Предыдущие главы: https://dzen.ru/a/Zu6kIuS_8i8hRVy6
Глава 54. Продолжаем обучение
Занятия с «первым потоком» были закончены, и сразу же в Гранме появилась кубинская регулярная воинская часть, солдат которой надо было обучить тому же, чему мы учили наших первых курсантов. Но дело упрощалось: учить должны были уже не мы, а ранее обученные кубинцы. В нашу задачу входил только контроль за тем, правильно ли идёт «процесс». С прибытием кубинской части произошли новые изменения: на территории базы появились кубинская хозяйственная часть и кубинская столовая. Поражены мы при этом были несколькими «моментами». Во-первых, и в строевой части, и в «обслуге» было много (около одной трети или более) женщин. Во-вторых, по возрасту состав кубинцев был самым «разношёрстным»: от 13-14 лет до 40-45-ти. Был даже в строевой части один «боец», по внешнему виду которого, возраст определялся, как 11-12 лет. Ходил он в старой застиранной форме оливкового цвета, больше похожего на серо–белый. Все «русские», конечно же, заинтересовались таким «уникумом». Оказалось, что в действительности этому солдату 12 лет, но служить начал лет с десяти, и, чтобы показать, что он – «старослужащий», а не «салага», специально носит старую, выгоревшую на солнце, форму.
Появление в гарнизоне кубинок внесло в наши ряды заметное оживление. По вечерам раза два в неделю стали организовываться танцы под радиолу, а по воскресеньям – под наш самодеятельный ансамбль, созданный усилиями кларнетиста Миши Шугаева.
В кино стали садиться «по парам», часть парочек после кино сразу переходила к прогулкам по берегу моря, либо вдоль берега реки. Гуляли допоздна, иногда почти всю ночь. Языкового барьера вроде и не возникало. Быстрее всех в этом «деле» «преуспел» водитель из первой эскадрильи, солдат срочной службы Корбут Аркадий. Он был родом из Молдавии, из Кишинёва, молдавский и испанский языки родственные, поэтому быстро «договорился» с подругой до свадьбы. Невеста была поваром в кубинской солдатской столовой, и было ей «от роду» 14 лет. В марте она заявила Аркадию, что беременна, а в середине апреля сыграли свадьбу. «Расписали» их в Гаване в Советском Посольстве.
Чтобы не создавать «ненужного ажиотажа» среди солдат срочной службы, по обоюдному согласию нашего и кубинского начальства, жилищные условия молодожёнам пока не изменили, оба продолжали жить в казармах. Но вскоре у них всё изменилось. Корбут должен был демобилизоваться в июне-июле 1964 года, поэтому стал предлагать молодой жене готовиться к переезду в Советский Союз. Она оказалась патриоткой, и заявила, что её место на Кубе, что своё призвание – защищать Родину, она выполнит до конца. Аркадию ничего не оставалось, как подать заявление о продлении службы сверхсрочно. Заявление командование подписало, сразу же Корбута назначили заведовать каким-то складом, присвоили звание младшего сержанта и выделили отдельную комнату в офицерском общежитии. У его жены никаких особых изменений по службе не было. В ноябре 1964 года она родила мальчика. Я об этом узнал уже из переписки.
Занятия с кубинскими солдатами очень быстро развернулись «в полную силу»: были организованы по нашему образу эскадрильи, внутри эскадрилий солдат «разбили» по группам, занятия по теории сменялись практическими, в общем, было «не скучно». Наши офицеры должны были присутствовать на всех без исключения занятиях: разрешать непонятные вопросы, «разводить узкие места», но главное, соблюдать правила техники безопасности и предотвращать травматизм. Кубинцы были любопытны, как дети, поэтому следить за ними приходилось очень даже тщательно. Кубинское руководство, обученное нами ранее, проводило со своими солдатами «особые» разъяснительные беседы, выражающиеся в обещаниях наказания, это играло существенную роль, мы так «понятно и доходчиво» объясняться не могли.
