Утреннее солнце проглядывало сквозь неплотно закрытые занавески. Капитан Игнат Павельев, откинувшись на спинку стула, потирал глаза — этой ночью поспать ему не удалось. Доклад ко «Дню специалиста органов воспитательной работы» принесли слишком поздно, нужно успеть внести правки, заучить и подготовить речь. Пришлось взять работу домой и всю ночь корпеть над документом, с которым в корне не согласен. Приказ есть приказ. С тех пор, как несколько лет назад Игнат Павлович вернулся на службу, чтобы дослужить до пенсии, он старался избегать публики, но в этот раз что-то пошло не по плану...
Как только стрелки часов повисли на шести тридцати, раздался телефонный звонок.
— Доброе утро, Игнат, — раздался в трубке голос полковника Васильева.
— Утро добрым не бывает... — Зевнул в трубку Павельев.
— Тут ты прав... Слушай, помнишь, просил в самый конец тебя поставить, чтоб прям по пути на банкет тебя слушали в пол-уха? Получилось, но есть нюанс...
— Спасибо, Пал Саныч, выручил. Я бы вообще дома сидел, знаешь же...
— Не перебивай! Репетируй как в последний раз, Главнокомандующий в гости едет, и получается теперь — его речь сразу после твоей. Не опозорься.
— Твою мать... Понял... — Коротко ответил Игнат Палыч и положил трубку.
Это конец.
Игнат Павлович еще раз протер раскрасневшиеся сухие глаза, встал со стула и пошел в другой конец комнаты. Голова словно летела отдельно от тела, в животе возникла пустота, которая тянула легкие, не давая выдохнуть до конца...
«Едет, значит. Ладно. Да нифига не ладно! Какого хрена?! Пришел, по бумажке зачитал, погоны получил — так должно быть! Президент на праздник едет... Это же камеры будут, репортеры, телевиденье! Да нахрена мне все это?» — мысли крутились в голове, перекрикивая друг друга, не давая сосредоточиться.
— Одиннадцатое сентября. День трезвости. — Едва слышно прочитал надпись на отрывном календаре, уставившись в который он пребывал в своих мыслях уже несколько минут. — Может, забухать? Уважительная причина? Чёрт. Ну нет, хрень какая-то!
Капитан Павельев бросился к телефону и перезвонил начальнику.
— Пал Саныч! Отменяй меня нахрен, пожалуйста, или в начало ставь, или вообще я заболел и умер! Не буду я твой доклад читать!
— Игнат, не суетись. Список уже утвержден, уйдешь — вопросы будут, а спросят с меня. Заболеешь — поедешь старлеем во Владик духов пинать, там и подлечишься. Я ясно выразился?
— Саныч, ну ты хоть сам читал? — Игнат Павлович взял в руки доклад. — Организовать проведение «Дня правильного ожидания необъяснимого» для... Тьфу... Даже читать тошно! Кто вообще такой бред писал? Как я такое должен при всех вслух читать? День «Заправьте свою кровать» еще проведите, как в детском садике, и скажите, что для воинской дисциплины и поддержания боевого духа нужно! Не буду я этот бред читать. НЕ БУ-ДУ! — прокричал последние слова и с силой вдавил в телефон кнопку «отбой».
Рассветное солнце все глубже пробиралось в комнату и в какой-то момент нашло стоящий на столе граненый стакан. Изогнутое стекло раскидало по всей комнате целый ворох солнечных бликов. В другое время Игнат Палыч улыбнулся бы увиденному, но сейчас, пребывая в крайне мрачном настроении, он обратил внимание лишь на двух солнечных зайцев. Один скакал по серванту, в котором хранится даренный на праздники алкоголь, другой же скакал вокруг календаря, подчеркивая всю важность написанного в нем. Кто вообще придумал традицию даже непьющему человеку дарить именно алкоголь?
Капитан Павельев прервал танец солнечных зайчиков в своей комнате, взяв «гранёныч» в руки, и на ватных ногах двинулся в сторону шкафа-серванта, попутно размышляя: «Если не появлюсь в управлении — мне конец: волчий билет, к волкам в тундру, Васильев такими словами не разбрасывается. Если приеду и прочту доклад — опозорюсь на всю страну, и опять же погонов не видать, и, скорее всего, спрячут еще глубже... Что ни сделай — задница».
Открыв стеклянные дверцы, взял первую попавшуюся бутылку, откупорил и налил бокал до краев. Поднял глаза взглянуть на себя в зеркало и замер. Между ним и отчаянной красноглазой небритой физиономией в отражении стояла рамка с фотографией, на которой, счастливо улыбаясь, смотрела на него семья. Его семья.
Пять лет назад, вернувшись из управления с очередной попойки по случаю чьего-то дня рождения, Игнат уснул мертвецким сном. Пьяным он спал так крепко, что не услышал звонка от жены, что с детьми выезжала из другого города. Не слышал звонка от спасателей, что вытаскивали ее и детей из искореженной машины. Не слышал звонка из больницы, где сухо констатировали смерть последнего члена его семьи. Будучи пьяным, он проспал окончание своей счастливой жизни. Но ирония в том, что виновником аварии был его сослуживец, с которым они из последних сил допивали последнюю бутылку. Который решил уехать домой за на своей машине и не справился с управлением. Получается — бутылка коньяка, выпитая накануне, разрушила столько жизней, что поверить сложно...
Пять лет назад майор Павельев чуть не убил своего сослуживца. Проспавшись и узнав новости, он пробежал несколько районов без обуви, в мятой одежде, в которой вчера вышел с банкета. Он избил до полусмерти человека, с которым ночью пил на брудершафт, и который в ту же ночь лишил его смысла жизни. Остатки алкоголя в его крови не давали ему думать о последствиях, о причине и следствии. В голове были только гнев и отчаянье.
В управлении помогли спустить всё на тормозах. Уголовное дело не завели, несмотря на нанесенные им тяжкие телесные. Сослуживец сел в тюрьму за непреднамеренное убийство, а Павельев был понижен в звании и переведен куда подальше, тихо дослужить до пенсии.
И вот, спустя пять лет, отчаявшийся капитан, который не выпил ни капли с тех пор, стоит с до краёв наполненным стаканом, смотрит на себя в зеркало и плачет. Плачет от того, что решил убежать от проблемы с тем, кто уничтожил всю его жизнь. В руке держит своего злейшего врага, которого победил пять лет назад ценой всего, что у него было, и добровольно готов вернуть его...
Ну уж нет!
— Васильев, сука, значит, слить меня решил?! — прорычал он сквозь зубы, размазав слезы по щетине. — Хрень мне зачитать подсунул? Да хрен там плавал! Хоть перед президентом, хоть перед Богом, я ради тебя в грязь лицом бить не буду! Хватит с меня!
Размахнулся со всей силы и швырнул стакан в стену, разбив его на мелкие осколки, а содержимым забрызгав стену и висящий на ней календарь.
Вернулся за стол и принялся, не стесняясь, вычеркивать весь бред из доклада. Если его и выгонят со службы, то пусть выгоняют за правду. Пусть попробуют выгнать за то, что он знает свое дело и предан ему. Пусть попробуют лишить его пенсии, но он решил, что больше не предаст себя самого. Ради всех тех, кого он любил.
***
Речь Павельева откликнулась овациями в зале. Главное управление воспитательной работы — не та структура, где с трибун часто произносят красивые помпезные речи, но сегодня Игнат Павлович это сделал, и сделал безукоризненно. Поднимающийся к трибуне Верховный Главнокомандующий остановился и пожал ему руку, поблагодарив за неожиданную, искреннюю и воодушевляющую речь. Вернувшись на свое место, капитан Павельев обнаружил рядом хмурого Васильева.
— Изменил доклад, значит?
Павельеву было что сказать, но в этот раз он решил промолчать. Павел Саныч посмотрел на него пронзительно, но беззлобно, и, в конце концов улыбнувшись, сказал:
— Поздравляю, товарищ майор. С возвращением к жизни тебя.
