Первая часть - "Антифашизм как двигатель мировой революции".
Общие положения. Прежде чем говорить об антифашизме,начнём с хрестоматийного вопроса – а что такое фашизм? Как я уже писал в работе «Предисловие к ненаписанному учению необольшевизма», сегодня предпочтительнее рассматривать фашизм широко и признавать таковым открытую террористическую (то есть запугивающую) диктатуру финансового капитала. При этом должны быть отброшены дополнительные ограничения из определения Димитрова (согласно которым это должна быть ещё и диктатура непременно «самых реакционных» элементов финансового капитала, культивирующая непременно «зоологическую» ненависть ко всем другим народам и т. д.), зато акцентировано внимание на том обстоятельстве, что фашизм стремится отрицать существование классов и стирать классовое сознание масс, подсовывая им взамен иллюзию национального единения. Тем не менее, возникновению определения Димитрова предшествовала своя история – и именно она побудила по итогам размышления коммунистов над природой фашизма дать ему в 1934-35 годах именно такое определение.
На протяжении двадцатых и начала тридцатых годов решавшему этот вопрос Коминтерну пришлось рассматривать и постепенно отбрасывать первоначальные и далеко не всегда верные впечатления от нового для тогдашней политики явления фашизма. Тогда нередко высказывались суждения (в том числе и коммунистами), согласно которым фашизм есть стихийная правая реакция на тяжёлые кризисы капитализма со стороны мелкой буржуазии, деклассированных элементов, побитых феодальных классов. Иными словами, фашизм мог выглядеть как своего рода «правый революционаризм», причём даже с социалистическим элементом, как независимая от капитала и даже надклассовая сила, более или менее успешно подчиняющая себе крупную буржуазию или сотрудничающая с ней. Другой вариант, некоторое время считавшийся в Коминтерне генеральной линией – фашизм виделся пусть ударным, но вспомогательным отрядом капитала, уличной бандой, которая занимается подавлением революционного движения насильственным, внезаконным путём. Отсюда коминтерновское понятие «социал-фашизма» конца двадцатых годов, в рамках которого в качестве разновидности фашизма рассматривались также ревизионистские социал-демократические партии – они ведь тоже располагали тогда боевыми отрядами, и больше того, сотрудничали с правыми силами и действовали против коммунистов (вспомним хотя бы о судьбе Карла Либкнехта и Розы Люксембург).
А вот димитровское определение было сформулировано уже после взятия власти в Германии нацистами: впервые оно прозвучало на XIII пленуме исполкома Коминтерна в 1934 году, а повторно и на более широкую аудиторию – на VII конгрессе Коминтерна в 1935 году. Это определение было призвано поставить крест на всех ранних разработках теории фашизма, то есть на предположениях, будто фашизм есть независимая сила или вспомогательный инструмент капитала: самая сущность нового определения – это совершенно справедливый тезис, что фашизм есть форма власти финансового капитала, и ничто иное. А поскольку на тот момент форма эта была крайне агрессивной, не считавшей ещё нужным маскироваться, и пока что экзотической, не запущенной капиталом в массовую серию, то в определении Димитрова появились и соответствующие ограничители, вряд ли актуальные на сегодняшний день.
Пока коммунистическое движение не постигло истины о фашизме как форме власти финкапитала, каких-либо успехов в революционной экспансии оно не имело. Деятельность Коминтерна в двадцатых годах и позднее – это, как ни печально признавать, бесконечная цепь поражений, разматывавшаяся, несмотря на непрочное положение европейских буржуазных обществ после Первой мировой войны, а затем – несмотря на начавшийся в 1929 году общий кризис капитализма. Все имевшие место в двадцатых годах неудачные попытки социалистических революций сложно даже перечислить. Впрочем, понятно, что основной проблемой было тогда не недостаточное понимание природы фашизма, а всё то же заведомо неблагоприятное для коммунистов соотношение сил в борьбе против капитала. А так-то Коминтерн ещё на своём IV конгрессе в 1922 году признал необходимость и пролетарской, и рабоче-крестьянской, и антиимпериалистической, и антифашистской борьбы – но это мало помогло ему в его деятельности.
