ПРЕДЫДУЩИЕ ЧАСТИ ЦИКЛА "Россия в 1839 году" - размышления о многом" - В ИЛЛЮСТРИРОВАННОМ КАТАЛОГЕ "РУССКIЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Де Кюстин - признаюсь сразу же - вновь заморочил нас, обрадовав было в предыдущей главе новостью, что отбывает, наконец, в Москву. А то, откровенно говоря, у меня уже иллюстративный матерьял того-с... заканчивается. Увы - и сегодня не будет никакого "путешествия из Петербурга в Москву", никаких Яжелбиц, Твери и Торжка. Зато будет весьма занудный, прямо скажем, невесёлый voyage в... Шлиссельбург. Вообразите - будучи представленным самому Государю, маркиз как истинный гуманист и оппозиционер ко всякой тирании, не нашёл ничего лучшего, чем обратиться к военному министру графу Чернышеву с просьбою о поездке туда.
- «Я доложу императору о вашем желании», — отвечал он мне. Тон, в котором к осторожности примешивалось легкое удивление, заставил меня обратить особенное внимание на этот ответ. Пусть мне моя просьба казалась совсем простой, однако в глазах министра она выглядела отнюдь не пустяком. Помышлять о том, чтобы посетить крепость, ставшую исторической со времени заточения и смерти в ней Ивана VI, что приключилось в царствование императрицы Елизаветы — какая неслыханная дерзость!.. я понял, что, сам того не подозревая, задел какую-то чувствительную струну, и умолк. Несколько дней спустя, а именно позавчера, готовясь уже к отъезду в Москву, получил я послание от военного министра; в нем сообщалось, что мне разрешено осмотреть Шлиссельбургские шлюзы... Я просился в государственную тюрьму, а в ответ получаю шлюзы. В конце своей записки военный министр сообщал, что генерал-адъютант, начальник над всеми путями сообщения в империи, получил приказание проследить, чтобы мое путешествие прошло без всяких затруднений. Без затруднений!.. о Боже! на какую докуку обрек я себя своим любопытством! и какой получил урок осмотрительности, претерпевая все эти церемонии, что выдавались за учтивость!
Собственно говоря, необычное желание де Кюстина ничего кроме недоумения не может вызвать и сегодня. Не стану уж проводить никаких аллюзий, но, согласитесь, - иностранец "с коллективного Запада", да в пенитенциарное заведение "категории А", где содержатся государственные преступники той же категории... Оценим любезность Императора: нечто вроде "да", но... "нет"! Впрочем, как выяснится в дальнейшем, в России это самое "нет" имеет множество оттенков.
Забавно почитать в маркизовых мемориях о гамме чувств, которые он испытал, получив столь необычное приглашение. Да чего там - наш путешественник попросту... испугался!
- ... Проводив меня до передней, хозяин дома обещал, что назавтра в четыре утра у дверей гостиницы меня будет ожидать унтер-офицер. Я не уснул ни на минуту; я был поражен одной идеей, которая вам покажется безумной, — идеей, что благодетель мой может оказаться палачом. А что если этот человек не отвезет меня в Шлиссельбург, за восемнадцать лье от Петербурга, а вместо этого по выезде из города предъявит приказ препроводить меня в Сибирь, дабы я искупал там свое неподобающее любопытство — что я тогда буду делать, что скажу? для начала надобно будет повиноваться; а потом, когда доберусь до Тобольска, если доберусь, я стану протестовать… Прибавьте к этому, что, невзирая ни на какие протесты, коли здесь усмотрят высший интерес в том, чтобы от меня избавиться, то распустят слух, будто лодка, в которой я катался по Ладожскому озеру, перевернулась. С такими вещами сталкиваешься каждый день. Станет ли французский посол извлекать меня со дна этой бездны? Ему скажут, что тело мое искали, но безуспешно, и поскольку достоинство нашей нации не пострадает, он будет удовлетворен, а я — уничтожен...
На этом месте я со внезапно выплывшим из тёмных закоулков моего разума цинизмом вдруг подумал, что - знай Император, чем обернётся для него и для России столь удивительные приступы радушия, - вероятно, ему стоило бы как минимум хорошенечко обдумать природу страхов де Кюстина и возможность их претворения в жизнь. Ну, а пока...
... Однако все мои опасения исчезают бесследно, едва приходит пора действовать; призраки бессонной ночи покидают меня, когда я отправляюсь в путь. Малодушен я только в мыслях, а в поступках смел... Утром, в пять часов, выехал я из дому в коляске, запряженной четверкой лошадей; когда у русских отправляются в деревню или путешествуют на почтовых, кучера запрягают лошадей по-старинному, в ряд, и правят такой четверкой ловко и смело...
Наш опасливый смельчак меж тем впервые знакомится с "непарадной" Россией. Вероятно, интересно будет и нам зайти на - как называет это маркиз - "русскую ферму". Ну, пусть так...
