Уж и не знаю откуда, от казачьих корней что ли, вдруг просыпалась в нём то бесшабашная удаль, то крестьянская хватка. Руководство кафедрой нередко привлекало его к разного рода организационной деятельности: по ремонтным работам на кафедре, по созданию новых экспериментальных установок. Нет, самому ему, разумеется, ничего ни ремонтировать, ни создавать не поручалось, но в части присмотреть, проконсультировать, устроить, - он оказывался очень даже полезен.
В его ведении был экспериментальный стенд, ответственным инженером которого он был назначен распоряжением заведующего кафедрой. Экспериментальный стенд, — это аэродинамическая установка с электродвигателями, механизмами и разного рода измерительной и приборной аппаратурой. Приняв на себя эти обязанности, инженер Квасюк первым делом ознакомился с нормами выдачи спирта на тот или иной прибор, после чего убедил руководство приобрести для стенда совершенно необходимые приборы. Так Василий Квасюк начал ежемесячно получать 1078 миллилитров спирта, который у него, по меткому выражению, приведённому в кинематографе, «испарялся на научной основе». Не секрет, что спиртовая «валюта» помимо научного имела и некоторые иные предназначения. Речь идёт, разумеется, не о банальных злоупотреблениях; а вот хозяйственная жизнь технических лабораторий традиционно строилась на внимательно-тёплых взаимоотношениях вне сферы отношений производственных. Маленький пример: ежегодная разборка склада металлоконструкций, совмещённая с инвентаризацией, требовала физических усилий пятерых-шестерых мужиков. Механики с удовольствием соглашались на этот «бендюж» в рабочее время, зная, что закончат пораньше и от завлаба получат «угощение». Бендюж проходил весело, с прибаутками, а то и с музыкой; по окончании бригадир приносил «хрусталик со слезой» (хрусталиком называли стерильную лабораторную посуду), это ведь почти ритуал, там всего-то по 30-50 миллилитров на человека; мужчины долго потом не расходились и разговаривали научно-технические разговоры; замени угощение водкой и всё рухнет, останется лишь пьянство – понимать надо!
Василий Романович в институтские административно-хозяйственные службы вписался совершенно; в мужской части он считался «своим мужиком», в женской – «славным мужиком», которому охотно прощалась его странная привычка к сочинительству, - мужики они все с придурью (в простительных пределах, конечно): у одного рыбалка, у другого футбол, этот вот что-то сочиняет. В верхние хозяйственные круги Квасюк залетал редко; лабораторные дела чаще сталкивали его с институтскими электриками, сантехниками, строительными рабочими. С двумя сотрудниками он довольно часто имел дело, когда приходилось заказывать и получать что-нибудь из оборудования; один был водителем электрокара (он называл себя «карщик»), другой – вахтёром на въездных воротах, механизм которых был сломан и они уже лет пять не закрывались; оба – бывшие фронтовики: «карщик» был старшиной артиллеристом, вахтёр – пехотным капитаном; оба фронтовика имели ранения.
С Квасюком они были «на ты» и звали его Романычем, - в этом чувствовалась особая сердечность со стороны людей, проживших большую и трудную жизнь; он же, пробегая частенько через проходную, где они обедали, каждый раз уважительно раскланивался, поинтересовавшись о здоровье (формальность конечно, но все равно приятно); по большим праздникам предложит бывало «нашего отведать из хрусталика», они предложение примут и хрусталик примут с благодарностью, но всё неспешно, не теряя достойной важности.
Однажды, правда, промозглым ноябрьским днём (вечером) убегая (пробегая), Василий почувствовал в проходной аппетитный запах разогретых домашних котлет и дежурно поинтересовался здоровьем и делами. Деды пребывали в сумеречно-философском состоянии; на вопрос: что случилось? Грустно улыбнувшись, сказали: «Да ничего не случилось Романыч; котлеты пропадают». Понятное дело, хрусталик тут же произвёл необходимую перемену настроений, а заодно предотвратил пропадание котлет.