В то же время по Европе уверенно катилась волна фашизации, поднявшаяся в том числе и по ходу подавления социалистических революций. Собственно, первые европейские режимы, которые следует рассматривать как фашистские или «полуфашистские» (есть и такой компромиссный термин с неопределённым значением), организовались в Финляндии и Венгрии в 1918 и 1920 годах соответственно как раз по итогам поражений революционных сил в этих странах. К началу же Второй мировой войны фашистские режимы подчинили себе практически все государства Восточной, Центральной и Южной Европы.
Из изложенного можно сделать вывод, что примерно с 1934 года советское руководство стало расценивать подъём фашизма в Европе и за её пределами как главную ставку в игре противника: оно стало считать, что происходит сознательная трансформация империализма в форму открытой диктатуры, предназначенной для окончательного подавления мирового коммунистического движения и уничтожения СССР. Как ни парадоксально, эта страшная опасность в то же время давала определённые шансы сместить застрявший в неблагоприятной позиции мировой баланс сил между социализмом и капитализмом. Более того, фашизация тех или иных стран и регионов мира всегда предоставляет такие шансы, поэтому данный тезис я сейчас обосную в общем виде.
Во-первых, вновь обратим внимание на «усилительные» составляющие димитровского определения фашизма, которые говорят о «самых реакционных» элементах финансового капитала и т. п. Для тридцатых годов это означало, что Советский Союз будет искать против них сотрудничества с «менее реакционными» элементами финансового капитала (нынешние нетвойнисты падают в обморок) – потому что «менее реакционные», возможно, не в полном составе заинтересованы в дальнейшем усилении германо-итальянского блока, даром что ответственность англо-американских буржуазных кругов за приход Гитлера к власти и предвоенное укрепление Рейха известна сейчас и не была большой тайной тогда. И подобная схема актуальна в любых условиях – логично стремиться обуздать в первую очередь наиболее опасного и наиболее кровожадного врага, пусть даже и ценой координации с врагом менее опасным.
Во-вторых, процесс фашизации империалистического мира обычно вызывает обострение противоречий между различными империалистическими государствами. Это происходит ввиду повышенной агрессивности фашистского блока, активно претендующего на чужие рынки и сферы влияния, а в период после Второй мировой войны – ещё и по причине официального рассмотрения фашизма как преступной идеологии. В интересах соцлагеря такой раскол углубить и даже разжечь войну в стане врага – пока им не до нас, мы можем укрепить свои силы, у населения вовлечённых в конфликт стран возрастут революционные настроения, а капиталистическому миру в таких условиях затруднительно будет встать против нас единым фронтом.
В-третьих, угроза фашизации (особенно в современных условиях, когда массы в среднем неплохо понимают, чем именно она грозит) позволяет обратиться к тактикам единого фронта (так называют объединение против фашизма рабочего класса безотносительно его политических предпочтений) и народного фронта (а это более масштабное объединение – широкий классовый союз против фашизма). Ожидать от этих тактик многого не стоило и не стоит (понятно, что такого рода союзы непрочны и аморфны), но в то же время не стоит их и недооценивать – замедлить темпы фашизации того или иного общества они нередко вполне позволяют.
Наконец, в-четвёртых, фашистская угроза извне по понятным причинам стимулирует сплочение населения и ускорение темпов экономического и военного развития угрожаемого социалистического общества.
Предвоенный период. Что же получилось у СССР в середине и конце тридцатых годов по части реализации антифашистской стратегии, вытекавшей из определения Димитрова? В рамках 1-го пункта СССР влился в европейскую дипломатию в качестве борца с фашистской угрозой, был принят в Лигу наций, заключил военный союз с Францией и Чехословакией, а после слива этого союза обоими партнёрами добивался заключения антигитлеровского пакта с Англией и Францией, не состоявшегося опять-таки благодаря саботажу партнёров. В конечном счёте вся эта бесполезная на первый взгляд суета позволила СССР завоевать некую дополнительную долю авторитета в глазах населения Европы (кто ещё, кроме Москвы, последовательно пытался остановить Гитлера на взлёте? никто!), а позднее, в 1941 году, сыграла некоторую роль в согласии Англии и США считать СССР полноправным партнёром по антигитлеровской коалиции.
