— Мам, познакомься, это Юрик Дарцов. Ну, я говорил тебе, новенький, помнишь? — Андрей кивнул на вошедшего в квартиру широкоплечего, смуглого паренька. Высокий и худой Андрей смотрелся рядом с ним совсем слабеньким, бледным. То и дело поправляя сползающие к кончику носа, слишком большие для его головы очки, Андрей улыбнулся. — Не стесняйся, проходи. Это моя мама, Анна Львовна.
— Ой, ну зачем такие церемонии, Аденька! Просто тётя Аня, и всё. Юра, рада познакомиться! Ишь, какой ты поджаристый! В Сочи отдыхали или в Абхазии?
— В деревне, — улыбнулся Юрка, скромно поставил свои ботинки в уголок, быстро поправил носки так, чтобы не было видно дырку на большом пальце. — У нас в Лосёвке, ну деревня так называется, солнце знаете, какое! Жарит, как на сковороде! Всё лето там и прожил. Да я вообще деревенский, вот только сейчас сюда, в город, родители отправили, уму–разуму набираться. Бабушка у меня в Лосёвке жила, ей помогал. Она у меня хворая, ноги совсем пухли… А ведь у ней…
— У неё, Юра. Правильно говорить «у неё», — покачала головой Анна Львовна, уголки ее губ опустились. — Ну, в деревне, так в деревне. Мальчики, проходите, обед сейчас будет. Нина! Нина, можно подавать! Андрюше скоро на занятия, что же ты копаешься!
Юрка быстро огляделся. Любил он вот так окинуть взглядом помещение, в котором находился, сообразить, что к чему, подметить. Четыре комнаты, еще столовая, большой коридор, везде какие–то вазы с сухоцветами, картины на стенах: лес, речка, зима, весна, осень. Картины блестят от того, что покрыты лаком, блестят и отполированные деревянные рамы.
— У нас в Лосёвке тоже художник был, — сказал Юрик, кивая головой на летний пейзаж, что висел в тяжелой, деревянной резной раме. — Но он больше людей рисовал, женщин наших, ребятишек. Председатель у него очень хорошо вышел, теперь в клубе его портрет висит. А клуб дальше, в поселке.
— Картины, Юрочка, не рисуют. Это же живопись, значит, их пишут. Ну, садитесь, ешьте. Андрей, не горбись, пожалуйста, врач же сказал…
— Мама! — возмущенно зашипел на мать парень. Ему было стыдно, что Анна Львовна кладет перед ним салфетку, поправляет воротничок рубашки, что делает ему замечания. Андрюше даже показалось, что Юрка чуть усмехнулся.
— Ладно, ладно, не смущаю. Всё, приятного аппетита! — Анна Львовна тоже села, подвинула поближе фарфоровую тарелку, в которую Нина, пожилая, с узловатыми пальцами женщина уже налила темно-красного, с плавающими сверху прозрачными кругляшами жиринок борща. Анна Львовна любила суп погуще, так, чтобы еле–еле сметана в нем уместилась.
Андрей предпочитал бульон, отталкивал ложкой брусочки свеклы, мягкие, рассыпающиеся кубики картофеля.
Нина пыталась угодить всем, внимательно следила, чтобы не капнуть борщом на скатерть, подавала тарелки уже подогретые, чтобы суп дольше исходил тонким, ароматным паром.
Анна Львовна улыбалась ребятам.
Нина предложила всем хлеб.
Юрка кивнул, взял себе ломоть, обмакнул в бульон, с удовольствием откусил размокший кусок.
Анна Львовна отвернулась. Такого «простачества» она давно не видела. Дед её, правда, да и отец, любили хлебушком тарелку протереть, всё, до последней капельки собрать и в рот. А потом ещё со стола пальцем крошки собирали. «Хлебушек, Аня, это святое. Его беречь надо, он нас кормит!» — говорил дед, а Аня, брезгливо сморщившись, смотрела, как застревают в его бороде те самые крошки.
И она бы вот так привыкла мазюкать хлебом по тарелке, но Бог, как говорится, миловал.
Анна Львовна удачно вышла замуж за «породистого», образованного мужчину. Игорь был на девять лет старше нее, уже при регалиях, без пяти минут доктор наук, на хорошем месте в институте. Он вытащил её из этого «хлебушка», комнаты, одной на четверых, дедова «Беломора», вечно строчащей на машинке матери. Теперь Аня живет в роскошной квартире, носит одежду, пошитую специально для неё, и ходит на концерты. И Андрюша растет интеллигентным, достойным молодым человеком. Андрей будет по ступать в «Ин–яз», но дополнительно к этому занимается музыкой, ведь у мальчика столько талантов.
А этот Юра… В нем всё так и кричит о том самом, низшем, примитивном: и нос картошкой, и грубые черты лица с выпирающими в стороны скулами, и эти руки, как у тракториста.
Аня никогда не рассматривала вблизи руки тракториста, но представляла их именно такими — топорно сделанными, как клешни. Вот у Андрея и Игоряши пальцы длинные, ноготки ухоженные, а Юра, верно, их обкусывает, вон, всё в заусенцах!
«Зря Адя дружит с этим мальчиком! Плохое быстро пачкает, пристает к чистоте. А там, в деревне–то, они ж все матюгаются и развратничают! Как бы Андрюшу тоже не потянуло! Нда, и зачем этого Дарцова взяли в нашу школу? — подумала Анна. — Надо будет позвонить Звягинцевой, спросить».
Звягинцева, директор школы, в которой теперь учился Юра, была уставшей от жизни женщиной, она делала свою работу, потом приходила домой и падала спать. Ничего вокруг она уже не замечала. А звонок Андреевой матери её должен расшевелить!..