Все эти подробности я привожу в связи с намерением рассказать первую, самую крохотную из забавных историй. Крыша над кабинетом Михаила Аркадьевича по весне дала течь; его обращения по официальному варианту результата не давали. Решить вопрос взялся Квасюк. Крыша была в виде мягкой кровли с очень небольшим уклоном. Квасюк организовал механиков кафедры, которые в момент очистили её от снега. Весеннее солнце быстро высушило объект. Неподалёку от института шла какая-то стройка, обследовав которую Квасюк составил план операции.
Он посвятил в план вахтёра с «карщиком», после чего те за неделю наладили работу механизма институтских ворот, которые до этого годами практически не закрывались и через них ходили и ездили все, кому не лень. В назначенный час, когда на стройке был обеденный перерыв и строители «забивали козла» на стройплощадку влетел электрокар и сразу развернулся для движения в обратном направлении. Квасюк вместе с крепким механиком по заготовленной доске закатили на кар стокилограммовую «таблетку» гудрона и бросили два рулона рубероида, после чего кар сорвался с места и помчался, унося с места преступления похищенное и похитителей. Преследование, как и было предугадано Квасюком, началось не сразу; когда преследователи, выкрикивавшие естественные в таких случаях слова, выбежали из ворот стройплощадки, кар успел уже отъехать на расстояние даже чуть большее рассчитанного Квасюком. Преследователи постепенно начали догонять экипаж и уже почти догнали, когда он пересёк границу институтского двора и, когда перед ними медленно закрылись институтские ворота. «Ваш пропуск!» - грозно произнёс пехотный капитан. На следующий день кровля была отремонтирована.
Вторую историю рассказал мне профессор Бойм М.А., с которого в советские времена секретарь парткома взял слово о её неразглашении и, который поведал мне её уже по прошествии этих времён. Однажды ведущему инженеру Квасюку В.Р. неожиданно для всех повысили зарплату, сразу доведя её до максимума. Повышение зарплаты инженерному персоналу по накалу страстей, по обострённому чувству таинственности, по искромётности исполнения разного рода «кульбитов» сравнивалось профессором разве что с цирковыми номерами; даже назывались цирковое действо и ходатайство о повышении зарплаты одинаково: «Представление».
На кафедре существовал негласный график восстановления справедливости для каждого из инженерных работников, согласно которому наступал срок, когда считалось, что уже – пора! Руководитель отдела писал Представление, где, как мог, расхваливал претендента на повышение. Заканчивалась бумага рекомендацией о повышении должности, или зарплаты, или того и другого. Просили на двадцатку больше, давали обычно меньше, растягивая процедуру на годы. Ведущий инженер Квасюк В.Р. на тот период имел зарплату сто шестьдесят пять рублей в месяц. Его Представление с рекомендацией о повышении до ста восьмидесяти пяти (предельной по должности), подписанное «треугольником кафедры и треугольником факультета», в числе других, четыре года пылилось в ящике завлаба в ожидании своего срока. Привычка Квасюка к сбору и хранению всего материального, что так или иначе имеет отношение к его общественному бытию, позволило ему сделать гениальный ход в этой уникальной партии.
Начал он с установления наблюдения за приёмной ректора, в котором под личиной демократа грамотно правил и карал полновластный единоначальник. Субординация по приёму должностных лиц была установлена железная; попасть к нему без вызова составляло проблему даже для заведующего кафедрой; в приёмной дежурили две женщины, вид и поведение которых не допускали никаких неопределённостей и неоднозначностей. Однажды Квасюк увидел, как из кабинета ректора через приёмную рабочий вынес стул, очевидно для ремонта. Мгновенно оценив обстановку, Квасюк в коридоре нагнал рабочего, разговорился с ним и быстро «вошёл в доверие», предложив помощь и «хрустовалюту». Отремонтированный стул позволил Квасюку, одетому в простецкую одежду, беспрепятственно миновать кордон из двух дам в приёмной и осторожно войти в кабинет ректора, когда там находился секретарь парткома. Осторожно поставив стул и дождавшись паузы в высокой беседе, вошедший спросил: «А нельзя ли простому человеку обратиться к высшему руководству?» «Высшее руководство», вследствие временной растерянности от нештатной ситуации проявило секундную слабину и пошло на контакт с «простым человеком», поинтересовавшись, в чём дело?