Через месяц–полтора всё «устаканилось», неприятных эксцессов стало меньше, мы постепенно стали переходить к роли наблюдателей за происходящим, лишь изредка вмешиваясь «в процесс». Да и само обучение к лету перешло в практическую плоскость: солдаты стали лучше понимать свою основную задачу, стали увлечённо проводить тренировки, ухаживать за техникой, подкрашивать её и смазывать, даже украшать рабочие места. Именно в этот период родилась у них гордость от осознания, что у них появилось достаточно грозное оружие, какого на Кубе до этого не было «и в помине». Даже общее название нашего типа ракет ФКР - фронтовые крылатые ракеты, они восприняли, как FKR - Fidel Kastro Rus (полное имя и фамилия Фиделя Кастро), и очень этим гордились, некоторых даже «распирало» от такого совпадения.
Постепенно к кубинцам стали переходить все основные функции: боевые дежурства на позициях, караульная служба, патрулирование территории и т. п. Если вначале они были на позициях в роли дублёров, то к концу лета стали там «полноправными хозяевами». Нам стало полегче. Обучение кубинских солдат к середине лета 1964 года закончилось, остались только практические пуски. Начальством было решено провести два выстрела, по одному в каждой эскадрилье с перерывом в три–четыре дня. Готовились к таким «событиям» все: и кубинцы и мы. Мишени установили на восточном побережье, там было много необитаемых островов и островков. Кубинские расчёты тренировались днём и ночью «до седьмого пота», была «запарка», но результат получился отменным: первая ракета попала чуть не в центр мишени, вторая – с погрешностью около пяти метров. Это было даже лучше, чем допускали тактико-технические условия на эти изделия.
Мы были рады такому успеху, а уж как радовались кубинцы, невозможно описать. Гордость и восторг у них бурлили «через край». И их можно было понять: ведь это они так умело и профессионально провели пуски, а русские здесь вроде и «не при чём»: командовали и исполняли команды только кубинцы. Через двое или трое суток начались чествования и награждения. Я не знаю, как и каким образом наградили кубинцев, участвовавших в этом, не знаю даже, кого наградили из «наших»,как-то это всё прошло у нас «не торжественно». Мне была объявлена благодарность, несколько офицеров из боевых эскадрилий получили кубинские медали и ордена. Но самыми запоминающимися наградами стали четыре автомобиля марки «Крайслер» сиренево-фиолетового цвета, новенькие, как «с картинки». Первую получил командир полка полковник Уласевич, вторую – замполит, третью и четвёртую – командиры первой и второй эскадрилий. Насколько мне помнится, к этим машинам ещё «прилагался» беспошлинный провоз их в Советский Союз. Всем эти машины очень понравились. Был даже такой случай: кто-то из «премированных» заехал на своей машине в песок и застрял. Все, кто были рядом, руками подняли заднюю часть машины и переставили на дорогу, чтобы «не портить» авто буксировкой. При этом всех удивило, что кузов был уже поднят на высоту около 80-90 сантиметров, а колёса всё ещё оставались в песке. Только после ещё одного рывка вверх, они вышли из песка и заколыхались в воздухе. И здесь же, после «освобождения» автомашины из песчаного плена, когда на заднее сидение сели два человека, в её осадке изменений не произошло. Только когда сзади сел третий человек, кузов слегка просел. Такую дифференцированно мягкую заднюю подвеску легкового авто мы увидели впервые. Около недели все «русские» ходили вокруг этих машин и восторгались, но потом привыкли, и стали принимать их «как должное».
Глава 55. Конец кубинской командировки
Вскоре после практических пусков и награждений начались и всё чаще стали повторяться «разговоры» о передаче всего нашего имущества кубинцам и последующем расформировании части. Около половины офицеров переходят на положение советников, остальные, в том числе все солдаты и сержанты срочной службы, отправятся в Советский Союз. В начале сентября меня пригласили «на беседу» к командиру полка. Там были незнакомые мне люди. Они сразу спросили, желаю ли я остаться ещё на два года советником. При этом будет повышение зарплаты, и, возможно, разрешат привезти семью. Командир полка добавил, что он рассчитывал на меня. Но я был настолько мыслями уже в Мартыновке, что сразу же ответил отказом. Мне посоветовали не торопиться, подумать, а решение передать через командира полка. Но и через неделю моё решение не изменилось.
