Или немного канистерапевтической публицистики
Любимая поговорка знакомого людоеда: «Правила безопасности написаны кровью». Мне кажется, не только кровью, но и на коже, предварительно содранной с того, кто сопротивлялся этим правилам. К чему это я? А вот послушайте! Как-то мы с Татьяной Вадимовной договорились встретиться на Ходынке ради участия в Фестивале человеческой Молодёжи и провести время посредством чтения лекции о канистерапии. Это любимое наше занятие — развлекая просвещать.
Сказано — сделано! Несмотря на то, что Ходынка для меня имя нарицательное и синоним членовредительства и давки до смерти. Поехали мы с Яриком, благословясь, за полдень в уже душном «электробусе» с одного конца города на другой.
Я старательно держал себя в руках и никак не участвовал в социальной жизни душного салона “электробуса” даже когда два пассажира мужского пола стали обсуждать и тыкать пальцами в направлении _смотрикакой_ собачки.
<...>
Освежившись и расписавшись в тени липы в собачьей газете, мы с двинулись в поход, где половина пути пролегала по пеклу, поэтому, шли мы с паузами, скрываясь от солнца, где это возможно под сенью строительных заборов и коробок — излюбленного вида архитектуры нынешнего градоначальника. Однако, к месту мероприятия мы прибыли вовремя, минут за десять до начала. Нужно заметить, что длительная поездка, а затем переход по жарким, шумным городским улицам вызвал у Ярика стресс, который нельзя было снять питьём. Потому что собака из-за стресса пить отказывалась.
Удачно выйдя к рамкам металлоискателя, я с облегчением скинул для досмотра рюкзак на столик и прошёл через рамку. Ярик шёл впереди меня. Но путь нам преградила охрана:
— У нас тут с собаками нельзя! Где намордник?
Не буду в деталях описывать всю сцену, замечу лишь два обстоятельства: намордник надеть на Ярика в принципе не проблема, но это значило усугубить стресс ещё одним фактором и спровоцировать перегрев. Поэтому я объяснил роль собаки в современной реабилитации и психотерапии, также и её неспособность кусать живых людей из-за специальной выучки для работы с детьми-инвалидами, то есть способности выдерживать многие провокации, не отвечая на них агрессией.
— Мало ли что вы там говорите, — парировал человек, имевший вид старшего по пикету, — почему я должен вам верить?
— Потому что мы пришли читать лекцию по канистерапии, а собака — необходимое и наглядное пособие для иллюстрации этого процесса.
— Нас сегодня Росгвардия строго инструктировала, чтобы все собаки были в намордниках!
— Но канистерапия не может проводится собакой в наморднике. Тем более при такой температуре воздуха. Собака будет неэффективна и быстро выйдет из строя.
— Я не могу пойти против распоряжений Росгвардии и не поддерживать политику Владимира Владимировича!
Впрочем, я собирался обойтись без приведения манипулятивно-бредовых подробностей деятельности охраны мероприятий по эгидой городского правительства. Я позвонил Татьяне Вадимовне и сообщил о некотором препятствии, образовавшемся на пути посевной разумного, доброго, вечного. Понадобилось ещё какое-то время и привлечение внимания нескольких организаторов, чтобы вопрос стал решаться.
Меж тем, позвоночник старшего по пикету продемонстрировал чудеса гибкости и при наступлении стадии телефонных переговоров, на волнах внимания руководства фестиваля позволил своему хозяину выступить в роли адвоката небольшой и очень доброй собачки, в которую моментально превратился пёс Ярик, непонятно по какой причине застрявшей на втором посту, но имеющей очевидную необходимость просвещать человеческую молодёжь и реабилитировать инвалидов.
Общий гуманистический тонус речи удачно дополняла активность его коллег по изъятию у проходящих рамки детей бутылок с питьевой водой и складированием её в кучу под столом, где лежал мой рюкзак. Наблюдать за полнотой выполнения инструкций Росгвардии нам всё-таки посчастливилось находясь в тени. Мы, слава организаторам и лично Татьяне Вадимовне, миновали рамки в статусе недосягаемом правилам безопасности, благодаря чему рюкзак так и не был досмотрен и бутылочки с моей водой и водой для Ярика были сохранены.