Тогда Квасюк развернул во всю длину стола НЕЧТО, представляющее собой раскладной альбом, на пурпурном поле которого аккуратнейшим образом красовались похвальные и почётные грамоты от пионерских, комсомольских, профсоюзных и партийных организаций Дома пионеров, пионерских лагерей, школы и института, копии аттестата зрелости и диплома инженера, пионерский и комсомольский значки, значки БГТО и ГТО с удостоверениями, два пионерских галстука (ситцевый и шёлковый), медаль «За спасение утопающих» с удостоверением, корочки Ударника коммунистического труда (как он их достал?), совсем новый диплом «Победитель в социалистическом соревновании», десятки «Благодарностей», фотографии со «значительными людьми». Завершала складной рекламный щит свеженькая копия диплома об окончании Университета марксизма-ленинизма. Советская политическая система изобиловала подобными бумагами, знаками и значками. Человек обычного склада их не складировал. Квасюк, как ещё раз оказалось, не был человеком обычного склада. Увиденное потрясло ректора и секретаря парткома, которые замерли и временно оцепенели.
Насладившись результатом, непрошенный визитёр робко вежливо, но подобострастно спросил: «Вот, как вы считаете, справедливо ли что моё представление о повышении зарплаты четыре года лежит в ящике у завлаба? - и, потупив взор, добавил, - как вы скажете, так и будет». Первым отозвался секретарь парткома, который тут же назвал эту ситуацию «полнейшим безобразием», пригрозив разобраться, и, через паузу, пообещал полностью удовлетворить ходатайство, изложенное в Представлении, полагая, что товарищ ведущий инженер, со своей стороны, не станет настаивать на возвращении ему принесённого материала. С полминуты поколебавшись, владелец согласился, посчитав сделку выгодной. После ухода Квасюка секретарь парткома объяснил ректору поспешность своего решения так: «Представь реакцию, притащи он это в райком… Да что в райком, с этим можно и до МГК дойти». Принесённое было аккуратно сложено и складировано с материалами ДСП (для служебного пользования) в кабинете секретаря парткома, после чего была проведена секретная операция по «раздаче слонов» сверху донизу.
Третью историю (мистическую) рассказал мне доцент Сергей Александрович Доронин, воспроизведя её как бы с обеих сторон некого конфликта, причём Квасюка-то и стороной конфликта трудно считать, поскольку в тот период, о котором идёт речь, он болтался на кафедре, как неприкаянный из отдела в отдел и его лишь на некоторое время занесло в группу прибористов, временное руководство которыми осуществлял инженер Борис Гравский.
Ни на кафедре, ни на факультете никто ни о каком конфликте вообще не подозревал и произошедшее воспринималось как вполне будничная процедура перехода сотрудника на пенсию. На кафедре работала тогда доцент Кира Кирилловна Калюжная; студенты и сослуживцы называли её между собой Какака, смело подвергая данное имя собственное соответствующим видоизменениям в зависимости от падежа. Ей исполнилось шестьдесят пять, когда она решила, что пора заняться внуками и в конце учебного года подала заявление об уходе. Зав кафедрой заявление завизировал, но по согласованию с проректором по научной работе принялся уговаривать её перейти на полставки с неполным рабочим днём в научный штат кафедры и возглавить одну из небольших лабораторий хотя бы годика на два; в этой лаборатории и работали молодые инженеры Гравский и Квасюк. Об уговорах и переговорах ничего не известно; Кира Кирилловна дочитала положенный курс лекций, довела положенные практические занятия; заявление, пролежав у ректора недели три, было подписано, после чего доцента Калюжную торжественно проводили на заслуженный отдых. Вот, собственно, и всё.
Много лет спустя, в результате очередной компании по наведению порядка, Сергей Александрович Доронин был насильственно отправлен догуливать неделю отпуска, и оказался в институтском доме отдыха в одной комнате с бывшим начальником отдела кадров института пенсионером Денисом Павловичем Ершовым, который, узнав с какой Доронин кафедры, рассказал следующую, леденящую кровь историю.