В рамках 2-го пункта блестящая предвоенная дипломатия СССР (в том числе описанная в предыдущем абзаце, но особенно – подписание советско-германского, а затем и советско-японского договора о ненападении) обеспечила раскол между двумя империалистическими блоками и возможность почти два критически важных года оставаться в стороне от войны между ними. Более того, удалось даже дополнительно расколоть германо-японский блок и сильно снизить угрозу войны на два фронта. Наконец, всё та же дипломатия позволила СССР в 1939-40 годах относительно беспрепятственно возвратить большую часть утерянных по итогам Гражданской войны бывших имперских территорий, что с точки зрения подготовки к войне тоже было критически важно.
В рамках 3-го пункта удалось извлечь некоторую пользу из действий народных фронтов в Испании и Франции – пользу, которая обычно недооценивается. В Испании, несмотря на поражение республиканцев, советская сторона получила военный опыт, кое-какие пропагандистские преимущества и неопровержимые практические доказательства предательской сущности анархистов, троцкистов и прочей подобной публики (один барселонский мятеж мая 1937 года чего стоил). А главное, проигранная республиканцами гражданская война очень недёшево обошлась и победившим испанским фашистам тоже – и Франко впоследствии предпочёл остаться почти в стороне от агрессии против СССР и от участия во Второй мировой войне в целом. Что же касается Франции, то в 1934 году удалось предотвратить там успех фашистского путча, а позднее – задержать ползучую фашизацию страны. А для СССР в тот период важен был буквально каждый лишний день без войны, а затем – отсутствие каждого лишнего солдата на стороне противника.
В рамках 4-го пункта СССР ускорил темпы индустриализации и темпы развития РККА, имея железное объяснение этим действиям для советских граждан, на которых авральная нагрузка и ложилась. Поддержку граждан в этом деле советское правительство получило – а без неё, естественно, великих свершений можно было не ждать. В итоге подготовиться к войне удалось практически на крайнем пределе – если бы было сделано чуть меньше, этого могло и не хватить.
И теперь вернёмся ко 2-му пункту вновь и обнаружим там обещанную темой статьи революционную экспансию. Ведь перед самой войной территория под контролем соцлагеря – впервые после образования СССР в 1922 году – начала расширяться. К СССР присоединились:
- Западная Украина и Западная Белоруссия (октябрь 1939 года, в результате Освободительного похода РККА на брошенные польским правительством ранее оккупированные им территории);
- отдельные области Финляндии (март 1940 года, в результате советско-финляндской войны);
- Эстония, Латвия и Литва (июль 1940 года, в результате военно-политического давления при поддержке масс на местные фашистские правительства);
- Молдавия и Северная Буковина (август 1940 года, в результате военно-политического давления на реакционное румынское правительство).
Всего порядка 450 тыс. км2 и до 25 млн. населения. Стоит заметить, что на начало 1939 года население СССР составляло 170 млн. человек – то есть за предвоенный цикл революционной экспансии оно увеличилось примерно на одну седьмую.
Нравится это кому-то или нет, но это и есть мировая революция, и мы видим наиболее типичную схему, по которой она происходит: ядро соцлагеря, оправдывая свои действия перед заведомо превосходящим империалистическим противником фашистской угрозой, направляет на какие-то территории, предпочтительно тоже находящиеся под фашистским и вообще явно реакционным контролем, свои вооружённые силы, присутствие которых, в свою очередь, позволяет просоветской части местных угнетённых классов взять власть в свои руки. Таким способом – обоснованная военная экспансия на территории реакционных режимов, где имеется некоторый значительный процент сторонников социализма – мировая революция работает. Путём самостоятельного восстания революционного пролетариата где-то далеко и в одиночестве – нет; а ведь революцию у нас сегодня почему-то принято представлять только таким образом.