… Юра ел с аппетитом, иногда шкрябая по тарелке ложкой. Андрей же, наклонив тарелку от себя, аккуратно зачерпывал порцию супа, подносил ложку ко рту, потом промакивал подбородок салфеткой, хотя тот был совершенно чист.
Юрика забавляли эти назойливые, повторяющиеся движения. Тикают часы, колышется занавеска, а Андрей и его мама, как заведенные куклы, то опустят руку, то поднимут, то опустят, то поднимут, прислонят салфетки, уберут. А Нина Семеновна, как часовой, стоит поодаль, наблюдает.
— Юра, а вы переехали, да? — спросила наконец Анна Львовна, отвлекшись от своих мыслей.
— Я тут у тёти. Бабушка очень хотела, чтобы я «человеком» стал, ну, чтобы образование было, в городе пожил… Она умерла в конце лета… Бабуля моя… Вот мать с отцом и исполнили её последнюю просьбу. Отучусь тут десятый класс, в институт поступать буду.
— И в какой же? — Анна показала глазами Нине Семеновне, чтобы налила всем компота.
— Юре очень хорошо дается физика и химия, мама. Я думаю, ему лучше пойти по этой линии, например в «Стали и сплавов», — встрял Андрей. — Наша учительница его очень хвалила. Да и сам Юрка начитанный в этом плане, много знает. Может быть, попросить отца, чтобы он позанимался с ним, подготовил? Папа же с абитуриентами занимается. Ему, наверное, будет интересно. Педагоги говорят, что у Юры нестандартный склад ума, очень прогрессивный.
— Да что ты говоришь! Ты ешь, ешь, сынок! Скоро на занятия! — Анна Львовна быстро посмотрела на часы. — Значит, будущий физик? Это хорошо, это интересно. Но я думаю, что Игоря Петровича не стоит беспокоить. Юра сам прекрасно подготовится к экзаменам. Нина! Налей Андрюше еще порцию, он не наелся.
— Я наелся, мама! Не нужно! — протестующе замахал руками парень.
— Нет, ты не сыт. Нина! — строже, чем раньше, заговорила Анна.
Кухарка быстро подошла к Андрюше, открыла супницу, налила ещё порцию. Андрей буркнул «спасибо».
И тут, увидев, что Нина Семеновна уходит, Юрик, опомнившись, громко сказал:
— Вот это борщ! Я такого и не ел никогда. Уж до чего матушка моя мастерица, но ваш, тетя Нина, просто чудо! Царское угощение! А разве вы с нами не сядете? Я могу подвинуться. Вот! Вот тут место есть! Стол большой!
Он чиркнул ножками стула по паркету.
— Нет, Юрочка. Нина ест потом, когда закончит дела. И не стоит так портить пол, всё же здесь дорогие породы дерева…
Анна Львовна строго посмотрела на Нину Семеновну, кивнула в сторону кухни, а потом, как будто только что заметив, воскликнула:
— Нина! Ты переперчила! Ну точно! Это невозможно есть, Нина! Я сколько раз должна повторять, что Игорь Петрович не может есть перченую пищу, его желудок этого не переносит! Да и ребятам вредно! Ты стала невнимательная, растяпа!
Хозяйка оттолкнула тарелку, бросила на стол ложку. По белой скатерти стало расползаться свекольно–красное пятно.
— Ну вот, теперь ещё и грязь на столе…
Анна Львовна сокрушенно вздохнула, махнула прислуге рукой, как будто веля скрыться с глаз.
— Я совершенно мало положила перца, как вы велели! Ну как же… Не может быть…
Нина Семеновна посмотрела на мальчишек. Андрей отвел глаза, пожал плечами. А Юрик, удивленно нахмурившись, покачал головой.
— Вы ошиблись, Анна Львовна. Суп такой, каким и должен быть. Я бы еще чесночку сюда… Знаете, так вот из грядки дергануть, очистить головку, нарезать мелко–мелко, чтобы запах по всей горнице, и в борщ! Ох, забористый он тогда получается, но зато все хвори уйдут! Но… Это дело вкуса, конечно. Тетка моя так не делает, а отец всегда… И всё же, Нине Семеновне стоит поесть… Андрей, где твое отношение к женщинам, которое ты так описывал в школе? Где это самое почитание, преклонение?! Ну! — Юра внимательно посмотрел на друга. Но тот не двинулся с места.
Зря Юра пришел сюда, зря поддался уговорам Андрюши. Это совсем другая жизнь, которую приезжему не понять…
Андрей покраснел, бросил быстрый взгляд на мать.
— Ну, хватит! Хватит, хватит, хватит! Андрюше нужно еще порепетировать, а вам, Юра, наверное, пора садиться за уроки.
Анна Львовна решительно встала, кивнула гостю на дверь.
— Ой, да! Я же обещал Юрику книги дать. Я у отца посмотрю, там по квантовой… — Андрей направился к кабинету Игоря Петровича, но мать остановила его.
— Нехорошо брать что–то, не спросив, сынок. Завтра принесешь Юре, если папа разрешит. У нас же не библиотека! — добавила она уже тихо. — Юрочка! Ну, до свидания!
— Да, конечно. Спасибо большое за обед. Было очень вкусно! Мне, действительно, пора. Тетка просила зайти в мастерскую, ножи заточить.
Он быстро обулся, хотел уже выйти, но замешкался в прихожей.
— Извините, секунду!
И пошел на кухню. Анна Львовна изумленно следила за ним взглядом, потом покачала головой.
— Андрей! Иди заниматься! Через десять минут тебе выходить, а ты даже не садился за ноты!
Сын поплелся в комнату. Ребята собирались вечером поиграть в футбол, потом кто–то пойдет на танцы, будут даже девчонки из их класса, но Андрею это неведомо, у него талант…
Юра тем временем, приоткрыв створку кухонных дверей, заглянул внутрь.