Через два дня после того, как заявление об уходе доцента Калюжной легло на стол ректора, в отделе кадров раздался звонок местного (не городского) телефона. Неизвестный сообщил начальнику, что по институту, «пока кое-где и едва-едва» поползли слухи о чудодейственной способности Какаки материализовываться одновременно в двух местах. Он предложил пройти в деканат, а потом сразу на кафедру, после чего повесил трубку.
Ершов поднялся на третий этаж и увидел в деканате Какаку, которая что-то обсуждала с заместителем декана. Спустившись (сразу же) этажом ниже на кафедру, он опять же увидел Какаку, что-то рассказывающую студентам, которые, покосившись на него, вдруг начали дружно смеяться. Этого быть никак не могло, но оно было именно так. В голове у несчастного начальника отдела кадров закулумбашилось. Хуже всего было то обстоятельство, что неизвестный был из местных, институтских, и эта поганая информация грозила расползанием. Подобные эпизоды начали повторяться. Не выдержав, бедный Ершов всё рассказал помощнику ректора по кадрам (была такая хитрая партийная должностёнка). Иван Данилович, выслушав Ершова, несколько минут сидел молча и тихо, приняв непроницаемый вид; затем, поверх очков внимательно и осторожно взглянул на собеседника, стараясь, исключительно с позиций материализма, подойти к объяснению диковатого состояния всегда уравновешенного сотрудника, и с трудом удерживая себя, чтобы не задать тому банальные вопросы. В тот же день помощник ректора поинтересовался в отделе кадров, что и как; сотрудницы, чуть не плача, дружно сокрушались по поводу здоровья любимого начальника, которого вот уже несколько дней просто не узнать.
По наводке очередного телефонного звонка, Ершов, проявив непочтительную агрессивность, силой (за)потащил упирающегося партийного коллегу на четвёртый этаж в большую аудиторию, где вот-вот должно было начаться комсомольское собрание третьего курса (Кира Кирилловна курировала курс от партбюро факультета, а Гравский и Квасюк были кураторами двух групп от комсомольской организации). Основной вход аудитория имела с четвёртого этажа, но был в ней запасной пожарный выход, который вёл по отдельной внутренней лестнице прямо в институтский двор; этим выходом пользовались и студенты, и преподаватели, чтобы сбегать перекурить.
Когда должностные мужи вошли в аудиторию, их взорам предстала следующая сцена. Аудитория была полна народу: часть студентов отмечались при входе в присутственных листках, другая часть – сидели и занимались своими делами, не обращая внимания ни на кого, кто-то за кем-то носился в беззаботных юных игрищах; Боря Гравский, вежливо расшаркиваясь и что-то объясняя, проводил Какаку, окруженную группой студентов, мимо кадровых мужей к пожарному выходу и они все вместе удалились. Мужи недоуменно переглянулись, но тут случилось то, чего ни за что на свете случиться не могло в нашем нормальном материальном мире: из главного входа появилась улыбающаяся Какака, которую Вася Квасюк, сопровождая, чуть ли не подвёл к кадровикам и которая, поздоровавшись, спросила у Ершова, чем вызван их интерес к комсомольскому собранию. Смешавшись, мужи что-то пролепетали и поспешно удалились через запасной выход, где увидели удаляющиеся фигуры Какаки и Гравского в окружении оживлённо болтающих студентов.
С полчаса после увиденного, мужики-кадровики в кабинете Ершова молча сидели и пили стаканами холодную воду. Пом ректора, как самый хитрый, предположил, что их разыгрывают, но, во-первых, здесь очень многое не сходилось, а во-вторых, всё равно было непонятно, что же делать.
А потом было профсоюзное собрание факультета, где ведьма, расписавшись в присутственном листке, потопталась со студентами возле сцены и уселась между Квасюком и Гравским под бдительным взором Ершова, который по телефонной наводке тут же пулей рванул на кафедру, где окаянная объясняла что-то аспирантам, указывая на доску, которую уже успела расписать жуткими математическими формулами. Подпись в листке присутствия, отданная Ершовым на экспертизу, увы, - оказалось подлинной. По институту ползали всякие слухи.