Последовавшие полчаса я старательно приходил в себя, сидя на стуле и присматривая за собакой Яриком, оправлявшейся от стресса до степени восстановления способности к питью и далее старательно выполнявшей служебные обязанности в плену многочисленных детских ручек. Мне даже удалось применить свойственную канистерапевту деликатность, чтобы отделаться от мадам, нависавшей надо мной чуть ли не четверть лекции, чтобы удостовериться в том, хорошо ли я понимаю, насколько мы похожи с моей собакой:
— Вы знаете? И волосы похожи и нос очень похож!
Я скосился на заросшую шерстью морду с крупным чёрным носом.
Тут пришла на мне выручку Татьяна Вадимовна, пытавшаяся увлечь детскую аудиторию подсчётами сотен тысяч лет совместного проживания людей и собак, представительской роли собак в египетской мифологии, весёлого совместного времяпровождения в охоте на разную дичь, а также ролью зомби в оценке объёма мозга собак диких и собак домашних. Она протянула мне микрофон и сказала:
— Расскажи пожалуйста, как у тебя появился Ярик, как вы встретились!
Ещё не отойдя от ужаса бытия, я начал рассказывать историю становления Лаборатории канистерапии не с самого начала, но примерно с Иехониии и переселения его с семьёй в Вавилон. Потому что чувства мои всё ещё были в смятении от созерцания столкновения двух миров. Олицетворением одного из них была охрана фестиваля, науськанная Росгвардией на собак и собачников, — мира недоверия, разъединения и осознанного притеснения. Другой мир представлял я сам: мир доверия, безопасности и сотрудничества. Ну, а чем ещё лечить например кинофобию? Методы Росгвардии здесь точно не подходят. У Росгвардии-то и о собаках совсем другое представление: они должны набрасываться и жрать любого, кто не понравится или понравится гвардейцу-кинологу. Другие виды собаки в штатное сознание человека в погонах не вмещаются. Если собака не жрёт никого или, по крайней мере, не испытывает лютого желания кого-то сожрать, то это не собака уже, а пидор какой-то, а значит, член экстремистской организации. А с этими у Росгрвадии разговор короткий.
И вот стою я с микрофоном перед детьми и их родителями с вкраплениями молодёжи и наблюдаю мысленно, как прямо передо мной разверзается бездна между двумя мирами. Один из которых полон мрака, злобы и опасностей, где правила безопасности пишутся кровью, потому что другие способы там недоступны. Другой — мир света, дружелюбия и попустительства, потому что у нас на занятиях разрешено больше, чем в семье, дошкольном и школьном учреждениях. Даже шлёпать в сандалиях по лужам и свистеть в помещении. Никакой самый мягкосердечный росгвардеец (смело предположим, что один или два таких там по ошибке служат) себе такого представить не сможет, а если сможет, то никогда не простит.
Опасаясь, что мой философический внутренний монолог вырвется наружу и распугает детей и их родителей, я вернул микрофон Татьяне Вадимовне и снова сел на стул, а Ярик стал валяться у меня в ногах лапами вверх, увлечённые реализацией всего светлого и добродушного. Вероятно таким образом реализуя идею древних египтян по осуществлению связи между двумя мирами.
Сколько бы ни длились сладостные минуты публичного выступления, объяснить, что такое «канистерапия» должным образом не удаётся. Её нужно или практиковать или, по крайней мере, наблюдать в течении нескольких дней. Поэтому в лекции по канистерапии есть заключительная часть, которая называется “Те, кто хотел сфотографироваться с Яриком, это можно сейчас сделать вместе или по отдельности”.
Выйдя из павильона в область ходынского пекла, мы с Яриком и Татьяной Вадимовной поскорее устремились к выходу. Встретившийся нам охранник изобразил на лице борьбу нанайских девочек по имени Брезгливость и Высокомерие. Этого специалиста мы видели впервые. Однако, когда мы отошли от него на безопасное для него расстояние, откуда в жару уже гарантированно не будешь возвращаться, он прокричал:
— И больше с собакой сюда не приходите!
По его тону возможным свидетелям должно было стать ясно, что гоняет нас он с фестиваля как минимум с утра и очень утомлён этим занятием.
РУБЕН МАКАРОВ