Непридуманные истории из жизни главреда Михайлова
12 сентября минуло 40 дней, как не стало Вадима Михайлова – неудержимого глаВРЕДа (как он сам именовал себя на страницах газеты) «Вечерней Рязани» 90-х, наставника и друга для десятков заметных представителей сегодняшнего медиа-сообщества, одного из тех, кто дал старт и систему координат новому периоду в истории региональной журналистики.
Вадим Владимирович был не только матерым профессионалом, но бескомпромиссными жизнелюбом, ироничным собеседником, мощным магнитом для экстравагантных приключений, незабываемых впечатлений и, конечно же, для достойных людей. Как минимум, у нескольких десятков читателей «Новой» есть свои, яркие воспоминания, связанные с Михайловым.
Сейчас мы предлагаем посмотреть на личность этого неординарного человека с очень личной стороны – глазами его вдовы и верной спутницы последних двадцати с лишним лет жизни – Клавдии Шкурко.
Вадим никогда не был обычным человеком. Мальчик из интеллигентной семьи, играющий на выпускном «Битлз», не побоявшийся исключения из школы. Бунтарь по жизни и правдоискатель. Нестандартный. Бешеный. Овен чистой воды. Непредсказуем, неуправляем, свободолюбив, вспыльчив и задирист.
…Любимый его роман – «Три мушкетера». Как верно подметила его секретарша Лена, Михайлов всегда «атосил» по жизни. Предлагал руку и сердце всем понравившимся дамам, женился на них по любви. Атосом виделся им. Всех своих муз рисовал, любил, одаривал. Помогал. И бывших своих тоже жалел. Так и вижу его бегущим по волнам Майорки, Льорет-де-Мар, пристанищу Сальвадора и Галы, или по горам Крыма.
...Расскажу случай из его жизни. Макс, его первенец, очень похожий на Вадима внешне, был «украден» у его мамы и бабушки. Они поехали в Крым. Вадим тогда особо не пил, носился с Максимом на руках. С рюкзаком на плечах и немыслимым возом идей. «Ради красного словца не пощадит ни матери, ни отца». Это о нем. Своим сыновьям «старперец» давал наставления, хотел, чтоб никто из друзей не запомнил его старым, больным, немощным старикашкой, разочарованным и потерянным, как герои в хемингуэевской «Фиесте». И не желал, чтобы таковым его запомнил любимый читатель.
Ведь каждый раз его материал – исповедь, крик души, диалог, откровение. И в этом интиме трудно порой вписаться в какие-то рамки, газетные или телевизионные, в пресловутый формат. Вадим очень много чего любил, но было и то, что он не выносил. Рамки. Догмы. Равнодушие, чиновный беспредел. Этих «прозаседавшихся чинуш» редакция и он – ее главный редактор – высмеивали на страницах издания. Не обошлось и без судов. Да и личных проблем тоже. И когда свобода в СССР стала прозрачной, как набоковский Цинциннат, тамбовский рубаха-парень с огромной радостью уехал на «Запорожце» в прибалтийский город Вильнюс, безвизовый тогда еще для русских, думая, что навсегда покончил с прошлым, с первой своей любовью, с нищетой – унылым провинциальным Тамбовом.
Вскоре вместо продления визы пришлось заключить фиктивный брак с хорошенькой хозяйкой квартиры. То ли речь чужестранки Марешки с акцентом, то ли европейский зачин строгих литовских городов и нежелание говорить по-русски с открытой улыбкой – всё это привело к отчуждению. Вадим, конечно, как всегда, горел и жил газетой, делал качественно и интересно проект «Содействие». Ведь для него это был глоток свободы, как там у классика: «Прощай, немытая Россия!» Надолго ль?
Хлопнув дверью, он всегда плотно закрывал ее изнутри. Поэтому не любил, чтобы прошлое мешало и проникало в настоящее и зачеркивало будущее…
...Вернувшись из Литвы на поезде, он, слегка помятый, вышел из душного плацкарта на ночную тусклую станцию Рязань-2. Купил пива. И ненадолго задержался. На следующий день в ДК его ждал весь местный бомонд: «Как чёртик из табакерки передо мной возник Игорь Крысанов-Фагот. Эпоха трезвости, тоски, уныния осталась в прошлом». Забирай свое поношенное кожаное пальто из комка, надевай его и шарфик и – вперед, гусарить!