Война и послевоенный период. 22 июня 1941 года европейский фашистский блок во главе с Германией приступил к реализации своей главной цели – уничтожению Советского Союза как коммунистической страны и лидера сил «мирового коммунизма». Две другие цели – колонизацию «восточных земель» вкупе с истреблением их населения, а также ликвидацию нестерпимой для вождей Рейха потенциальной тыловой угрозы в контексте войны с Англией – следует рассматривать всё же как подчинённые главной цели антикоммунистической борьбы, но это отдельная тема для обсуждения. Нам же необходимо констатировать, что агрессивный характер фашизма приводит к тому, что соцлагерю навязывается война на уничтожение, но схема эта обоюдоострая – в случае поражения агрессора силы социализма обретают не только чисто физическую возможность, но и моральное право (с точки зрения значительной части как населения мира в целом, так и жителей побеждённых фашистских стран) перестраивать общественный строй последних по своему усмотрению.
Отдельно следует подчеркнуть тот факт, что СССР в войне с германским блоком выступил не просто как борец со злом фашизма, но именно как безоговорочно обороняющаяся сторона. Лишь это дало возможность получить на время войны полноценный союз с Англией и США, который, в свою очередь, обошёлся им в необходимость допустить по результатам войны расширение сферы социалистического влияния далеко за предвоенные границы СССР. Когда бы ещё ядро мирового империализма позволяло подобные вольности! И, разумеется, статус героически обороняющейся страны позволил привлечь к себе максимум симпатий со стороны антифашистски настроенной части населения всей планеты. Вместе с тем не стоит забывать, что если бы Советскому Союзу удалось отбить нападение фашистского блока с меньшим для себя ущербом, то вряд ли англо-американский блок, рассчитывавший использовать послевоенную разруху в СССР в своих интересах, проявил бы к нам относительное благодушие на межсоюзнических конференциях, когда определялись послевоенные судьбы мира. Но мы уходим в область сложных предположений и домыслов, поэтому давайте вернёмся к железным фактам и посмотрим, чего же удалось добиться революционным силам по итогам войны с фашизмом.
Страшной для себя ценой Советский Союз распространил мировую социалистическую революцию в следующих пределах:
Расширение советской территории. Непосредственно в состав СССР вошли взятая у Финляндии Печенга, взятая у Германии часть Восточной Пруссии, взятое у Венгрии Закарпатье, взятые у Японии Южный Сахалин и Курильские острова. При этом в состав Польши была передана Белостокская область, ранее вошедшая в СССР как часть Западной Белоруссии.
Создание соцстран. Если формулировать в самых общих чертах, то эту тему можно изложить следующим образом. Военный разгром фашистского блока, прямое свержение Красной Армией фашистских режимов в ряде стран либо помощь в этом деле с её стороны местным прокоммунистическим силам, а также курс на распространение социализма вовне, от которого СССР при Сталине вовсе не отказался, до 1953 года позволили установить на освобождённой территории ряд режимов «народной демократии». (Напоминаю, что народной демократией называется альтернативный диктатуре пролетариата политический строй, при котором переходный от капитализма к социализму период преодолевается медленнее, при наличии многопартийности и в рамках «межклассового союза», иногда даже со средней буржуазией). Установление народной демократии, в свою очередь, создавало хорошие предпосылки для дальнейшего строительства раннего социализма во всех освобождённых странах. Однако ревизионистские изменения в самом СССР после смерти Сталина серьёзно подорвали эти процессы.
По состоянию на 1953 год строительство раннего социализма уверенно осуществлялось в девяти государствах – ГДР, Польше, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Албании, Китае и Северной Корее. Отдельно стоит отметить, что уже в 1949 году с участием восточноевропейских стран из этого списка был создан Совет экономической взаимопомощи, предназначенный для постепенной интеграции экономик его участников в единое целое. Из освобождённых в ходе войны с фашизмом стран за позднесталинский период была утрачена только Югославия, перекрасившееся правительство которой совершило в 1948 году контрреволюционный разворот и подавило оставшиеся в стране коммунистические силы. Важно зафиксировать, что правительство Тито сумело сделать это ввиду отсутствия советских войск на территории Югославии.