Стремительно расшатывающуюся нервную систему начальника отдела кадров окончательно доконала очередная чертовщина, случившаяся вскоре после злосчастного профсобрания. Помощник ректора по кадрам предпринял действия по негласному наблюдению за Кирой Кирилловной с целью обнаружения каких-либо нестыковок и подвохов. Стало известно, что Калюжная на кафедре в присутствии десятка сотрудников собирает книги и другие вещи, чтобы перевезти их домой; она ещё колеблется по поводу предложения остаться, но уже производит необходимые отходные приготовления. На следующий день раздался очередной звонок, и тайный доброжелатель ехидным голосом предложил одновременно двум или нескольким заинтересованным лицам (поскольку он постоянно ощущает недоверие к его конфиденциальной информации) проследовать в указанное время по указанным направлениям. Пом ректора направился к центральному входу в институт; из него минут через пять вышла Какака в сопровождении Квасюка и Гравского, которые несли перевязанные стопки книг. Погрузив книги на заднее сиденье подъехавшего такси, ребята вежливо простились с Какакой, усевшейся возле водителя. Машина отъехала. Ещё через пару минут из института вышел бледный и подавленный Ершов, который рассказал, что прибыл с третьего этажа, где Калюжная, заменяя по просьбе зав кафедрой заболевшего преподавателя, только что прочитала последнюю двухчасовую лекцию по компрессорным установкам. На его вопрос, не выходила ли Кира Кирилловна из аудитории во время лекции, студенты, не скрывая недоумения, единодушно подтвердили, что Калюжная даже в перерыве аудиторию не покидала. Последней каплей, переполнившей терпение бедного начальника отдела кадров, стала игривая выходка ведьмы: появившись в тёмном коридоре словно ниоткуда, нагло смеющаяся Какака очень громко прошептала: «Я всё знаю, вы оба зачем-то за мной следите, хорошо, что я собираюсь уйти, а если нет – придётся по институту от вас на метле летать».
«Иван Данилыч, - взмолился Ершов, - Христом Богом заклинаю: уговори ректора подписать заявление этой ведьмуки окаянной. Чёрт её знает, может вся эта химера и имеет какое-то объяснение, только войди в моё-то положение. Я ведь по должности обязан об этих безобразиях доложить куда следует, да ещё и в письменном виде. Сам посуди, что у меня за бумага получится, не говоря уже о последствиях…». На следующий день заявление было подписано.
Эту версию истории Сергей Александрович Доронин по возвращении из вынужденной ссылки в дом отдыха, рассказал жене, которая, общаясь с хорошими своими знакомыми Василием Романовичем Квасюком и Алёной Гравской (женой кандидата технических наук старшего научного сотрудника Бориса Львовича Гравского), пробудила в них живые воспоминания ранней молодости и они поведали ту же историю, правда уже лишённую таинственной чудаковатости, зато наполненную творческой изобретательностью, исполнительским мастерством героев и, самое главное, - материалистическим содержанием.
Вернёмся к началу: заявление Калюжной на столе ректора, зав кафедрой уговаривает Киру Кирилловну пусть на полставки, пусть по полдня, но возглавить на пару-тройку лет эту бесхозную лабораторийку, которую временно только что возглавил без году неделю инженер Боря Гравский; ситуация висит на волоске.
Далее события развивались так. Узнав о надвигающейся угрозе получить в начальницы старую сварливую тётку, Гравский принял решение действовать. Его общестратегический анализ революционной ситуации гласил:
1. Принять волевое решение на назначение Какаки – верхи не могут, низы не хотят.
2.Принять волевое решение против назначения Какаки – низы не могут, верхи не хотят.
