Называют ли сейчас коренные жители свой «жилой массив» Больничным городком, и много ли их осталось, коренных? Или название произносит только автобусная дикторша (и то неправильно), объявляя очередную остановку? А бывало, на вопрос, где живёшь, ответишь: «На Больничном», – и всем всё ясно.
***
Ржевская жилая застройка под названием «Больничный городок» возникла в 1950-1960-е годы. Краностроительный завод ещё не называли «старыми кранами» (ударение на втором «а»), потому что «новых» не было ни в помине, ни в проекте. Завод стал градообразующим для городка, отстроенного на пустыре, поэтому его в просторечье называли ещё и «Целиной».
Шестиквартирные красно-черепичные бараки вагонного типа состояли из четырёх одноместных купе в центре и двух двухкомнатных – по углам. В каждой квартире – кухня, печка, отдельный вход. Остальные блага – во дворе.
Пустырь заселился и превратился в улицы героев Гражданской войны вперемежку с героями Отечественной. Проживали здесь рабочие краностроительного завода и незначительное количество работников «почтового ящика», как таинственно величалась будущая «Электромеханика».
Новосёлы-шестидесятники через 10-20 лет переберутся в микрорайоны с другими названиями, что уже подзабылись («Пентагон»), либо выветрились («Семь ветров»). Потому что нет автобусных остановок с такими названиями, и на городских картах эти топонимы не обозначены.
***
Больничному же городку как здравоохранительному комплексу далеко за восемьдесят. Ржевитяне рождались вот в этом родильном вертепе, в здании, под крышей которого выгравирован год открытия – 1938. А на одном из шести Больничных проездов (включая переулки) стоял мрачный деревянный дом о шести углах, шести окнах, об одном крыльце с шестью ступенями. То был морг. Он, видимо, тоже относился к больничному комплексу.
Про него слагали жуткие гоголевские истории. Например: возвращаются мужики по домам со второй смены лунной ночью, проходят мимо морга, глядь – из каждого распахнутого окна торчат руки, ноги, головы покойников. А вокруг – тишина... Когда я работал в литейке на «старых кранах», старожилы настойчиво убеждали меня, что это вовсе не байки и не брехня. Якобы какие-то идиоты действительно однажды влезли в морг, украли спирт и учинили шабаш.
Вскоре мертвецов переселили. А в освободившуюся усыпальню-започивальню въехали две семьи. Одну новосёлку спрашивали, каково жить в деревянном склепе, пусть и бывшем? Она рассеянно улыбалась: «Так я же работаю в мертвецкой, по ночам дежурю одна, привыкла уже».
***
Туберкулёзный диспансер перестал существовать сравнительно недавно – в обозримом прошлом. Известно, что до войны в городке были размещены триста с лишним коек для больных с хирургическими, терапевтическими, глазными и ушными недугами. Больше всего больничных коек находились в том здании, что после войны передали «тубикам» (их так называли в простонародье и шарахались, как от прокажённых). Родители нас туда не пускали, хотя под окнами росла вот такая крупная красная смородина.
Под крышей роддома, как мы уже упоминали, высечена дата – 1938, на гинекологии – цифры послевоенные. Но это не значит, что первый младенец в этих стенах закричал в год массовых репрессий, а первых пациенток госпитализировали в годы застоя. Всё не так просто и быстро у нас. Пока недоделки устранят, пока документы дооформят...
Вон школы, девятая и двадцать третья, «гостеприимно распахнули свои двери» одновременно, 1 сентября 1965 года, а документы на 23-ю оформлены чуть ли не в декабре, две учебные четверти спустя. И ничего, никакого света клином.
Здание гинекологии, разрушенное в войну, долго не восстанавливали. Его называли «развалкой», пацаны на руинах второго этажа играли в «чурики». Родители надрали бы за это уши, но они вечно были на работе. Году в 1967-м под обломками кирпичей на разрушенном лестничном пролёте «развалки» я нашёл целёхонький русский винтовочный патрон.
***
Пациенты современного комплекса Больничного городка, состоящего из трёх медицинских учреждений, – сплошь женщины. Роддом, гинекология, недавно примкнувшая и составившая триединство женская консультация, расположены рядом. Где её (консультацию) только не носило, куда только не бросало!
Моя мама работала в женской консультации, когда она находилась на ещё не переименованной улице Челюскинцев, там, где сегодня располагается паспортный стол, точнее отдел миграции. Потом – на Бехтерева, позже – на Ленина, куда я бегал однажды ночью, когда мама всполошилась: «Я, кажется, в консультации печку не выключила».