Даже последующие деструктивные изменения в СССР и соцлагере не вполне помешали развитию последнего. Так, в 1955 году был образован военный блок между большинством членов соцлагеря – Организация Варшавского договора. Но не будем отвлекаться на частности и посмотрим, к чему привело строительство социализма в освобождённых странах в более долгосрочной перспективе. Условно можно считать, что к семидесятым годам ранний социализм был построен в ГДР, Чехословакии, Болгарии, Румынии, Албании и КНДР; в Польше и Венгрии существовало то, что я называю бухаринством; а КНР шла специфическим курсом маоизма, который, как и бухаринство, я рассматриваю в качестве разновидности меньшевизма. (Пояснение всех этих терминов я давал в статье «О правильной поклейке ярлычков»). При этом советское руководство успело к этому времени напрочь рассориться с КНР и Албанией, отношения с Румынией были весьма непрочны, а в ГДР, Польше, Венгрии и Чехословакии в разные годы происходили антикоммунистические мятежи, которые оставили очень серьёзные последствия для экономического и политического развития этих стран (за исключением ГДР). Тем не менее, соцлагерь как явление вполне сложился и играл большую роль как во внутреннем развитии соцстран, так и в мировых процессах, в том числе в дальнейшем развитии мировой революции, шедшей в послевоенные времена преимущественно по антиимпериалистическому сценарию. А местами имелся потенциал и для продолжения вооружённой борьбы с фашизмом: например, такая опорная точка мирового империализма, как Южная Корея, создавалась и как минимум до конца восьмидесятых годов развивалась в качестве вполне фашистского государства, напрашивающегося на вторую попытку освобождения с севера.
Из изложенного следует вывод, что метод вооружённого освобождения от фашизма соседних стран вполне эффективен в смысле распространения мировой системы социализма. Тезис же о том, что, за исключением эпизода с Югославией, все проблемы с такими странами (в двусторонних отношениях и в части строительства социализма) были связаны с переходом самого СССР на ревизионистский курс и деформацией советского раннего социализма, я за отсутствием места доказать в этой статье не смогу – но, в общем-то, для сегодняшней коммунистической среды данное утверждение и без меня достаточно очевидно. То же самое можно сказать и о причинах падения социализма в Восточной Европе в конце восьмидесятых годов. Поэтому оставим подробное рассмотрение обширной темы о прямой связи советской внутренней политики и событиях в соцлагере до какого-нибудь другого раза.
Военно-политическое влияние вне соцлагеря. Существенными для дела мировой революции итогами Второй мировой войны нужно считать не только образование соцлагеря, но и весомое увеличение советского влияния ещё в нескольких странах, которое при умелой политике и известной удаче обещало социалистическое будущее и этим странам тоже. Иногда это влияние обеспечивалось советской вооружённой силой, а иногда и нет. В списке таких стран необходимо назвать:
- Финляндию, в которой удалось заменить фашистский режим на слегка просоветскую буржуазную демократию и привязать последнюю к себе некоторыми экономическими и военными средствами;
- Австрию, большая часть территории которой была освобождена именно советскими войсками и в которой после войны, как и в Германии, существовала советская оккупационная зона, пусть и меньшая по размерам по сравнению с первоначально освобождённой территорией;
- Грецию, в которой по состоянию на 1945 год сильно было влияние коммунистов, а в 1946-1949 годах происходила гражданская война, проигранная коммунистами;
- Францию и Италию, коммунистические партии которых насчитывали сотни тысяч человек, побеждали на выборах и до 1947 года входили в национальные правительства;
- Иран, на севере которого до 1946 года находились советские войска, безуспешно пытавшиеся обеспечить частичную или полную революцию в Иране, и в котором в 1949-1953 годах действовало левое правительство местного народного фронта.
Кроме того, имеет смысл упомянуть общий грандиозный рост мирового авторитета СССР. С одной стороны, это вызвало подъём национально-освободительных движений преимущественно левого толка во всём мире, а с другой, стало позволять советской дипломатии выдвигать такие требования, которые ранее могли бы привести к самым фатальным последствиям – например, о переходе в состав СССР восточных областей Турции и совместного с турками управления черноморскими проливами (напомню, что Турция в 1939-1945 годах занимала в основном враждебную СССР позицию, а её восточные области до Первой мировой войны входили в состав царской России) или о предоставлении СССР мандата на Триполитанию (то есть на часть Ливии – бывшей колонии фашистской Италии, которую вполне можно было рассматривать как нуждающуюся в советской помощи для дальнейшего самостоятельного развития).