Тактический анализ ситуации и последовавшие за ним вариантоизбирательные размышления определили два направления воздействий. Первое, наиболее простое, состояло в создании для Какаки постоянных неудобств и дискомфорта её дальнейшего пребывания на кафедре вообще и в лаборатории, в частности. Не буду останавливать внимание читателя на этом направлении, скажу лишь, что Боря Гравский, ставя задачу помощникам и единомышленникам, постоянно предостерегал их: при организации ложных вызовов к руководству, лжепереносов занятий, пропаж нужных бумаг, ни в коем случае не переходить границ, за которыми в их деяниях можно было бы усмотреть оскорбительные или пакостные оттенки. Второе направление подразумевало выход на институтские верхи. Подобно Штирлицу, Гравский двое суток выбирал среди «верхов институтского рейха» нужную кандидатуру, пока не остановился на начальнике отдела кадров Ершове, которого, согласно плану, предстояло поставить в положение близкое к безвыходному, единственным (и простейшим) выходом из которого он посчитал бы спасительное подписание заявления. Психосоциальный анализ выбранной кандидатуры предопределил вариант воздействия, состоящий в организации периодически возникающих назойливых внешних раздражений, источником которых, согласно замыслу, должна была стать сама Какака, что, согласно неумолимой логике, привело к рождению её двойника.
У Бори было много знакомых из театрального мира; можно считать первой несомненной победой его выбор студентки театральной студии Алёны на кратковременную, но ответственную роль Какаки, а впоследствии, и на долговременную и не менее ответственную, - в качестве жены. Второй и окончательной победой в кадровой политике разрабатываемой авантюры стало привлечение Васи Квасюка, который, не будучи обременённым в то время на кафедре вообще никакими обязанностями, отдался операции всецело, обнаруживая творческое начало в претворении в жизнь идей, генерируемых Борей Гравским. Обилие кино- и фотоматериалов, звукозаписей голоса; одежда, обувь, парики, аксессуары, предоставленные Квасюком актрисе, в избытке обеспечивали техническую сторону перевоплощения, оставляя зависимость последнего лишь от таланта исполнительницы.
Так появилась Лжекакака. Квасюк потребовал от Алёны привлечения пяти-шести её приятелей и приятельниц из числа студентов-театралов, так сказать, - «в массовку», с целью дистанцирования и перекрытия главной героини спектакля от прямых нежелательных контактов с настоящими студентами и должностными лицами. В начале партии у Гравского были опасения, что «клиент не клюнет» и ожидаемой реакции может не последовать; основной расчет гроссмейстер делал на недопустимость для должностного лица сокрытия подобной информации, с одной стороны и нежелательность, помноженную на затруднительность опубликования её в соответствующих инстанциях, с другой.
Первое «крещение» Лжекакаки состоялось на кафедре в лаборатории, куда её с «массовкой» провёл Квасюк, который и передал провокационную информацию Ершову. Ершов, минуту назад видевший настоящую Какаку в деканате, увидев актрису непроизвольно скроил такую физиономию, что «массовка», всюду воспринимаемая за студентов-технарей, дружно рассмеялась. А потом Квасюк по пятам ходил за Какакой и сообщал Гравскому, который выстраивал сцены спектакля. К примеру, перед профсоюзным собранием Какака бросила аспирантам фразу, что она на минуту проберётся в зал, распишется и вернётся на кафедру; этой фразы было достаточно, чтобы разыграть одну из описанных выше сцен. Квасюку удалось даже включить в игру ничего не подозревающую Киру Кирилловну, живописав ведущуюся за ней слежку со стороны кадровиков, и подговорив к шутке; женщина оказалась не без чувства юмора, и ее финальный монолог о полётах на метле был исполнен на высочайшем актерском уровне.
Опуская «разоблачение трюков» этих молодых чертей, перейду к эпилогу третьей истории, которым можно считать утвердившееся руководство Гравским сначала группой, а затем и научной лабораторией, где он успешно защитил кандидатскую диссертацию и стал старшим научным сотрудником. Актерская судьба Алёны не сложилась, зато замужество она считает удачным; вспоминая те дни, она недавно выдала фразу: «Квасюк тогда вытворял такое, что Фигаро Бомарше отдыхает!».
Пора, кажется, завершать все это повествование про Василия Романовича Квасюка (боюсь, что уже порядком наскучил уважаемому читателю); да, чуть не забыл, - обещал ведь про его женитьбу. Про неё поведал мне, узнав, с какой целью данная тема меня интересует, Борис Львович Гравский, который очень деликатно, но, в то же время не жалея красок, изобразил краткую серию блестящих зарисовок, из которых в моем воображении нарисовалось следующее.