Из «наших» оставались советниками Гоша Жданов, Толя Репин, Володя Борисов, Владимир Богданов, Степаненко Геннадий Васильевич. Все они уговаривали меня остаться, приводили веские доводы, но я уже никого не слушал, твёрдо решил ехать домой, и на очередной вопрос командира о принятом решении снова ответил отказом. С этого момента судьба моя была окончательно решена: больше меня никто не уговаривал и даже не начинал об этом разговора, а через неделю зачитали списки тех, кто едет на корабле «Грузия» домой в первую очередь, там значилась и моя фамилия. Сразу в нашей комнате, как, вероятно, и во всём полку, произошло разделение на тех, кто остаётся, и на тех, кто уезжает. У остающихся были совсем другие дела и заботы, чем у отъезжающих. А отъезжающие были заняты, в основном, «упаковкой чемоданов».
У меня сразу «образовалась» масса свободного времени, и я решил «израсходовать» его в море. Рисковать не хотел, поэтому плавал только в лагуне. «Добывал» десяток–полтора рыб среднего размера, но было «в душе» огромное желание найти красивую раковину, хотя и понимал, что это желание из разряда несбыточных: в «нашей» лагуне давно уже никто ничего «подходящего» не находил. Проводил я в воде часа по полтора–два, но однажды «переборщил» и проплавал в лагуне около четырёх часов. Сначала ничего не было заметно, кроме головной боли от отравления углекислым газом из-за не выдыхаемого столба в дыхательной трубке, но дня через три кожа на спине стала чесаться и облазить: я обгорел на солнце, даже несмотря на «тренированность», и приличную уже толщину загара. Сходила кожа долго и мучительно, и ко времени нашей отправки домой загар на моей спине исчез окончательно. Никакой надежды на восстановление не было, так я и прибыл в Советский Союз без характерного «кубинского» шоколадного цвета кожи, было даже обидно.
Ожидание отъезда всё длилось и длилось. Только в самом конце сентября было объявлено, что корабль уже в Гаванском порту, нам надо быть полностью готовыми. Друзья помогли мне собрать вещи и уложить мой чемодан «мечта оккупанта». При этом обнаружилось, что я долго не заглядывал в него, не проветривал и не сушил свои вещи, от этого форменные китель и брюки навыпуск покрылись плесенью, да и другая одежда оказалась испорченной. Пришлось всё выкинуть, предварительно сняв все знаки отличия, пуговицы и погоны.
И вот мы уезжаем. Поданы два больших автобуса из Группы войск, мы ожидаем построения и прощальных речей и прогуливаемся по кокосовой аллее. Вдруг я замечаю на пальме чудом оставшийся один единственный орех. «Решение созрело» мгновенно, через несколько секунд я уже был «на дереве», сорвал и сбросил кокос вниз. Плод оказался немного перезревшим, но половина стакана сока из него всё же набралась, мы, несколько человек, по-братски, по маленькому глоточку его выпили, при этом даже были шутливые тосты, типа: «за успех нашего безнадёжного дела» или «чтобы не укачало». И построение, и речи казались не нужными, хотелось уже скорее уехать из Гранмы, ставшей вдруг даже родной, знакомой до мелочей; за два года ничуть не надоевшей, хотя до этого казавшейся казематом.И ещё было до боли жаль расставаться с друзьями, с которыми было столько пережито, выстрадано и обсуждено. Я в этот момент пожалел, что не остался советником. Сожалел я об этом ещё не раз, но «жалеть о прошлом – терять вдвойне», сделанного не вернёшь, хоть жалей, хоть не жалей.