Нина Семеновна сидела за столом и рассеянно сметала в раскрытую ладонь крошки. На большом фарфоровом блюде, из того же сервиза, что и супница, лежал подрумянившийся пирог. По кухне теплыми волнами разливался аромат печеных яблок и кофе. Анна Львовна всегда, как отправит сына на занятия по фортепьяно, садилась за стол в своей комнате, пила кофе с пирогом и смотрела в окно. Из её комнаты открывался вид на уже почти облетевший сквер и усыпанный разноцветными кленовыми листьями фонтан со статуей русалки посередине. Анна мелкими глотками отпивала горячий напиток, роняла крошки от пирога на платье, замирала в задумчивости, а потом принималась читать роман, то и дело роняя книгу на колени. Ей снились восхитительные сны, легкие, воздушные, полные кринолина и бархата. Герои романов оказывались вдруг в комнате, делали хозяйке комплименты и флиртовали с ней…
— Нина Семеновна! — тихо позвал Юрик, боясь, видимо, напугать женщину. — Да! Что такое? Анна Львовна велела подавать кофе? Андрюша уже ушел? А я не слышала… — Нина нахмурилась, провела рукой по лицу, будто прогоняя видение.
— Нет. Никто ничего не просил. Извините, я хотел сказать «спасибо». Вы и правда, очень хорошо готовите! И… Я хотел спросить, у вас всё в порядке?
Юрик, крепкий, загорелый, с широкими плечами, кривоватыми ногами и с большими ручищами, оканчивающимися короткими, ловкими пальцами, совсем как у отца, стоял перед Ниной Семеновной, прямо глядя ей в глаза. По–доброму смотрел, как на родную. Нина даже прослезилась.
— Да хорошо всё, нормально. Ты, Юрочка, иди, а я поспешу, подавать скоро пора…
— Нет, ну правда. Мать всегда такая же становится, как будто во сне, если что–то случилось. Вот бабушка как умерла, она сама не своя ходила, молчала. Не плакала даже. Отец сказал, что это плохо, велел соседкам мать напоить, заставить выть белугой. И…
— Всё хорошо, Юра. Спасибо за заботу. Иди, пожалуйста! — Нина Семеновна вдруг суетливо поставила чашку и блюдце на поднос, чуть не пролила кофе.
За спиной Юрика стояла Анна Львовна.
— Юрий, вы всё еще здесь? А мне казалось, что ушли… — протянула она.
— Да. Да, конечно. До свидания.
Парень юркнул в прихожую, схватил свою сумку.
Из дальней комнаты доносился звук терзаемого фортепьяно. Андрей, что есть сил, бил по клавишам.
Юрик хотел с ним попрощаться, но Анна Львовна покачала головой, мол, не стоит мешать.
— У него большое будущее, Юра. В нем зреет великий человек, не надо отвлекать, — сказала она, уже закрывая дверь.
Потом, когда Юрка уже выбежал во двор и, подхватив на ходу играющего у лавки мальчугана, посадил его к себе на шею, фырча, как самолет, Анна Львовна зашла к сыну, положила свою руку ему на плечо.
— Андрюша, — прошептала она, наклонившись к самому его уху, — выбирай людей по себе. Не стоит приводить в дом кого попало. Этот Дарцов собьёт тебя с пути, запутает. Он просто завидует твоей высокой жизни, образованности родителей и обязательно попытается всё испортить! Нет, не возражай. Занимайся. Через пять минут Нина подаст ботинки и пиджак, я прослежу, чтобы эта растяпа ничего не перепутала.
Легкий поцелуй в темечко, вздох, — и Анна Львовна уже движется «следить». За всеми этими «кем попало» надо следить, иначе сделают всё не так…
… Забежав домой, Юрка схватил завернутые в полотенце ножи и пошел к точильщику. Тетя Оля, у которой сейчас жил парень, предупредила, что мастер возьмет дорого, отложила денег.
— А может я тогда сам? А, Тотоля?
— Нет. Пусть он сделает. Пусть он…
С детства Юра так звал тётю. Сначала не умел выговаривать, потом было просто лень, так и тянул в одно слово «Тотоля». Она не обижалась. Парень рос ловким, головастеньким, смышленым. «Да пусть хоть горшком называет, лишь бы помогал!» — смеялась она и вынимала из кармана сушку. Юрка брал и грыз угощение, довольно щурясь.
А теперь он живет со своей Тотолей в комнате коммуналки на первом этаже, пропадает где–то после школы.
— Главное, чтобы человеком стал! — рассуждала Ольга. — Школа хорошая, учителей там все хвалят. Выйдет из парня толк! Выйдет!..
И вот Юрка идет, чуть загребая ногами в широких брюках, по улице. Мастер—точильщик, Игнатий Васильевич, сидит в будке на углу, сердито смотрит в окошко.
— А я к вам. От Тёти Оли, — звякнул ножами парень, положил их на прилавок.
— Ишь ты, помощник значит? — оглядел Юру с ног до головы Игнат.
— Ну вроде того. Поживу пока, учиться буду. Вот деньги.
Молодой человек вынул из кармана бумажки.
— А сам что же? Не умеешь? Руки–то, кажись, натруженные. Ольга говорила, из деревни ты. Так что же? — Игнат аккуратно сложил купюры, сунул их в мешочек, висящий у него на шее.
— Умею. Предлагал, но Тотоля велела идти только к вам, — пожал плечами Юрик, подковырнул мыском ботинка камешек, насвистывая, стал озираться по сторонам. — Погуляю пока, ладно?
— Да стой уже, снимай левый! — велел строго Игнат, сердито свел косматые свои брови.
— Чего? — не понял Юрка.