Стояла чудесная московская осень, когда…, впрочем, описание природы опущу. Тридцатишестилетний Квасюк ехал на дачу, оставленную ему вместе с двухкомнатной хрущёвочкой родителями, которые, вдруг затосковав по родной станице и, узнав, что освободился дом, покинутый молодыми сельчанами, уехали и поселились в «садах придонья».
Василию нравились крупные женщины. Увидев Её в вокзальной толпе, он шел за ней, не опасаясь потерять её из виду (это было нетрудно). Она обернулась и окинула площадь быстрым проникновенным (лучше всепроникающим) взглядом, который он сразу воспринял, как судьбоносный. Василий старался остаться незамеченным, и это ему удалось; ну прямо, как в детективе про Деточкина, где после этого случилось преступление. Василия же, в отличие от Деточкина, вела любовь! Смеюсь? Узнаете, что было дальше, - ещё больше рассмеётесь, а я вот завидую. Миллионы банальных историй, да их и историями считать не хочется, а потом назовут всё это – личная жизнь. Да, но я отвлекся.
Наш потомок Ромео (помните?) был единственным, кто ловил влюбленными глазами каждый её шаг, каждый её жест и надо же? Поймал: увидев, как возлюбленная что-то элегантно стянула из сумочки у зазевавшейся пассажирки и нырнула в открывшуюся дверь электрички, Квасюк последовал за ней, сел рядом и представился: «Василий». «Стелла, - с удивлённой улыбкой ответила воровка и, обезоруженная влюблённым взглядом, ощутив внезапную нежность, растерянно спросила, - вы на дачу?». Окинув избранницу любовно-восхищённым взглядом, Квасюк с восторгом отметил про себя соответствие имени мощной комплекции.
Разговор завязался и потёк настолько раскованно и, я бы даже сказал, сердечно, словно Стеллочка с Васенькой (так они сразу стали друг друга именовать) знакомы были целую вечность. Про сумочку Васенька не вспоминал, сразу же решив (по-моему, очень справедливо), что женщины из криминального мира «тоже достойны любви и счастья». Цель поездки Квасюка состояла в завершении работ по закрытию дачного сезона. Стеллочка оказалась женщиной хозяйственной и работящей. Они славно провели время на природе, а на обратном пути Васенька позвал Стеллочку замуж; она сразу же согласилась. На следующий день (это было воскресенье) после восхитительно бурной первой, пока ещё гражданско-брачной ночи, Василий, впервые воспринимающий свою квартиру никак не ниже седьмого неба, и пребывающий в полуобморочно-восторженном состоянии, услышал телефонный звонок. Звонила жена, которая сообщила, что её только что «замели с поличным» на вокзале. Убитый горем супруг ринулся в отделение милиции, на чём свет стоит, браня себя за то, что не удержал любимую дома; разумеется, такая ночь не могла не сказаться на её бдительности и квалификации. Его ласточка попалась в сети. Это была её первая судимость. Ласточке дали два года, но реально она отсидела год. Весь этот год Василий Романович с постоянством, удивляющим видавшее виды лагерное начальство и восхищяющим сокамерниц, регулярно, используя решительно любые возможности, навещал любимую. Через сокамерниц слухи об этом удивительном романе расползлись по столичному криминальному миру, видные представители которого приняли активное участие в праздновании официальной свадьбы с венчанием в церкви Василия Романовича и Стеллы Григорьевны, наградив молодожёнов ценными подарками.
Через год Стелла Григорьевна родила двух очаровательных близняшек, которых супруг-литератор не мог назвать иначе, как Татьяна и Ольга; супруга ласково настояла, чтобы девочкам дать её фамилию, а Василий Романович с лёгкой грустью констатировал увядание ветви рода Квасюков. Супруги прожили большую прекрасную жизнь, вырастили и воспитали детей. Ремесло Стеллы Григорьевны ненадолго превратилось в хобби. Супруг знал об этом и постоянно напоминал, чтобы она была поаккуратней, но вскоре Стелла Григорьевна сообщила супругу, что окончательно «завязала». Сегодня Василий Романович пенсионер; встретил его недавно в парке (кстати по пути на кафедру); он гуляет себе с колясочкой – внуков нянчит.
