня ночевать в избу, постелив ему на улице. Испугался ли Коля старого кладбища напротив, или хотел, чтоб его пустили, но только стал стучать в избу и говорить, что по кладбищу бродит неупокоенная душа церковного сторожа Кости. Отец посоветовал Николаю не тревожить покойников и идти спать. В дом парня так и не впустили. А Дежка забралась к матери подмышку и не спала всю ночь, дрожа от страха.
Как губка впитывала в себя Надежда все тяготы и прелести крестьянской жизни. Ходила в церковь, мечтая о тихой монастырской жизни, вдыхала запах пасхальных куличей, работала в поле, и конечно водила с девушками хороводы и пела песни. Песни были самые разные, и далеко не все из услышанного и перепетого в детстве она запишет потом на пластинки.
Первый «дебют» Наденьки Винниковой состоялся совершенно для нее неожиданно. Вечером на троицу они с Машуткой погнали под гору, на речку гусей. Придя к реке, подружки стали плясать, а потом Надя запела «Дунай –речка, Дунай, быстрая». А в это время мимо проезжал экипаж соседей-помещиков Рашковых. Сидевшие в коляске жена и три дочери бросили девочкам на дорогу кулек с гостинцами. Чего там только не было! Пряники, бублики, конфеты… Как напишет потом Плевицкая: «Это был первый дар за мою песню». Далеко еще были те грозные и смутные годы, когда ей придется плакать! А пока пой, веселись Дежка! И наслаждайся коротким счастьем…
Впрочем, первые утраты в семье Винниковых начались гораздо раньше…