Глава 56. Домой
Наконец мы погрузили свои баулы и чемоданы в грузовик, расселись по автобусам и тронулись. Попросили водителя сделать «кружок» по территории, чтобы в последний раз попрощаться с «Гранмой», но ему было «всё равно», и он нам отказал. Похоже, все на него обиделись и до Кьебро-Ачо ехали, не разговаривая, потом всё же оживились. В Гавану приехали «рановато», с точки зрения моряков с «Грузии», регистрацию они хотели начать через два-три часа. Мы все, не сговариваясь, оставили вещи в рядом расположенном пустом пакгаузе, выставили к ним охрану из тех, кто согласился, и отправились в город: у многих ещё оставались кубинские деньги, надо было их «реализовать». Наша компания, человек пять офицеров, пошли на крытый рынок, расположенный недалеко от порта, проходили там около часа, но купили только один арбуз по форме, похожий на огурец, и такой огромный, что нести его было неудобно, весил арбуз более 20 килограммов. По пути назад зашли в несколько магазинов и купили по бутылке «Бакарди» и по сувенирному набору спиртных напитков в виде плоской коробки размером, примерно 60х60 см. Внутри коробки в ячейках располагались бутылочки ёмкостью около 100 граммов, может, чуть больше – около 125. Коробки были красочно оформлены, имели множество надписей и обещали чуть не «райское наслаждение». Приобрели ещё какие-то вещи, но особо запомнились именно эти покупки. Часов около двух дня вернулись в порт. Минут через двадцать началась регистрация.
При регистрации надо было уложить в сетку на пирсе свои вещи, предназначенные для погрузки в трюм, по мере загрузки матросы на палубе корабля поднимали их и подавали новые. Небольшие пакеты, свёртки и чемоданы можно было взять в каюту. Их поднимали тоже в сетке и оставляли на палубе. Матросов рассмешил наш арбуз. Посыпались шутки, вроде «вам его до Союза не съесть», или «вдруг мы его сейчас уроним, отойдите все в сторонку», и т.п. Мы им снизу отвечали, что если они уронят, то арбуз не достанется никому, а если доставят до палубы, съедим все вместе, ещё и не хватит. После «отправки» на корабль вещей, по очереди подходили к столику на пирсе и предъявляли свои загранпаспорта. Девушки за столом делали какие-то пометки в своих «кондуитах» и выдавали посадочные талоны с указанием номера каюты. Когда я получил свой талон, то ещё раз, как в Гранме, «резануло по сердцу»: «Всё, Кубу я вижу в последний раз».
Вместе со мной в 231 каюту «попали» все «наши» - офицеры из нашего полка: Ситков, Захарченков и Агаев – командир роты связи. Располагался наш новый дом на один этаж ниже главной палубы и был обычной каютой второго класса площадью около 12 кв. метров, с двухъярусными койками у стенок и с одним иллюминатором. Два капитана – Ситков и Агаев заняли нижние койки, нам с Аркадием достались верхние. Из «удобств» в каюте был только умывальник, всё остальное: душ, туалет, ванна, кондиционер были в общем коридоре, но мы были довольны и «претензий» не предъявляли. Наши солдаты и сверхсрочники были помещены в класс «турист», на два этажа ниже нас в носовом трюме, по 6–8 человек в каюте. Вот они сразу вспомнили твиндек на «Бердянске». Только «расположились», как раздался гудок, «Грузия» отходила от причала. Мы все «бросились» на палубу, но никто нас не провожал и не «махал платочком», провожали кубинцев, отбывающих в СССР и в «страны народной демократии». Корабль медленно развернулся и двинулся из порта. Пока прощались с Гаваной, подошло время ужина, и мы «вспомнили» про арбуз. Делили по-братски, чтобы досталось всем: официанткам в ресторане, коридорным и горничным на нашем «этаже» второго класса, матросам на палубе и вахтенным. Наверное, никого «не обидели» и нам осталось – арбуз был огромным. После такого «деления», отношения с командой были установлены «более дружественные», к нам все стали относиться по-доброму.
Вскоре выяснилось, что корабль больше, чем наполовину, «заселён» кубинцами. Это были, в подавляющем большинстве, студенты, обучающиеся в учебных заведениях Советского Союза, Польши, Венгрии, Болгарии, ГДР и проводившие летние каникулы дома на Кубе. Многие из них ехали семьями с детьми разного возраста. Старшие дети: шестилетние и школьники, пожившие в России, и «пообщавшиеся» с русскими детьми, отлично овладели русским языком и были «переводчиками» между нами и соотечественниками. Первые три дня океан был спокоен. Все днём находились на «воздухе». На кормовой части верхней палубы открыли бассейн с морской водой, а на корме установили стол для игры в пинг-понг. Один из вечеров посвятили танцам под музыку из громкоговорящей связи. В общем, всё было безмятежно-спокойно. На четвёртый день погода испортилась, и ночью начался шторм. Это был очередной ураган, обрушившийся на Кубу. Я проснулся от очень сильной качки, корабль кидало с носа на корму так, что мы чуть не выпадали из своих коек. Утром в ресторане второго класса посетителей было заметно меньше – пассажиры начали страдать от морской болезни. К обеду качка усилилась и число обедающих ещё уменьшилось.