Разговорились. Спрашиваю:
- Сегодня то что про технарей да про интеллигенцию считаете?
- А что считал, то и считаю: техническая интеллигенция и научная общественность – это вот я перед вами собственной персоной, потому как настоящий технарь, – это тот, кто, показав пальцем на нужную людям железяку имеет право сказать: «Здесь есть и мой труд». Я же всю жизнь клепал техносуржик, так что ни о каком моём научно-техническом соавторстве нечего и заикаться; впрочем, профессор считал мою деятельность по подготовке оборудования, по обучению уму-разуму (в том числе и технарскому) молодёжи нужной и полезной; ему виднее, а я ни о чём не жалею; вообще весёлые были времена.
Завершив на кафедре нужные дела, заскочил напоследок в комнату Квасюка. Неприятно поразила атмосфера запустения, лишь беспорядочно разбросанные тетрадочки напоминали те самые «весёлые времена».
«Плоды раздумий» - прочитал я на одной из тетрадочек; видно было по отсутствию пыли и зачитанности страниц, что творение до сих пор пользуется популярностью. Страницы были не только аккуратно заполнены «плодами» автора, но и испещрены замечаниями и комментариями сотрудников.
На прощанье приведу, например, - по первому «плоду» (с комментариями, если таковые имеются) от каждой страницы, пока не надоест:
- Бескорыстие – вызов здравомыслию.
Василий Романович, женский коллектив насторожился.
- Власть не выбирают, власть берут.
- Отпросись.
- Абракадабра – самовыражение для избранных.
Вася, куда тебя несёт?
- Спица, спится и спиться – произносятся одинаково.
- Три вещи не гарантируют безопасности: блуждание по горам с завязанными глазами, ловля ос голыми руками и шутки с женщинами.
И что же, вы испытали на себе, а?
- Бди.
Василий Романович, ну нельзя же …
- Сильная власть всегда высоконравственна, кто не согласен? Сомнение в нравственности власти говорит только о её слабости.
Уважаемый товарищ Квасюк, а ваше ли это дело?
- Отпросись.
- Если жизнь уподоблена спирали, уместно ли любовь уподоблять кольцу?
Эк закрутил.
- О, молодые бабушки!!!
Да уж…
Ай да Романыч!
А вообще-то в самое яблочко!
- Аббревиатура – удобная ненужность.
- Дом-дома, том-тома, лом-ломы, сом-сомы. А как быть с комом? Ах-ах, они видите-ли, комья.
- Независимость! Как это понимать?
- Преф, купе и поллитровка;
Мужики – командировка.
Кстати, у Сени ещё и день рождения!
Романыч, всё уже закуплено.
- Начальник, как же так? Дай ответ; не даёт ответа.
- Не бросай женщин!
А не лез бы ты в личную жизнь, Прутков хренов.
- Нет муки злей для мудреца, чем слышать мудрость от глупца.
Чушь какая-то!
- Бухгалтерия – бюстгальтерия.
Отдел снабжения – отдел сна и бжения.
Верно подметил, старик.
- Приступая к работе, не позабудь о расплате!
- Отпросись!
А вообще, это мысль.
- Русский человек любит вспоминать, но не любит жить.
Василий Романович, ну вы бы хоть кавычки поставили, это ведь Чехов сказал.
- Женское ухо к глупости глухо.
Ну, это всем известно …
- Всегда озабочены почему-то руководители института.
Исключительно по причине неусыпной заботы обо всех об нас!
- Ты чуть вошла, я вмиг узнал, - весь обомлел и запылал.
- В кругу друзей не щелкай клювом!
- Всё слабже жизнь, всё длиньше цепь мучений.
Оно конечно, а по-своему сказать слабо? - литератор.
- С наступлением демократии в Москве появилось много сумчатых мужчин.
- Истина, что это?
Эх, куда хватил!
- Кто говорит, что знает истинную цену, тот попросту глуп.
- Если на здании торгового центра увидишь надпись «завод», не верь глазам своим.