- ... В сельской местности я оказываюсь в первый раз. Обширный, весь из дерева сарай; с трех сторон дощатые стены, под ногами доски, над головой тоже доски — вот что первым делом бросается мне в глаза; я ступаю под крышу этого громадного склада, занимающего большую часть деревенского жилища, и, несмотря на сквозняки, в нос мне бьет запах лука, кислой капусты и старых смазных сапог, который испускают все деревни и их обитатели в России... К огромному сараю, о котором я веду речь, примыкает низкое, не слишком просторное помещение; я вхожу — и словно попадаю в главную каюту какой-нибудь плывущей по реке плоскодонки или же внутрь бочки; стены, потолок, пол, скамейки, стол — все здесь деревянное и все являет собою груду балок и бочарных досок разной длины, но равно грубо отесанных. По-прежнему воняет кислой капустой и смолой. В этом закутке, душном и темном, поскольку двери в нем низкие, а окошки не больше чердачных, вижу я старуху, разливающую чай четырем-пяти бородатым крестьянам, которые одеты в бараньи шубы мехом внутрь (уже несколько дней, с 1 августа, стоят довольно сильные холода); люди эти, по преимуществу низкорослые, сидят за столом; их меховые шубы выглядят на каждом по-разному, у них есть свой стиль, но гораздо больше от них вони — ничего нет хуже нее, кроме разве господских духов. На столе сверкает медный самовар и заварочный чайник. Чай и здесь такой же хороший, умело заваренный, а если вам не хочется пить его просто так, везде найдется хорошее молоко...
За любопытный нюансик - оказывается, уже и в 1839 году чай для обычного крестьянина из глубинки был предметом практически культовым и, отметим, "хорошим" - маркизу спасибо. Но вот дальнейшее, признаться, режет глаз...
- В этой стране нечистоплотно все и вся; однако в домах и одежде грязь бросается в глаза сильнее, чем на людях: себя русские содержат довольно хорошо; по правде говоря, их парные бани выглядят отталкивающе: в них моются испарениями горячей воды — я бы предпочел просто чистую воду, и побольше; однако ж этот кипящий туман омывает и укрепляет тело, хоть и старит прежде времени кожу. Благодаря привычке к этим баням вам нередко встречаются крестьяне с чистой бородой и волосами, чего не скажешь об их одежде. Теплые вещи стоят дорого, поэтому их по необходимости носят долго, и они становятся грязными на вид гораздо раньше, чем истреплются; комнаты, призванные служить лишь защитой от холода, проветриваются, естественно, реже, чем жилища южан. Как правило, неопрятность у северян, вечно запертых в доме, глубже и отвратительнее, чем у народов, живущих на солнце: девять месяцев в году русским недостает очистительного воздуха...
Ну, и описание русской крестьянки (к которым, правда, де Кюстин по понятным причинам изначально не может испытывать ничего, кроме неприязни) окончательно довершает картину общего восприятия нашим путешественником России. То, что он не любит ни её саму, ни русского дворянства, ни даже - при всём своём показном гуманизме - русского le Moujik, становится ясно со всею откровенностию.
- ... Но что вам сказать о женщинах? Все те, что встречались мне до сих пор, выглядели отталкивающе. В этой своей поездке я надеялся увидеть хоть несколько красивых селянок. Однако здесь, как и в Петербурге, они толсты, низкорослы, а платье подпоясывают под мышками, повыше груди, которая свободно болтается у них под юбкой — омерзительное зрелище! Прибавьте к этому бесформенному облику, принятому по доброй воле, большие мужские сапоги из вонючей, жирной кожи и нечто вроде кожуха из бараньей шкуры, наподобие той, из которой сшиты шубы их мужей, и у вас составится представление о существе вполне непривлекательном; к несчастью, представление это будет абсолютно точным. В довершение уродства меховая одежда у женщин не такого изящного покроя, как полушубок у мужчин, и к тому же обычно сильней изъедена червями — что, вероятно, объясняется похвальной бережливостью; это в буквальном смысле лохмотья!.. Таков женский убор. Без сомнения, ни в одной стране прекрасный пол так не отвергает всякое кокетство, как крестьянки в России
Как тут не вспомнить Варавку из горьковской "Жизни Клима Самгина": "А я вот не замечаю седых волос на висках твоих. Мои глаза вежливее"? Даже глуповатый и трогательный гоголевский лейтенант Жевакин был много деликатнее в описании сицилийских женщин:
"... Бывало так идешь по улице. Ну, русский лейтенант, этак здесь эполеты, мундир там, золотое шитье. И эдакие красоточки черномазенькие. У них ведь у домиков балкончики, и крыши вот так как пол совершенно плоские. Так это, бывало, там сидит какой розанчик. Ну сам так, чтобы не ударить лицом в грязь, ну раскланяешься, и она этак. Ну натурально этак одета, здесь у ней тафтица, там прочие дамские украшения. Шнуровочка, так это всё..."