Девушки-официантки стали «стойким посетителям», в том числе и нам, предлагать дополнительные порции еды и вина (всем пассажирам «по тропической норме» полагались в обед 150 граммов сухого красного вина), мы не отказывались. Правда, на мне такой режим питания отразился «отрицательно»: я за рейс на «Грузии» сильно поправился и единственный раз в жизни весил 94 килограмма.
Волны вокруг корабля были страшными, особенно, если находиться на корме: мы специально «для испытания мужества» ходили туда смотреть, хотя команда корабля «не рекомендовала». Сначала кажется, что волна, даже не волна, а гора высотой более 20 метров, нависает над кораблём стеной и вот-вот рухнет, сметая всё вокруг, но затем корма корабля делает «финт» в виде полувосьмёрки (или латинской буквы «S»), и мы уже смотрим на волны сверху, они кажутся не такими страшными.
Через несколько мгновений всё повторяется, снова смотрим вверх, как на верхние этажи многоэтажного дома, потом снова вниз в пропасть. Ощущения захватывающие, адреналин «хлещет» через край. Длилось такое «светопреставление» более двух суток, постепенно океан стал успокаиваться и снова пошли дни безмятежного плавания. Моряки из экипажа корабля позже «по секрету» нам сказали, что шторм был редкой силы - в 11 баллов, и «Грузию» отнесло за это время чуть ли не к началу нашего путешествия, несмотря на работу корабельных машин, включённых на полную мощность.
Недели две прошли без особых приключений. Выдачи вина в ресторане за обедом уже прекратились, мы «по инерции» перешли на «своё» и выпили все свои запасы спиртного, даже, те, что предназначались, как сувениры. Бутылочки из красивых подарочных коробок, которые купили в Гаване перед отплытием, оказались фальшивкой, никакого алкоголя, тем более «райского наслаждения» мы не получили, а случилось расстройство желудка, посетившее всех подряд, кто выпивал. Сначала мы открыли одну коробку и смешали содержимое всех бутылочек в одной посуде. Выпили… и ничего не почувствовали. Кто-то предположил, что мы зря смешали всё подряд, надо было разделить: коньяк смешать с коньяком, виски – с виски, ром – с ромом. Так и сделали, но ожидаемого «эффекта» снова не получили. Решили пить из каждой бутылочки отдельно, тогда-то и выяснилось, что спиртного в наших сувенирах нет, да и сами сувениры тоже закончились. Красивые коробки, после того, как перемучились животами, «запустили» в море.
За это время у нас «испортились» отношения с экипажем корабля. После шторма танцы долго не возобновлялись, а желание потанцевать было у многих. Кроме того, у нас и музыка была «своя»: в классе «турист» ехал наш баянист Илья Цымбаларь. Мы «проявили инициативу» и в один из вечеров организовали танцы. Пока было светло, нам замечаний никто не делал, но часов около 11 вечера подошёл кто-то из руководства и приказал танцы прекратить. Мы послушались, но не совсем, и «перекочевали» на нижнюю палубу к «туристам». Вскоре нас и оттуда «попросили». Мы попытались продолжить танцы на корме, но моряки были бдительны и нашу попытку снова пресекли. Наутро был «разбор полётов». Цымбаларя, Ситкова и ещё нескольких человек вызвали к первому помощнику капитана. Там им зачитали выдержки и целые параграфы из Морского Устава и пообещали, что если ещё такое повторится, то они «пожалуются» нашему командованию. Мы все на моряков обиделись, но танцы решили больше не устраивать.
В дальнейшем всё устроилось: оказалось, что танцевать никто не запрещал, но организовывать их можно только с разрешения начальства и до времени официального отбоя на корабле – не позднее 11 часов вечера. Такая «заформализованность» нас всё-таки не устроила, и несколько раз мы попытались повторить свои «партизанские вылазки» после отбоя, но корабельные власти их постоянно пресекали, и мы решили больше «судьбу не испытывать», а танцевать «как положено».