Далее его ждал сюрприз – встреча в гараже с корреспондентом Валерием Борисовым, организованная телеведущим Валерием Майоровым, режиссером и ведущим «Субботнего телеканала», автором «Ветеранского марафона» к 9 Мая. Угощали рязанским луком «батун» и «Рислингом» под разговорчик. Предъявлять «гамбургский счёт» было пока некому. Так он попал в приятную компанию очень умных и хороших «звёздных мальчиков».
…Вскоре чёрная полоса закончилась. Вадим задымился новым проектом – «Вечеркой», где он собрал всю молодежную элиту, тусовку по интересам, а поскольку жить главреду было негде, то на Костюшко, 3, где располагалась тогда редакция, Вадим обитал и ночевал прямо на диване. Художники, фотографы, корреспонденты, все желающие студенты пробовали свое перо у Вадима.
Вскоре офис оброс техникой, а сам редактор – небольшим благородным жирком. Ездил на «Шевроле», курил трубку, жил на улице Горького, в самом центре. Остепенился. Женился. И вскоре предстал на страницах «Вечёрки» этаким лихим ковбоем из 90-х, как с рекламы пачки американских сигарет. В казаках, джинсе, очках, как у Джона Леннона. Деятельный, живой, с чувством юмора и львиной долей порядочности, человечности в характере. «Наш Вадим и их Ван Дамм предпочитают «Вим Биль Данн». Одна реклама чего только стоила!
...Мои подруги из «школы злословия», пытаясь отговорить от замужества, намекали на его болезнь, рефлексию, депрессии; мол, женившись на «капитанской дочке» хлопец превратится тупо в «станционного смотрителя».
«Не понимаю этого мезальянса!» – кричал в бешенстве мой сосед и друг, когда все гости разошлись. На свадьбу в Питер не приехал никто.
Мы пошли отмечать роспись в кафе «Идиот», потом гуляли по Питеру, замерзли на Финском заливе. Наша побег-свадьба была с «чёрного хода» Петергофского дворца 5 апреля 2003 года. О чём было еще мечтать! Пока ехали в поезде Астрахань – Санкт-Петербург и шли ночью по тамбурам, с меня слетела юбка. Замуж пришлось выходить в джинсах. В ЗАГСе нам сказали, что законом не запрещено быть на мероприятии в брюках. На мне были джинсы цвета хаки, леопардовый пиджак и белая блузка. Единственное украшение – обручальное кольцо. Так что для всякого рода жуликов и воришек в большом городе я не представляла интереса. Церкви, соборы, шпили, купола, нищие.
В гости к пианисту мы зашли с пирожными «Лолита» из Музея шоколада, чем рассмешили его. В честь меня он написал сюиту. Жаль, что, опаздывая на поезд, так и не пришлось ее прослушать! Это же Питер! Город каналов, иллюзий, мистификаций, разведенных мостов.
А через год мы поехали в свадебное путешествие в настоящую Венецию, город черных гондол и каналов, дожей и голубей. И все же последним путешествием был город Джульетты – Верона. Я прилетела к нему туда на самолете. Отстояв с итальянцами и их детьми три часа у входа в музей, мы увидели ту самую деревянную книгу, где пальчиками можно было водить по вырезанным буквам, читая повесть «Ромео и Джульетта». Для тех, кто не решается признаться в любви, есть специальный стол, компьютер. И еще – «служба ангелов», как в фильме «Письма к Джульетте». Они доставляют письма вручную. Соединяя влюбленные сердца.
...Крестили его, как многих тогда, тайком. Бабушка – в тамбовском храме. «В рубахе родился», – все про него шептали. Столько раз спасали его ангелы, архангелы и все святые. Ближние, друзья, добрые хорошие обстоятельства… А особенно люди, не равнодушные к больным, медики.
Вадим часами валялся на диване. В депрессии. И я всегда стремилась выцарапать его из раковины, увезти в путешествие, отучить от скверных пристрастий. Находила хороших врачей. Вадим называл себя в шутку «собакой Ховрачёва». По аналогии с «собакой Павлова». Встретила однажды его на Почтовой. Он шёл и, вытирая глаза кулаками, как ребёнок, рыдал, узнав, что не стало его любимого доктора Андрея Ховрачёва. Андрей Палыч, как его звали пациенты, немного пожурив своего «английского пациента», всегда без очереди и бесплатно принимал его, глядя на мои слёзы в глазах. И найти ему замену было крайне сложно.