— Ботинок снимай. Набойку поставлю, а то, вон, вся стопталась.
— Не надо. Денег нет. И так прохожу, — махнул рукой молодой человек, наблюдая за стайкой девчонок, обступивших тележку с пирожками.
— Я сказал, снимай! Не трать время! — рявкнул Игнат Васильевич, высунулся через прилавок, схватил Юрика за воротник.
— Да ладно, ладно вам! Вот, держите! — Юра сунул мужчине свой ботинок, уселся на бордюр, рисуя на пыльной дороге палочкой какие–то иероглифы.
Мастер закряхтел, скрылся в своей каморке. Сначала слышались звуки крутящегося точильного камня, потом застучал молоточек.
— Принимай работу! — услышал Юрка за спиной, вскочил. Игнат Васильевич протянул ему начищенный, подлатанный башмак и завернутые в ткань ножи. — Тетке привет большой и поклон. Век ей благодарен!
Юрий пожал плечами, кивнул.
— И вам спасибо. Теперь на танцы мне надо! С таким–то скрипом башмаки! — подмигнул он и зашагал к дому…
Тотоля, тонкая, хрупкая женщина, работала акушеркой, домой приходила «без задних ног», как она сама говорила. Юра встречал её в прихожей, помогал снять пальто, потом вместе шли на кухню, где жарили картошку или варили макароны. Юрок был непритязателен к еде, а Тотоля просто не хотела есть от сильной усталости.
— Привет, родной! — женщина улыбнулась племяннику, позволила снять с себя шарф. — А тебе письмо! От матери. Ну, бери, а я поесть приготовлю. Ножи заточил?
Юрик кивнул, рассказал о набойке, передал привет…
— А за что он благодарит тебя, а? — уже сидя за столом, спросил он тётю. — Ты его лечила?
— Нет. Просто я знаю его семью. Тяжело им. Сын там больной, почти не двигается. Я на родах была… За ним уход нужен, продукты всякие хорошие. Игнат один крутится, зарабатывает, с мальчиком сидит его мама. А жена ушла от него давно, как оклемалась после родов, так и ушла. Вот я и помогаю.
— Понятно.
Юрик смотрел на Ольгу сонными глазами и улыбался. Она была бледная, уставшая, волосы давно уж не укладывала в красивую прическу, так просто стягивала в пучок, не красилась, как другие женщины, и всё равно он чувствовал, что она счастлива, что у нее на душе хорошо. А потому и ему, Юрику, с ней спокойно. Тотоля хороший человек, очень хороший!
Юрка вообще всегда чувствовал женщин, всех. Хорошо им или плохо, что на душе… Это было какое–то необъяснимое ощущение, смутное, но всегда верное. Когда умерла бабушка, маме было очень плохо, Юра боялся даже, что она тоже погибнет от того чувства, что её переполняет… Потом стало полегче, мама ожила, Юра вздохнул свободней.
Тотоля… Ей тоже хорошо, она на своем месте, усталость её не убивает, нет. Она привыкла.
А вот Нина Семеновна… Она страдает. Юра так и не узнал, что случилось, но чувствовал, что всё в ее жизни сейчас черно, пульсирует, как нарыв, причиняет боль.
— Как в школе? Уроки? — отвлекла Юрика Тотоля. — Ты уснул что ли?
— Да нет, нормально. В школе… Хорошо. Домашку сделал.
— Курил? От тебя пахнет! — нахмурилась Тотоля. — Юра, я же просила тебя! Ну давай, начну ругаться, хочешь?
Юра не хотел, вынул из кармана пачку «Беломора», положил на стол.
— Бросаю. Держи, возьми себе, — кивнул он.
Тетя Оля вздохнула. Не ей рассказывать племяннику о вреде папирос, она сама дымит, как паровоз, от того и зубы желтые, и губы синюшные бывают.
— Врёшь, — наконец сказала она.
— Вру, Тотолечка… Вру.
— Тогда забирай.
Она подтолкнула к нему папиросы. Но он помотал головой.
— Случилось что? — налив чай, тихо спросила она.
— Да нет… Я сегодня в гостях был. У одноклассника. Там люди совсем по–другому живут: фарфор да белые скатерти. Кофей пьют и на пианинах играют.
— Надо же! Начальники, наверное, большие? Ну, завидовать тут нечего, каждому своё. И у них, и у нас всё равно жизнь одинаковая.
Ольга встала, принялась собирать посуду на поднос.
— У них есть прислуга, теть Оль. Представляешь, настоящая прислуга, Нина Семеновна. Она готовит, подает, убирает. Противно.
Юрик поморщился, а Ольга на миг застыла, потом пожала плечами.
— Знаешь, не думай об этом, — уверенно сказала она. — Значит, им так удобно, причем всем. Ладно, иди спать, Юрок! Письмо прочитал?
— Прочитал. Хорошо всё там, не переживай.
— Ну и славно. Ложись, завтра дел много…
Она чмокнула племянника в щёку, ушла. А Юрик медленно разделся, лёг. Захотелось домой, в избу, где студеный, укрытый половичками пол, где пахнет деревом и дымом, где за окном бьется на ветру деревце калины. Ягоды её, красные, яркие, горят на солнце рубинами. Где мама, отец и туман… Туман стелется, клубится, молочной рекой заливает поле…
Юрка уснул. Он не слышал, как звонил телефон, как Тотоля, выслушав звонившего, строго ответила, что Юра прекрасный мальчик, но она передаст ему, чтобы держался подальше от Андрея…
Это звонила Анна Львовна. Она уже переговорила с директором школы, отругав ту, что набирает в классы всех подряд.