Конечно, удачно разыграть большую часть перечисленных карт было весьма затруднительно, однако на некоторые плоды при должном упорстве рассчитывать можно было вполне. К сожалению, конкретно этот пакет наследия войны с фашизмом послесталинское советское руководство рассматривало в среднем не как актив, а как помеху для налаживания отношений с Западом. Поэтому уже к концу пятидесятых годов всякие перспективы распространить социализм по любому из этих направлений были утеряны – отчасти по причине односторонних «жестов доброй воли» со стороны Москвы (это, например, вывод войск из Австрии и ликвидация военно-морской базы Порккала-Удд возле Хельсинки), отчасти из-за сладострастного сеанса мнимого саморазоблачения на XX съезде КПСС (повлёкшего буквально катастрофу для французской и итальянской компартий).
Выводы. Как видно из вышесказанного, образование обширного социалистического лагеря в XX веке – это прямой результат борьбы с фашизмом, осуществлявшейся силами ранее созданного социалистического Советского Союза и антифашистски настроенной части народов будущих соцстран. Можно ли на этом основании восклицать, что найден универсальный способ распространения мировой социалистической революции – борись с фашизмом, и дело будет в шляпе? Конечно же, нет; сама по себе борьба с фашизмом, взятая в отрыве от всякой теории, будет столь же бесконечна и малопродуктивна, как и, например, экономическая борьба пролетария с недоплачивающим ему буржуем. На этом месте следует вспомнить опыт борьбы с фашистскими режимами стран Латинской Америки – в отсутствие прямой помощи от ядра соцлагеря результат оказывался в лучшем случае циклическим (сегодня вы побеждаете фашиста, но социализм всё равно не строите, и назавтра фашист опять побеждает вас). Однако в качестве четвёртого классового блока теории революции антифашизм рассматривать можно и нужно.
Кстати, почему именно классового? Потому, что этот блок решает ту же задачу, что и третий, антиимпериалистический – указывает революционным силам на ту часть мировой крупной буржуазии, от которой исходит наибольшая опасность, которая в наибольшей мере препятствует переходу того или иного общества к социалистической формации или в наибольшей степени стремится уничтожить уже построенное социалистическое общество. Формулировку четвёртого блока можно дать такую. В процессе фашизации данной страны её трудящимся массам следует предпринимать максимум усилий для предотвращения установления фашистского режима, прибегая в том числе и к широким классовым союзам против той части крупной буржуазии, что организует фашизацию. Если же фашистский режим уже установлен, то острие классовой борьбы против него должны направлять трудящиеся массы и данной страны, и других стран мира, особенно тех, которым он угрожает непосредственно. Все эти действия будут иметь тем бо́льшую надежду на успех, чем выше будет влияние коммунистических сил в широком антифашистском союзе.
Как правильно сочетать изложенное с пролетарским, рабоче-крестьянским и империалистическим блоками теории революции – весьма непростой вопрос анализа каждой конкретной ситуации. Вопрос этот тем более сложен, что фашизм, претендуя на статус надклассового учения, отрицая существование классов и желая манипуляциями загнать угнетённых под общее с угнетателями знамя национальной химеры, стремится полностью искоренить классовое сознание масс и вербует себе сторонников во всех классах общества, в том числе, разумеется, и пролетарском. Так что понимание трудящимися классовой природы фашизма – одно из важнейших средств предотвращать его кадровую подпитку за счёт тех же самых трудящихся.
Ну а почему исторически получилось так, что именно борьба против фашизма придала мировой социалистической революции новый импульс и позволила силам социализма распространиться далеко за пределы первоначально изолированного СССР? Как уже было сказано выше, такова диалектическая двойственность агрессивной природы фашизма – если вы навязываете кому-то войну на уничтожение, то довольно велика вероятность, что и ваш противник постарается в ответ консолидироваться и уничтожить вас. Если крупная буржуазия, не видя иного средства разрешить многочисленные противоречия капитализма, прибегает к столь радикальным средствам подавления недовольных и передела мира, как фашизм, то это действие вызывает и соответствующее противодействие. Насколько такое противодействие окажется пролетарским, революционным, социалистическим – вопрос к противодействующим силам. То есть в том числе и к нам.
Александр ХАЙФИШ