В середине нашего пути случилась «интересная встреча» с китом.Было послеобеденное время, я лежал в своей койке на втором ярусе и пытался уснуть. Вдруг на палубе зашумели, закричали: «Кит! Кит!» Мне не поверилось, что «Грузия» встретила кита, вставать было лень, я продолжал дремать. Но шум на палубе усиливался, послышался даже топот ног по лестнице, ведущей из нашего коридора наверх. Тут уж я не выдержал и тоже побежал на палубу. На левом борту корабля было «столпотворение»: все показывали в море и кричали: «Вон он!» И в самом деле, метрах в ста параллельно курсу корабля плыл кит. Потом он «выпустил фонтан» и скрылся. Снова вынырнул кит уже далеко, в полукилометре от корабля, снова виден был фонтан и кит «пропал». Сразу же началось горячее обсуждение происшествия. Оказалось, что отдыхающие на палубе первые увидели кита, когда он появился метрах в пятидесяти от борта. Они смогли рассмотреть его «в деталях». Тогда и поднялся шум. Я вышел на палубу поздно, кит вынырнул уже в третий раз, это было совсем далеко. Пришлось только сожалеть: надо было поверить в реальность кита и сразу бежать наверх, тогда бы впечатлений было больше. На широте Бискайского залива нас снова слегка поштормило, но по сравнению с 11 бальным штормом, что мы пережили, это были «семечки», «Грузии» трехбалльный шторм не страшен.
После шторма заметно похолодало, воздух стал более прохладным, без верхней одежды на палубе было «не уютно». Я выходил в тёплой рубашке поверх обычной летней. На ней ещё с ранней весны были закреплены два кубинских значка, очень красивые и ценные для меня: один был подарком от Союза молодых коммунистов Кубы (это - как наш комсомол). Во время игры в пинг-понг разогрелся и верхнюю рубаху снял. После игры я её не нашёл, стал «взывать», чтобы вернули хотя бы значки, но тщетно – никто ничего не вернул. Думаю, что это сделали «русские» но не из нашего полка, у «своих» я имел какой-то авторитет. Было очень жаль значков. Много раз я себя упрекал, что не снял их и не спрятал, но «дело было сделано», и воры, как правило, не возвращают украденное.
К третьей неделе нашего плавания у меня возникло и окрепло стойкое отвращение к громкой корабельной музыке. Капитан, директор «Грузии» Макацария, видимо, очень любил песню о Тбилиси на грузинском языке в исполнении ансамбля «Ореро», и неважно,что грузинский язык на корабле, вероятнее всего,не знал никто,кроме него, радисты «Грузии» «крутили» эту песню раз по десять-пятнадцать в день, было от чего «затосковать». На 22-й день пути мы вошли в Ла-Манш. Уже чувствовалось, что скоро будем «дома»: климат ещё больше стал походить на «родной», все стали надевать шерстяные вещи, и даже плащи. Ещё сутки, и корабль сделал остановку в польском порту Гдыня. Простояли мы там почти двое суток, пока студенты, обучающиеся в странах Восточной Европы не «сошли на берег». Это была примерно треть от всех студентов-кубинцев на корабле.