Не помню точно, как назывался тот агрегат в процедурном кабинете, где стерилизовали стеклянные шприцы. Отец вручил мне фонарик и попросил, чтобы я сбегал и вырубил печку, потому что мама, причитая, сама засобиралась на работу. Добежал я быстро (мы жили на Челюскинцев), входную дверь открыл, внутрь проник, кабинет отыскал. Конечно, всё было выключено.
Выхожу, запираю дверь, звеня ключами, и слышу, как сзади кто-то прошёл и остановился у дома, который теперь стал Выставочным залом. Почудилось, что этот кто-то – в милицейской фуражке. Я то ли сказал, то ли собирался сказать: «В свободное время делаю подпольные аборты!». И тут виденье исчезло – может, поверило, а может, мысли прочитало.
***
Девятую школу в середине шестидесятых строили заключённые, она была обнесена высоченным деревянным забором с вышками для часовых по углам. В грязевом месиве у Пионерского тупика... Забавное название. Оно вернулось на городские карты, а ведь одно время его затёрли. Поговаривают, что в каком-то провинциальном городке ответственный (хотя скорее безответственный) чиновник имел крупные неприятности из-за Коммунистического тупика. Так вот, у Пионерского тупика я утопил ботинок, он слетел с ноги, когда я её выдергивал из трясины. Ботинок так и не нашёлся.
Мы были первыми первоклашками девятой школы. Ее первый директор, В.А. Беляев, педагог, ветеран, фронтовик, вручил огромный ключ мальчишке из параллельного класса. Я никак не мог понять, как же такой большой ключ пролезет в замочную скважину, побежал смотреть, потерял маму и заныл...
Четыре директора сменились за нашу десятилетку. В 1989-м «девятая» переехала. Я успел посетить старое здание при пятом директоре – в качестве «почётного выпускника» (это я цитирую пригласивших меня педагогов). Новую «девятую» я со скрипом считал своей, пока там ещё преподавали наши педагоги. Потом они перестали преподавать. Потом их не стало. Прошлой весной не стало ещё одной моей одноклассницы, коренной жительницы Больничного городка; она родилась, всю жизнь прожила и умерла в трущобной развалюхе...
***
Некогда житель микрорайона говорил, что в его домовой книге указано, будто улица, на которой он проживал, какое-то время называлась Новоопоцкой. Я собрался было сходить к нему, чтоб сфотографировать эту запись. Кажется, это был праздник, День независимости. Мы его достойно отметили с нашим фотокором, я взял у него фотоаппарат и пошёл к другому другу, после чего собирался сходить к тому самому жителю несостоявшейся улицы Новоопоцкой.
Но произошла поломка. Не фотоаппарата – я сломал ногу. Диагноз уникальный, как у собаки, – трёхлодыжечный перелом. Всегда считал, что у человека две лодыжки, по одной на каждой ноге... Когда вышел из больницы, было уже не до улицы. А ведь, если существовала Новоопоцкая, должна же быть и просто Опоцкая. В 2005-м Олег Кондратьев подарил мне словарь-справочник. Улица Чапаева называлась Ново-Апокской.
К Больничному городку сегодня автобусы идут гурьбой, могут домчать вас до всех улиц, переулков, проездов и тупиков. А было время, когда ходила одна «двойка» с остановкой «Троицкий парк» на маршрутном указателе. Звучит-то как! Это вам не «старые краны» и даже не новые.
Автобусная дикторша в слове «краны» делает ударение на «а». Оно, конечно, правильно филологически, но оторвано от местного колорита. Зато в попавшемся на глаза интервью по поводу туристической индустрии – без каких-либо полутонов: апгрейдинг, ребрендинг, брендинг, бренд. Бред!..
***
Троицкий парк я ещё застал, он утопал в сирени и черёмухе, несколько вековых лип близ заводского забора живы по сей день. Надо бы сходить, проведать... А вот берёзовая роща, что справа от дороги, ведущей к роддому, зачахла. Слева росли высоченные тополя в ряд. Под ними – два ряда акаций. От деревянной остановки вверх можно было пройти по тропинке либо по «туннелю» из акаций. И так красиво, ухоженно было. Куда что делось? Стареют деревья, дряхлеют люди...
На снимках: Ржевский роддом в Больничном городке; бывшая берёзовая роща; бывшая девятая школа; бывший тубдиспансер; на месте бывшего морга – заросшая бурьяном территория.
На снимках: роддом; бывшая берёзовая роща; бывшая девятая школа; бывший тубдиспансер; здесь был морг.
Александр Назаров.
Фото автора (из личного архива).