— Дарцов очень хороший парень. Анна Львовна, у меня нет ни сил, ни желания ругаться с вами, объяснять что–то я тоже не обязана. Юра пришел к нам с прекрасными оценками. В классе ребята его сразу приняли. И знаете, вот парты нам привезли новые неделю назад, нужно было разгрузить машину. Юра и его друзья помогали. Их никто не просил, они сами. Да, это не их дело, да. Но завхоз сорвал спину, мается поясницей, а они помогли. Я очень ценю это в мужчинах, пусть и таких молодых, как Юра, — спокойно объяснила Звягинцева.
— Может быть, вы просто не имели никогда дело с настоящими, талантливыми мужчинами? А если вам приятно превращать детей в рабочую силу, то гнать вас надо из школы! Юрик деревенский сынок, он привык к грубой работе. Но это не делает его выше моего Андрюши!
— Думайте, что хотите! Юра будет продолжать учиться у нас. До свидания.
Звягинцева положила трубку, потянулась за стаканом. Она двумя большими глотками выпила воду. Болело сердце. Давно уже болело…
Анна Львовна, чертыхнувшись и походив по комнате, позвонила своему знакомому, тот, через третьи руки, раздобыл телефонный номер Дарцова.
Анна Львовна говорила с Ольгой строго, пафосно. Она не потерпит… Она не позволит… Она…
— Мой Юрик самый лучший. И это я не позволю говорить о нем что–то плохое! До свидания! — Тотоля, раскрасневшаяся, хотела уже бросить трубку.
— Наверное вы не поняли? Тогда я поясню! — зашипела в ответ Анна Львовна. — Если ваш племянник не оставит нас в покое, то и вы пожалеете. Кто вы там? В больнице работаете? Ну, без вас здравница не обеднеет.
Ольга услышала короткие гудки, повесила трубку и ушла спать. Больно нужно ей расстраиваться из–за какого–то глупого звонка!..
… Анна Львовна ждала, пока муж примет ванну, нервничала. Этот Юрик как будто откинул её назад, в прошлое, показал, каким бы могла быть её и Андрюшина жизнь, если бы не Игорь. Но она выплыла, спаслась и знать о других не хочет!
— Он собирается поступать куда–то, кажется, к вам в институт. Андрей хочет просить тебя позаниматься с этим Юрой, но этого нельзя делать! Адя будет таскать его к нам в дом, а мне этого не хочется. И потом, он так посмотрел на меня, когда узнал, что Нинка работает у нас, как будто я рабовладелец!
Она ещё что–то говорила, но Игорь жену не слушал, он давно научился пропускать всю Анину болтовню мимо ушей. Она слишком много говорила, и слишком мало думала… Слишком… А он устал.
— Хорошо! — наконец оборвал он поток страданий Анны Львовны. — Этот Юрий больше у нас не появится.
— А институт? Что с этим? — не унималась жена.
— Андрею я скажу, что занят. Будет поступать на общих основаниях, скорее всего не поступит, и дело с концом. Дался тебе этот Дарцов! Всё…
Игорь Петрович отвернулся к стенке, погасил ночник. Анна поджала губы, тоже улеглась…
… За завтраком хмурая Ольга рассказала о звонке Анны Львовны, просила Юру не ходить больше к этим людям.
— Да почему она диктует, как мне жить?! — возмутился Юрик. — Если Андрей хочет, то мы так и будем друзьями!
— Те не понимаешь, Юра. Эти люди могут многое. Они могут даже сделать так, что ты, хоть и семи пядей во лбу, но не поступишь никуда. И я пострадаю… Я прошу тебя, не связывайся, ладно?
Юра неопределенно пожал плечами…
Андрей больше не приглашал Юрика к себе, не носил ему книг. Мать строго–настрого запретила водиться с Дарцовым, как будто им с Андрюшкой по пять лет, и она может решать, кто с кем будет дружить. Андрей всё также играл на фортепьяно, готовился поступать в институт иностранных языков, дружил с Юрой и помалкивал об этом. В Юрке было всё то, о чем так мечтал Анин сын: уверенность, независимость, простота, но не пошлая, а какая–то гордая, когда ты не стараешься корчить из себя павлина, чтобы тебя уважали. Юрик много знал, умел. В кабинете биологии он починил радио, а Пашке Романову помог наладить мотоцикл. Юра был рукастый малый, с ним интересно. Девчонки влюблялись в него по очереди, крутились рядом, даже стали замечать Андрюшу, потому что Юрка был с ним в товарищеских отношениях.
Учеба Юре давалась достаточно легко. То ли помогала хорошая зрительная память, то ли ещё что–то, но Ольга радовалась хорошим оценкам парня, а он, быстро сделав домашнее задание, шел гулять. Иногда звал с собой Андрея, но тот не мог.
— Мама ждет. Она будет ругаться, нервничать. Да и дел много. Я пойду домой лучше, — качал головой Андрюша.
Юрик кивал. Он всё понимал. Тотоля объяснила ему, что у таких, как Анна Львовна и ее семья, свой путь, особенный.
Андрюша в детстве гулял только с матерью, в садик не ходил. Из школы, пока Андрюша был маленьким, его встречала Нина, несла за него портфель. Падать в сугробы и носиться по лужам тоже было нельзя, потому что у Андрея слабое здоровье. Потом нельзя было опаздывать из школы даже на пять минут, потому что мама волновалась. Потом стало нельзя идти с компанией одноклассников, потому что у Андрея много других интересных занятий, а ребята из класса его только отвлекают. Пить шампанское до сих пор тоже нельзя, хотя все в классе уже сто раз это делали.
А Юрка, на счастье или на грех, уже попробовал многое. Когда хоронили бабушку, пил со всеми водку, шумно выдыхая и потом опрокидывая содержимое рюмки быстрым, уверенным движением как будто прямо в глотку. Пробовал курить. Понравилось. Ребята в деревне все почти курили. Родители гоняли их, да разве уследишь?.. Девчонки… Юрка пока держался, не допускал «того самого». Хотелось по любви, нежно, а не судорожно и быстро, когда и понять ничего не успеешь, да и девчонка испугается.