После выхода из Гдыни произошли два события. Во-первых, по громкой связи объявили, что все пассажиры, имеющие попугаев или других птиц, должны зарегистрироваться в корабельном лазарете, там же пройти прививки и начать карантин. На Кубе многие русские «обзавелись» волнистыми попугайчиками, они там на положении наших воробьёв. Хозяева конструировали для них клетки «с прибамбасами» и придумывали имена. Были такие, кто решил везти птиц домой в Россию, это объявление касалось их. В нашей каюте попугаев не было. И было досадно смотреть, как часть владельцев птиц поспешила избавиться от своих питомцев и выкидывала клетки за борт. Позже я подобное наблюдал и «дома» в городах и городках, когда владельцы собак, уезжая, выбрасывали своих любимцев на улицу. Второе событие касалось только меня. Ближе к вечеру ко мне подошла девушка-дежурная и сказала,что первый помощник капитана хочет со мной поговорить. Никаких нарушений я за собой не чувствовал, поэтому удивился, но пошёл в его каюту. Похоже, это была не каюта, а «приёмная» с обширным столом и креслами. Разговор начался внушительно-строго:- Мы знаем, что у Вас имеется пистолет американского образца, советуем его сдать. Я опешил:- Откуда он это узнал? Я сам почти забыл про этот пистолет, но стараясь не подавать вида, начал «выкручиваться». Долго слушать он меня не стал, а сказал, что ждёт ровно сутки, потом он будет вынужден произвести досмотр всех моих вещей, у него такое право есть, и зачитал параграф из Морского Устава. Вышел я «слегка ошарашенный». Подумать было о чём: оставить пистолет себе – «хлопот» не оберёшься, выбросить за борт – досмотра всё равно не избежать, сдавать – как-то противно. Не скажу, что мне было сильно жалко с ним расставаться, но всё-таки подарок. В общем, за эти сутки «сломал голову». Подозревать, что меня «сдал» кто-то из «наших» не хотелось, да и знали об этом единицы. Скорее всего, я «засветился» при покупке патронов в магазине в Гаване. Поделиться и посоветоваться с кем-то тоже не мог, чтобы не вовлекать в это «плохое дело» своих товарищей. Так и мучился, но сутки «выдержал» и только в следующий вечер отнёс пистолет и патроны первому помощнику – КГБ-шнику.
Оставшиеся два дня провёл в размышлениях о «превратностях судьбы», но прибытие в Ленинград – Санкт-Петербург и последующие «дела» приглушили мои невесёлые думы. В Ленинградский порт прибыли на 23-и сутки рано утром. Нас всё же пригласили на завтрак и напоследок хорошо накормили. «Параллельно» прошло прощание с официантками и горничными. Как выяснилось чуть позже, их после этого закрыли «под замок» в каютах. Корабельное руководство, видимо, уже имело опыт перевозки военных, способных на несколько дней или навсегда «умыкнуть» понравившуюся девушку. Начались таможенный и пограничный досмотры, на пирсе уже выстроились большие автобусы типа «Икарус» и грузовики, как оказалось, для всех нас: офицеров и солдат, прибывших с Кубы. Кто прошёл досмотр, спускались по трапу «на землю» и принимали вещи, их подавали в сетках с палубы корабля матросы.
Часам к десяти–одиннадцати дня с корабля ушли все военные кубинцы. Девушки через иллюминаторы прощались, махали руками и платками, некоторые плакали. Было очень трогательно. Конечно, больше всех переживали те, кому эти прощания адресовались, но вида никто не подавал, а только некоторые излишне хмурились. Я знал о душевных переживаниях нашего холостяка Аркадия Захарченкова, который «излил» мне свои чувства к одной из официанток из ресторана, где нас кормили. Он даже один или два раза попытался остаться в её каюте «на ночь», но его «выгоняла» какая-то «старуха». Эту тему мы тогда же обсудили с девушками. Они подтвердили, что на корабле принято подселять в каюты к девчатам пожилых женщин, или ставить их «старшими» над молоденькими. И если, «не дай бог», кто-то из пассажиров или из команды задержится у девчат позже 11 часов вечера, эти «дамы» сразу «включаются в работу», и под любым предлогом выдворяют гостя. В общем, как на Востоке, старухи–дуэньи, своя «доморощенная» полиция нравов», «добровольная» помощь руководству.
Глава 57. В Питере
Наконец, наши вещи были погружены в грузовики, все разместились в автобусах и поехали. Мы с «Ситычем» сели в кабину грузовика с чемоданами, просто «из удобства», без всяких «задних мыслей». Однако оказалось, что сделали неправильно: грузовики пошли по маршруту, отличному от маршрута «наших» автобусов, выбравших главные улицы. Центральную часть города я немного знал ещё со времени поступления в Академию связи им. С. М. Буденного в 1955 году, поэтому с помощью шофёра понял, что мы едем по Большому проспекту Васильевского острова, проехали по Дворцовому мосту и свернули вправо. Здесь я уже «ориентировался частично» и только до Мойки. Потом нашим «гидом» стал водитель. По пути заметили много военной техники, расположенной в боковых улочках вблизи Зимнего дворца. Я спросил:-Зачем здесь всё это?. Водитель посмотрел на меня, как на больного, и ответил, что скоро 7-е ноября, на Дворцовой площади будет парад. Мне стало стыдно, мог бы и сам догадаться. Вскоре шофёр мотнул головой направо и сказал: «Балтийский вокзал». Я понял, что едем к южному побережью Финского залива, но немного ошибся: приехали мы в Павловск.