Умер Андрей Ховрачёв, спасая тонувшего ребёнка. Сам погиб, не выдержало сердце.
...Мы смотрели с ним кино. Я называла его в шутку «терминатор рязанской журналистики». Великий и ужасный, глаВРЕД «Вечёрки» и не только. Газета его была настолько популярной, что даже в мае 2001 года, когда мы столкнулись в редакции двух газет – я из «МК в Рязани» и Вадим, редактировавший журнал «Телесемь», – и пошли в кафе «Ясень» пообедать, у него брали автограф. Так он был узнаваем. Я заказала кофе глясе, Вадим – вкусную домашнюю еду: салат, котлету, картошку. Договорились поехать на природу на его «копейке». У меня стояла новая вишневая «шестерка» и были права в кармане, но учиться водить решили на его старой поношенной машине.
...Однажды Вадим вылечился, окреп и оперился. Заработав денег в Москве, приехал на такси. Мы жили тогда в Кальном, где часто отключали свет. Он – в полном ажуре, работал в рекламном агентстве. Вытащил деньги веером из бумажника. Выходим. Поднимаемся на 4-й этаж. Ужинаем. Хвать – нет кошелька. Он ищет, всех проклиная самыми тёмными словами. Я с ним тоже, усталая, спускаюсь с фонарем. Денег нет. Он уехал злой, не разговаривал со мной. Надулся.
Прошло полгода. Весной лезу под мойку, чтоб перебрать картошку, а там – клад. Бегу к соседу Майорову. Кричу: «Валера, деньги нашлись!» Но я решила отомстить Вадиму за недоверие. «Надо было не хвалиться, а Богу молиться». Купила мебель: диван, два кресла и картину у художницы с видом Венеции. На выходные должен был приехать муж. Я опять стучусь к Майорову. Он сидит и составляет сетку телепередач. Говорю ему: «Лерочка, что мне делать? Вадим приедет, а у меня – новая мебель. Старый диванчик поломался». Он лукаво подмигнул мне, как Коровьев из «Мастера и Маргариты», и игриво из-под очков: «А ты скажи ему, что к тебе тут заходили со своим диваном…»
...После похорон мы с мамой (его любимой «бронетёщщей», как он ее называл в шутку) буквально свалились. От гриппа, недосыпа, усталости, от горя – тяжело видеть, как с каждым днём близкий человек тает на глазах...
Мне с трудом удалось уговорить маму уехать на море в ее любимую Пицунду с подругами детства. Я решила остаться дома.
Трудно объяснить его любимым собаке Ричи и кошке Майе, которая ждала и встречала хозяина у входа каждый день, что он больше не придет. Такую гордую и своенравную кошку-шотландку выбрала я себе. А вот по-настоящему любил ее Вадим, носил на руках, жалел, укачивал. Как тут не вспомнить Курта Воннегута и его роман «Колыбель для кошки», прочитанный мною в московской подземке. О войне, любви, встречах, расставаниях, радостях и разочарованиях.
Вадима Михайлова похоронили на Новом кладбище в Рязани, под раскидистой берёзой, что у деревянной часовни. При самом входе на погост – как Высоцкого.
К СЛОВУ
Сон в 9-ю ночь
В эту ночь мне приснился Вадим. Наш дачный диван, на нем еще молодой брюнет с вьющимися волосами по плечи лежит на диване. Молча ждет. В отцовской теплой серой кофте и своих любимых черных джинсах. Вадим помогал ухаживать за моим отцом. И очень боялся умереть от рака лёгких, как его отец и мой тоже. Курил много. И кофе с сигареткой любил. Привычка, губительная для печени. В больнице нам сказали, что у лёгких и печени нет нервных окончаний. Диагноз – рак 4-й степени – прозвучал как приговор. Вадим говорил, что после смерти ему уже ничего не важно. А я не Йоко Оно, чтоб хранить прах мэтра в шкафу на пыльной полке. С надписью – «Здесь был Вадим Михайлов». Поэтому я разрешила его детям позаботиться об отце. Они дали мне слово, что всё сделают достойно. Я же выполнила свою миссию. К тому же Вадим не был очень уж воцерквлённым, как сейчас говорят, лечил души диалогом, молился на страницах газет, в своих статьях, боролся за правду, помогал людям. Не мог пройти мимо нуждающегося человека.