Отец учил Юрия относиться к женщинам, как к чему–то особенному, божественному, ниспосланному свыше.
— Мы и без них прожить можем. Точно же? — разводил руками батя, сидя с Юркой на завалинке. — Суп варить да картошку всякий научится, хоть он в юбке, хоть в штанах. А вот дом содержать, чтобы туда хотелось приходить, чтобы как на крыльях летел, — это только женщина может. Мать, жена, сестра — всё женщина, в ней внутри как огонек живет, а если обидишь, он погаснет, и будет с тобой рядом только головешка жить. Помни, Юрок…
В конце февраля, когда шли домой после школьного собрания, Андрей нагнал друга, попросил идти помедленнее.
— У меня в марте день рождения. Ты придешь? — спросил он тихо.
— Ну… Не знаю, — пожал плечами парень. — Я у тебя дома вроде как нежеланный гость. Не стоит, наверное.
— А я приглашаю! Это мой праздник в конце концов! — разошелся Андрюша, зашагал, обгоняя Юру. — И пусть мать перестанет мне указывать! Я взрослый, самостоятельный!
— Ну! Ну, попридержи коней! — нахмурился Юрик. — Мать, она, какая–никакая, а твоя. Холит, лелеет, старается. Уважай.
— Чего? Да я и без нее уже справлюсь! Вот возьму и не буду поступать в институт! Это она хочет, чтобы я учился, а я устал, я хочу чего–то… Чего–то…
Мимо прошла, щеголяя новыми сапожками, Леночка Быстрова. Андрей замолчал, кивая в такт ее шагам.
— Весна в тебе просто бродит, дружище! А это у нас в деревне, знаешь, как выбивается? Ну, дурь твоя?
— Как? — насупился Андрюша.
— Топором. Берет батя топор, ведет тебя на задки двора и…
— И что? Лупит?! Юра, это ужасно! — глаза юноши стали огромными, как плошки.
— Глупый! Никто никого не лупит! Ты просто колешь дрова, пока спину не заломит. И тогда идешь в баньку, паришься, а дальше в холодную воду. И голова становится светлая, мысли бодрые. Пустое из нее уходит. Но Ленка, конечно, царь–птица, от такой не грех и с ума сойти… — кивнул Юра.
Андрей легонько пнул его в спину. Юрик рассмеялся, отобрал у друга сумку и помчался вперед, поддразнивая, чтобы Андрюша догнал его…
Анна Львовна встретила сына в прихожей. Он был красный, запыхавшийся, с головы давно сорвал меховую шапку, волосы были мокрыми, а из–под пальто валил пар.
— Что такое? Андрей, на кого ты похож?! За тобой гнались? Вызвать милицию? — воскликнула она.
— Нет. Всё хорошо, мама. Я просто бежал.
— Зачем? — не поняла женщина. — Ты не опаздываешь. Зачем бегать?
— Просто так. Я молодой, мне хочется бегать, — пояснил Андрей.
— Ты не конь, чтобы скакать галопом до пены на спине! — строго отчеканила Анна. — Опять связался со своим деревенским другом? Это он тебе такие развлечения подкидывает?
— А я и не развязывался с ним, мама. И отстань, пожалуйста! Я устал, хочу пить и вообще! — сын выпрямился, сверху вниз посмотрел на мать. — Я пригласил Юру к себе на день рождения.
— Ты в своем уме?! У нас соберутся хорошие люди, интеллигентные, Те, которые могут сыграть в твоей судьбе решающую роль. Не стоит омрачать праздник, усадив рядом с ними Юрика. Он опять начнет протирать тарелку хлебным мякишем и пытаться усадить за стол Нину. Нет, я его не пущу! Слышишь? Не пущу!
Анна Львовна отвернулась и решительно зашагала в столовую. Там она за что–то отчитала Нину Семеновну, что–то упало, звякнул фарфор.
— Тогда и я не приду домой! — крикнул парень и ушел к себе…
Анна Львовна решила, что сын блефует, но он действительно не пришел домой в тот день. Уже собрались гости, ждали именинника. Нина в пятый раз подогревала в духовке утку, а Андрея не было…
Анна Львовна испуганно смотрела на мужа, а тот делал вид, что ничего не происходит. Пил, закусывал, разговаривал с коллегами. Да, в основном за столом сидели его знакомые. Родственников Анна давным–давно всех растеряла, не звала, не писала им, презирая за ничтожную жизнь, которую они вели в своих комнатенках и домишках. Но в глубине души она просто боялась, что когда–то окажется опять в их шкуре, что Игорь бросит её, выгонит, и она вернется в дом, где выросла и откуда сбежала в надежде на новую, волшебную жизнь…
— Игорь, надо искать! Его надо искать! Что–то случилось! — шепнула она, отойдя с мужем к окну. — Его сбила машина или еще что–то произошло! Игорь, ты совершенно не слушаешь меня!
И действительно, муж смотрел на танцующую в зале женщину, редактора какой–то газеты. А та кивала Игорю, улыбалась.
— Что? — наконец очнулся мужчина. — Зачем?! Он взрослый парень, справится. Отстань, Анька! Ты мне надоела! Сил нет, как надоела! И Андрей твой, и фортепьяно его, и пироги эти ваши, и Нинка с ее кислой физиономией. Все надоели! — закричал вдруг Игорь Петрович, топнул ногой и, схватив пальто, ушел. За ним следом, тоже заспешив, ушла и редактор. Анна даже не знала, кто это, но мило с ней здоровалась еще полчаса назад…
Хозяйка подошла к окну. Она едва разглядела, как две фигуры садятся в такси и уезжают… Это было началом маленького Аниного конца…
Позвонили в дверь. Нина пошла открывать.
— Юра? Это ты? — всхлипывая, спросила тихо Анна Львовна, выбежав в прихожую. — Андрей с тобой? Признавайся, ты что–то с ним сделал, да? Ты мстишь мне, что презирала тебя, что велела Игорю Петровичу не пускать тебя в институт? Где Андрюша, где мой мальчик, а?!
Она говорила громко, не стесняясь гостей. Те, еще потоптавшись под музыку, стали расходиться, придумывая на ходу поводы и предлоги. Анна даже не обращала на них внимания. Она смотрела на растерянного Юрика.
— Да не знаю я, где он. Вот, принес ему подарок, набор инструментов… И что, давно его нет?
— Давно… Как утром ушел, так и пропал…
Анна Львовна села на стул. Руки её, голые, едва прикрываемые короткими рукавами сшитого специально для праздника платья, безвольно повисли по бокам, как будто женщина превратилась в куклу, набитую ватой. С лица сползла дежурная улыбка, появились морщины, создавая маску угрюмости.
— Ну… Ну вы тут подождите, я мигом!
Юрка выскочил на улицу, замер на миг, решая, куда пойдет. Потом припустился вперед, а дальше, за воротами, свернул направо.
Ему было очень жалко Анну Львовну, хотя она его и не любила, но ведь она мать, переживает… Если бы пропал Юрка, его мама тоже бы вся извелась…
Андрей явился в сопровождении Юры в первом часу ночи, сильно нетрезвый, с расстёгнутой и помятой рубашкой, без шапки и с синяком под глазом.
— О! Маман! — полез он целовать растерянную Анну Львовну. — Поздравляю с праздником! Ты знаешь, это был самый лучший в моей жизни день рождения! А что, гости ушли? А подарки? Где мои подарки: все эти умные книги, научные труды и прочие пыльные экспонаты? Нет? Жаль… А где папа? Папа, я дома! — закричал юноша. — Иди, поздравлять будешь! Да не трогай ты меня, мама! Куда волочешь?! Юра! Юра, спасай!
Но Юрик, покачав головой, остался в прихожей.
Анна, кое–как уложив сына на кровать и велев Нине сторожить его, чтобы тот не скатился на пол, вышла к пареньку, подошла к нему близко–близко, так, что он почувствовал, как пахнет у нее изо рта селедкой и водочкой, и вдруг зло зашептала:
— Ты споил моего сына, довел его до полуобморочного состояния, избил, да?
— Анна Львовна, послушайте, я встретил его на…
— Врёшь! Ты всё врешь! Андрюша сам бы то такого не дошел! Ты его подговорил, увел из дома, ты! И не смей мне сочинять сказки! Завидно, да, что у Андрюши хорошая семья, что живет он не в коммуналке, а в приличном доме? Да, он настоящий человек, ухоженный, творческий, образованный. А ты… Кто ты по сравнению с ним?! Так, малёк! Прилипала, которая хочет разжиться на такой дружбе, да? А бил зачем? Ты хотел забрать у него деньги? Ах ты подлец! Ничего из себя не представляешь, приехал из грязи, а думаешь в князи сразу? За наш счёт? Не выйдет! Ты не того сорта, парень! Андрюша одумается, он поймет, что водиться с такими людишками, как ты, стыдно. Твоя тетя, она же утки в больнице выносит, да?
— Нет. Она акушерка.
— Да какая разница?! Черная работа, срам! И ты думаешь, что ровня Андрею? Мой сын — человек другого уровня. И я не допущу, чтобы ты сбивал его с пути истинного!
Анна Львовна вскинула руку, хотела ударить Юру по щеке, но он схватил её за запястье, посмотрел прямо в глаза.
— Не знаю, какого вы там уровня, но что суп да кашу вам другая женщина варит и бельишко ваше стирает, делает вас беспомощной. Ну что будет, если Нина Семеновна уйдет? Найдете другую? Хорошо. А что будет, если отец Андрея вдруг перестанет занимать высокую должность? Или станет инвалидом, или умрет? Пойдете вы по миру! Андрей, действительно, другого уровня. Он не с вами. И вы это поймете. Да вы уже это понимаете и поэтому боитесь. Вы же из наших, простых! Это видно. А вам стыдно. И уж не знаю, почему степень человечности измеряется у вас количеством фарфора в доме, но это не то мерило. Моя тетя в сто раз человечнее вас. Извините, мне пора.
Юра развернулся и ушел. На лестнице он остановился, схватился за бок, крепко сжал зубы, кажется, они даже треснули от такой силы. По ребрам справа разливалась жгучая боль. Надо дойти до дома, лечь в кровать, чтобы Тотоля ничего не заметила. Ребра — это ерунда, срастутся! А Андрей просил не рассказывать никому, что сразу после школы слонялся по городу, зашел на танцы, там напился чего–то с Леночкой Быстровой. Ему было весело и странно. Он никогда не держал девчонку за талию, а потом чуть ниже… Никогда еще не чувствовал, как прижимается ее упругое тело к его, как учащается пульс от этого прикосновения. Андрей знал, что так бывает, но сам испытал это сегодня впервые. А потом он выскочил на улицу, потому что его тошнило. Там к нему подскочили какие–то парни, попросили закурить. Слово за слово, завязалась драка. Кошелек сразу перекочевал в руки хулиганов, а худой, слабый Адя кое–как защищался, лежа ничком на асфальте и прикрывая голову руками. Но вдруг всё прекратилось. Андрей упал в черноту, а когда снова ожил, его уже тащил на себе Юрик.
— Ничего, потерпи, сейчас дойдем. Хорошо, что я тебя нашел! Тебя уже мать ждет, того гляди, инфаркт с ней будет! Пойдем!..
И вот теперь Андрею на лицо ставят компрессы, причитают, а Юра медленно идет домой, поскальзываясь на льду и охая. Скоро за ним пристроились два милиционера, взяли под руки, повели в отделение…
Тетя Оля прибежала, как только поняла, о чем говорит голос в трубке.
— Мы думали, пьяный он, да еще грязный такой, — сообщил ей дежурный. — Но нет, трезв, как стеклышко. Только подрался, кажется. Стонет всё. Вы уж заберите племянничка.
— Да, конечно! Да!
Юра видел испуганные тетины глаза, чувствовал, как накатывает на нее ужас от того, что могло случиться.
— Всё хорошо, Тотоля, спать только хочется… Пойдем домой, — улыбнулся женщине молодой человек. — Андрюша потерялся, погулял знатно, подрался. Но теперь всё хорошо. И нам пора домой с тобой…
Ольга кивала, глотая слезы и гладя Юрку по голове, будто маленького. Она очень сильно испугалась за него, до сих пор внутри все дрожит…
… Они увиделись только после весенних каникул. Андрей пришел в школу угрюмый, тихий, сел и закрылся учебником.
— Андрюша, что такое? — подсела к нему Леночка. — Я всё ждала, что ты позвонишь…
— Отстань, — отвернулся от нее парень. — Иди на свое место!
Лена надулась, пересела. Не очень–то ей и хотелось, чтобы этот маменькин сынок ухаживал за ней…
— Отец ушел, — вдруг сказал тихо Андрей, облокотившись на подоконник рядом с Юркой.
— Куда?
— Совсем ушел. Был большой скандал, он сказал, что устал терпеть маму меня, что мы ему как кость в горле, а я вообще чужой, не его крови… Теперь он живет с другой женщиной. Летом они переезжают в нашу квартиру.
— Как это — в вашу? А вы куда? — Юрик удивленно обернулся.
— У матери есть в другом районе однушка. Ну и еще в деревне какой–то родня, но туда мы точно не поедем…
Анна Львовна с сыном съехали с квартиры сразу после экзаменов. Отгуляв выпускной, Андрюша сел в грузовик между журнальным столиком и торшером, подпер голову руками и закрыл глаза. Мама Андрея ехала в кабине, её укачивало, хотелось плакать, но .она держалась…
Нина Семеновна осталась с Игорем Петровичем. Она не могла его бросить, любила, хоть и безответно. Решила, что потерпит и еще одну его жену, лишь бы быть рядом.
— Святая женщина! — поняв наконец грусть Нины, сказал Юрик. — Вот это любовь…
Он помог Анне Львовне выйти из кабины грузовика, оглядел их новый дом. Не хоромы, но жить можно. И двор уютный, с лавочками и старушками, это тоже хорошо.
— Андрей, ты бери, что полегче, я остальное! — распорядился Юра. — А что же фортепьяно? Потом привезут?
— Да ну его! — махнула рукой Анна Львовна. — И так места мало…
Когда подняли в квартиру последний тюк, Юрик пошел на кухню, нашел сковородку, пожарил на всех яичницу, поставил кипятиться чайник. Андрей принес хлеба, Анна Львовна вынула из авоськи колбасу. Сели ужинать.
— Юра, ты прости меня, — тихо сказала женщина, бессильно вздохнула.
— Ой, да не надо об этом! Новоселье же у нас, а! Новоселье! — нарочито весело ответил Юрка, хлопнул себя по коленке. — Андрей, тащи шампанское! Там, у двери стоит. Надо отметить, надо! Ну, Анна Львовна, Андрюша, это же новая жизнь! За нее и выпьем!
Чокнулись. Хорошо, что Анна Львовна привезла подаренные им с Игорем на свадьбу бокалы из чешского стекла.
— Ребят, только не бейте «на счастье», хорошо? Мы таких больше не купим…
Женщина вздохнула.
Но тут Юрик включил радио. Пела Сенчина. Андрей, почувствовав, как его под столом толкают ногой, сообразил, что надо пригласить маму на танец.
Они топтались на маленькой кухне, смеялись, а Юра тихонько ушел в коридор, позвонил тете Оле, чтобы та не волновалась, сказал, что скоро приедет…
… Андрей, как и планировалось, поступил в институт, музыку бросил совсем, даже не хотел слышать о нотах и клавишах. Анна Львовна устроилась на работу в магазин одежды. Она, как оказалось, могла советовать женщинам довольно неплохие варианты нарядов, но работой всё же тяготилась, от чего быстро сникла, потускнела. Но Андрей обещал, что летом они поедут на море. Это грело Анну, давало силы.
Игорь Петрович жил теперь с новой женой. Нина ухаживала за ними, стирала, подавала кофе и пирог в спальню. Хозяин пару раз поймал на себе ее влюбленные взгляды, подмигнул, заронив надежду на будущие отношения.
Юрик так и не подал документы в институт. В Лосёвке заболела мать, отец попросил приехать. Парень быстро собрался, поцеловал Тотолю и прыгнул в электричку.
— Может, на будущий год попробуешь? — спросила Ольга. — Учиться же хотел, в люди выйти…
— Там видно будет. Ну, где родился, там и пригожусь. Не унывай, моя хорошая! — Юра ласково погладил тетю по плечу. — Вроде я и так человек.
— Человек, Юрка! Ещё какой человек, пусть даже и без диплома. Просто за «хорошесть» их пока не дают. А пора бы…
Ольга еще долго стояла на перроне, смотрела вслед поезду, а потом пошла домой. Юра обещал позвонить, когда доедет. Она будет очень ждать…