Наш маркиз не таков, в том, как он живописует русскую крестьянку есть что-то мало того, что снобистское, так ещё и зоологическое - словно некий натуралист наблюдает за жизнью низших существ...
Ну, и давайте окончательно добьём наши национальную гордость и самосознание весьма ярким описанием русской дороги. Впрочем, про две наших "беды" наслышаны давненько... Да чего уж - даже много путешествовавший по России Николай Павлович бывал опрокинут на своих "трактах". Готовы? Намеренно, хоть и рискую потерять терпение любезнейшего читателя, не сократил сей пассаж ни на строчку! Видите - я пытаюсь быть объективным!
- Дорога, что ведет из Петербурга в Шлиссельбург, на некоторых участках довольно скверная: то попадаешь на ней в глубокий песок, то в жидкую грязь, поверх которой набросаны доски, ничем не помогающие пешеходам и создающие препятствия для карет; эти дурно пригнанные куски дерева, раскачиваясь, обдают вас брызгами даже в глубине коляски — и это еще самое малое из неудобств, какие испытываешь на этой дороге; тут есть кое-что и похуже досок: я говорю о круглых нерасколотых бревнах, которые так, необработанными, положены поперек дороги на некоторых болотистых участках, какие вам приходится время от времени пересекать: их зыбкая почва поглотила бы любой другой материал, кроме бревен. На беду, сей грубый, ходящий ходуном паркет, положенный поверх грязи, составлен из плохо пригнанных и неравных по величине кусков дерева; и все это шаткое сооружение пляшет под колесами в вечно раскисшей почве, не имеющей дна и проседающей при малейшем нажиме. При тех скоростях, на каких путешествуют в России, карета на подобных дорогах вскоре разлетается на куски; люди ломают себе кости, и на каждой версте из колясок со всех сторон вылетают болты; железные ободья колес раскалываются, рессоры разлетаются; из-за этого всего экипажи по необходимости сводятся к своему простейшему обличью, к чему-то вполне примитивному, вроде телеги. Если не считать знаменитого шоссе между Петербургом и Москвой, дорога на Шлиссельбург — одна из тех, где меньше всего этих устрашающих кругляков. И все же по пути я насчитал множество скверных дощатых мостов, один из которых показался мне просто опасным. В России человеческая жизнь не ставится ни во что...
Так как мысленно я уже готовлюсь вместе с маркизом к поездке в Москву, потому всё же прибегну к спасительному монтажу и лишь вкратце сообщу, что после осмотра шлюзов маркизу всё же удалось попасть в саму крепость. Он всего лишь коварно пожелал сопровождавшему его инженеру осмотреть... исток Невы. "Источник находится под водой, на выходе из Ладожского озера, на дне глубокого канала, которым озеро отделено от острова, где возведена крепость" - растерянно сообщил ему инженер. Однако, видимо, инструкции, данные сопровождению маркиза, были не вполне чёткими, потому что заморского гостя даже впустили внутрь крепости, и только когда он, совсем уж обнаглев, стал спрашивать про могилу убиенного Ивана Антоновича и его камеру, его со всевозможной деликатностью пресекли.
- ... Насколько минутою прежде я горел нетерпением сюда попасть, настолько же теперь мне хотелось отсюда уйти; ничто не в силах было более привлечь мое внимание; в крепости, где мне соизволили показать одну лишь церковную утварь, и я попросил доставить меня обратно в Шлиссельбург. Я боялся, как бы меня насильно не сделали одним из обитателей сей юдоли тайных слез и никому неведомых страданий. Тревога моя все возрастала, я всем сердцем хотел только одного — двигаться, дышать полной грудью; я забыл, что вся страна здесь — та же тюрьма, и тюрьма тем более страшная, что размеры ее гораздо больше и достигнуть ее границ и пересечь их гораздо труднее.
Господи, сударь, да кому вы сдались! Признаться, намозолили вы всем глаза в Петербурге, пора бы и честь знать, Москва уже заждалась!
Послезавтра я уже наверное еду в Москву; подумайте только, в Москву!
Да-да, вы уже в предыдущей главе обещались убыть в Белокаменную, да как всегда обманули. Впрочем, спешу обрадовать читателей - де Кюстин и впрямь покидает столицу. А мы прощаемся с... первым томом его сочинения и уже в декабре приступим ко второму, из чего можно сделать глубокомысленный вывод о том, что путешествовать вместе с маркизом нам предстоит как минимум весь следующий год, да...
А посему завершаем петербургскую часть наших путешествий симфонической пьесой Александра Даргомыжского "Болеро" (кстати, именно 1839 года!) и... до встречи с Москвою!
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу