Выступление доктора философских наук Владимира Владимировича Варавы с XI заседания философского собора «Великое русское исправление имён», посвящённого теме «Русская теология войны» и памяти Владлена Татарского.
У русского философа С.Л. Франка есть удачное выражение по поводу Пушкина: «Светлая печаль». Оно очень динамичное, но глубокое. Смерть такого человека (как Владлен Татарский – прим. ред.) – это, безусловно, трагедия. Но в то же время это был настолько светлый человек, что унывать, печалиться, предаваться скорби – грех.
Он боролся с унынием, с унылым официальным патриотизмом.
Как правильно сказал Андрей Коробов-Латынцев, действительно была только одна встреча 13 марта в комитете по обороне. О Владлене говорят, что у него была харизма, но в чём она? С первых же минут поражает его открытость, русская открытость, бесхитростность, отсутствие двойного дна, отсутствие лукавства. Он сразу подкупал своей искренностью, своей глубиной, подлинностью. Это та исконность, которую мы во многом утратили, растратили.
Он был настоящим, искренним, и это сразу было видно.
Книг я его не читал, но слушал его посты, передачи. Они были ободряющие, с юмором, юмор – народный, потрясающий, оптимистичный, отрезвляющий, бодрящий, и такая уверенность в победе, потрясающая уверенность, граничащая со знанием. Он транслировал эту уверенность, у него был сильный посыл.
И выступление в комитете у него было достаточно философичным и глубоким, он дал анализ ситуации того, что на войне происходит и в тылу, сопоставил, сделал выводы достаточно глубокие, обозначил проблемы без «растеканий по древу».
Еще я позже был в Бункере на Лубянке, видел фрагмент онлайн-встречи. Выступала мама Владлена, очень интересно говорила о нем и раскрыла как мать некоторые его важные черты, и я понял, что у него вообще был некий дар военкора и дар в воина, воина-мыслителя. Далеко не у всех он есть.
Она рассказывала эпизод из детства, очень примечательный: когда в детстве Владлена начиналась телевизионная передача «Служу Советскому Союзу», он вставал на кресло и, когда играл гимн, он просто благоговел, чувствовал что-то, какой-то трепет.
Войну он всегда бы нашел. Если человек воин, и то он всегда в авангарде войны идей, войны добра со злом. Его дар воина раскрылся потрясающим образом, потому что он был одним из лучших военкоров и делал потрясающие вещи.
Жаль, что не удалось продолжить какие-то проекты, реализовать какие-то идеи. Также получилось и с Дарьей Дугиной.
Мы тоже с ней виделись один раз, в 2020 году, во МХАТе. Была большая конференция по русской философии, которую организовывало движение «Русская философия». Ребята-энтузиасты делают полезные вещи, книги издают, мероприятия организовывают. Много молодых парней и девушек. Дарья с ними общалась. Яркое событие получилось, торжественное. Мы наметили, что я по Шестову почитаю во МХАТе, но, к сожалению, не сложилось.
Не так давно я встречал одну из девушек-активисток из этого движения, мы с ней поговорили, и она сказала, что не может оправиться после гибели Даши. Они близко общались и, как корень надломился, она в унынии. Много говорила про Дарью, что она была умная, талантливая, добрая, харизматичная. Девушка сказала: «Даша и президентом стать могла бы у нас легко», – настолько у нее влюбленность была в Дашу.
Верно сказано, что Господь знает времена и сроки. И нужно духовное мужество, чтобы с этим справляться, но это наша ситуация, это Божий Промысел. И нужно его принимать и пытаться понимать.
И Дарья и Владлен были одновременно и яркие и светлые. На самом деле, ярких людей много, но мало светлых. Часто говорят про известных и знаменитых людей, что они яркие. И вот ярких много, но светлых , от которых свет исходит, таких немного. Они обладали и яркостью, и светом.
Своё выступление я бы назвал «Общая неслучайность войны как событие бытия». Если описать ситуацию последних 150-180 лет европейской метафизики то это будет картина деградации метафизики. Это такая общая картина духовного состояния философии и культуры, которая наступила после смерти Бога. Ницше констатировал диагноз об утрате ценностей. Бог умер – это метафора внутреннего духовного распада. Ни христианские, никакие иные ценности не работают больше. Корни этого глубже, безусловно. Это и 17 век, и Возрождение, и средневековая схоластика.
Говорили, что Владлен обладал антисхоластической ментальностью, слово Божие вживую принимал и, действительно, русская традиция антисхоластична принципиально, внутренне антисхоластична, она вне попытки построить рациональную систему.
И вот в этой умирающей с 19 века метафизике Запада две линии прослеживаются. С одной стороны, гиперрационализм , а с другой – его антипод иррационализм. Экзистенциализм сначала, саоме приличное и серьезное явление, потом уже постмодернисткая смерть человека и сейчас постгуманистическое расщепление человека уже на клеточном, биологическом уровне, превращение его в нечеловека.
Путь от смерти Бога к смерти человека порождает новую метафизику. Метафизику случайности. Смысла нет, Промысла Божьего нет, человеческое бытие случайно. В 20 веке в рамках позитивизма организуется гонение на смысл. Смысл угнетается. Смысл преподносится как туманная метафизика, ненужное никому рассуждение. Аналитическая традиция говорит, что смысл есть только в предложениях и не более того, смысл становится категорией семантической, лингвистической, он уходит из жизненного экзистенциального горизонта личности.
Намечаются определенные катаклизмы в состоянии Запада, появляется логотерапия Виктора Франкла, который понимает что утрата смысла – это самая большая современная духовная болезнь. Он пытается выстроить свою терапию поиска смысла, но я считаю, что это безуспешно прошло. Терапия не помогла.
В целом сама философия и метафизика, идущая от греков, продуцирует идею неслучайности человеческого существования. И поэтому такие грандиозные события, как война и смерть, конечно же, неслучайны. И неслучайны и присутствие и участие в войне в том или ином качестве. Метафизика неслучайности является антиподом философии случайности, которая развивается в 20 веке. Можно сказать, что либеральные пацифистские антихристианские взгляды, исключающие Промысел, если это – религиозный контекст, и смысл, если контекст – философский.
Кто хранит неслучайность? Христианство хранит. В Евангелии от Луки говорится, что даже волосы на голове сочтены. Без воли Отца вы не можете сделать ничего, говорил Христос.
Соответственно, философия и русская философия в том числе, также держит в руках поиски смысла, удерживает духовную стать человека. И либеральные пацифисткие одномерные диалоги случайности снимают все: мир случаен, бытие случайно, война – это ужас, агрессия, нужно сделать всё, чтобы ее не было и т.д. Строятся утопические розовые конструкты, которые приносят вред.
Ситуация случайности отсутствует и в философии, и в христианстве. Русская философия особенно в этом аспекте заявила себя. Очень важно пересмотреть взгляды наших философов от Чаадаева до Зиновьева с точки зрения философии войны. И сейчас их взгляды выглядят очень живо и очень актуально. Из классической русской религиозной философии ренессанса и Булгаков, и Трубецкой, и Бердяев дали фундаментальное этико-метафизическое осмысление войны и её неслучайности, её трагического характера.
Здесь важна работа Соловьева. Либеральные исследователи в ужас приходят: как же так, вечная женственность, женская ипостась Божества, и вдруг достаточно жесткие взгляды в «Трёх разговорах»? Он понял, что дьявол выступит в личине миротворца, что это будет дьявольский соблазн.
У Ивана Ильина высказаны очень важные вещи. С одной стороны заповедь “Не убий”, с другой Иван Ильин говорит, что на войне тягостная повинность убивать – это необходимость.
В целом можно сказать, что и христианство и русская философия дают и теологию, и телеологию войны одновременно. Мы получаем мощную метафизику войны, и она в нашей традиции очень глубоко проработана. Сейчас её нужно исследовать и популяризировать, потому что это актуальная философия.
Всегда нужно понимать, что война как метафизическая данность трагического бытия человеческого существования неизбежна. И В. Соловьев об этом сказал, что война – зло, но неизбежное зло. Если мы делаем акцент только на зле и убираем слова «неизбежное» и «трагическое», тогда мы попадаем в это одномерное либеральное болото. И только лозунг “Нет войне” может возникнуть при этом, и больше ничего.
И эта конкретно война неслучайна. Владлен об этом говорил, указывая, что в тылу большинство находится в состоянии ожидания, когда все кончится, что крайне неверно многое подается.
Я работаю в Институте культуры. Буквально на днях поступил министерский приказ провести со студентами беседу с разьяснениями целей и задач СВО. Прошло больше года с её начала. Видимо, лучше поздно, чем никогда. Мне попались студенты-небюджетники, платники, и они были несколько недовольны. Я им дал некую палитру, какие события проходили, какие мероприятия были проведены и проводятся, какие книги издаются, каких можно поэтов почитать отечественных, философов,военкоров, политологов. Но даже такой нейтральный достаточно разговор вызвал вялое, но недовольство, дескать, мы деньги заплатили, зачем нам это нужно слушать. Возникло ощущение, что люди уверены, что это далеко происходит и их это не касается.
Поэтому в связи с русской философией войны важна историософия, чтобы понимать значение войны и этой конкретно войны. Не мало студентов узнали только 24 февраля слова «Донбасс», «Мариуполь», «Донецк», и сразу л получили ложную, искажённую информацию об этом.
Владимир Варава