По прибытию нас сразу же разделили: офицеров и сверхсрочников построили отдельно, солдат срочной службы – отдельно. На построении объявили, что сейчас с вещами мы пойдём в казарму, там можем привести себя в порядок и устроиться. Затем обед и отдых. Никому нельзя выходить за пределы воинской части, пока нам не вернут наших прежних документов, «изъятых» при отправке на Кубу. Скоро их начнут выдавать. Оперативно развернулась служба Госбанка – деньги нам стали выдавать после обеда, часа в три дня. Сразу же можно было решить вопрос о дальнейшем «распоряжении» своими деньгами: поместить их на сберкнижку, отправить переводом куда-либо и т.п. Отдельно решался вопрос с валютной частью наших денег. Их сразу переводили в сертификаты, чтобы в дальнейшем мы их «реализовали» в магазинах «Берёзка» или в отделениях «Внешпосылторга». Хуже обстояли дела с нашими документами. На все вопросы, нам отвечали, что скоро привезут, но это «скоро» всё «тянулось» и никак не приходило.
Вечером мы сходили с «Ситычем» и Аркадием Захарченковым попрощаться с нашими солдатами. Им предстояло ещё несколько недель ждать демобилизации, но выглядели они бодро. Прощание было задушевным, хотя не очень длительным. За время пребывания на Кубе нас всех очень сдружили трудности службы: караулы и дежурства, поездки за водой, на разгрузку-погрузку кораблей и прочие «мелочи», как сказал бы «незабвенный» капитан Гончаренко,(капитана он получил в феврале 1964 года).
Чтобы «скрасить» ожидание, наши временные военные начальники провели опрос кому и куда необходимы железнодорожные билеты, и уже вечером того же дня нам привезли и раздали «заказы». Я решил ехать с «нашими» «за компанию». Был поезд «Ленинград – Одесса», но подходил он только мне, остальным было сложно добираться из Одессы в Первомайск, они поэтому «выбрали» маршрут с пересадкой в столице, мне так было тоже «по пути». Наконец-то нам выдали наши документы. Но я не «досчитался» водительских прав. Когда «предъявил претензию», меня заверили, что это не проблема: по прибытии домой я должен написать письмо в Главное Управление автотракторной техники Министерства обороны, права мне сразу же вышлют. Права не выслали ни сразу, ни через год, ни через два. Я устал писать и сдал на права заново, так оказалось проще.
Все, кто получил документы, сразу же поспешили из Павловска «исчезнуть». Мы, в нашей компании, не стали исключением, и в двенадцатом часу дня уже гуляли по Невскому, предварительно оставив вещи в камере хранения на Московском вокзале.
В основном, посещали магазины, потом зашли в ресторан пообедать. Незаметно пришло время отправления нашего поезда. Выехали из Питера «Красной стрелой» и ночью были уже в Москве. Решили, что ночевать в гостинице «Москва» нам подходит больше всего. Без «лишних разговоров» устроились где-то высоко: на шестом или седьмом этаже, и, когда проходили по коридору, в глаза бросились красные звёзды на башнях Кремля. Видимо, это сыграло решающую роль в дальнейших событиях.
Глава 58. Дома
Как только мы помылись и расправили постели, выяснилось, что спать никто не хочет. Покурили, поговорили, и кто-то предложил пойти посмотреть, хотя бы издали на кремлёвский Дворец съездов, его построили в наше отсутствие, никто из нас его не видел. Все сразу же согласились, не подумав, что время довольно позднее, Кремль закрыт. Вышли на Красную площадь. Пройти через Спасские ворота не решились: очень уж «внушительные» солдаты стояли там «на часах», пошли в Александровский сад, и там увидели, что через ворота башни проехала милицейская машина. Нас это убедило, что ворота «проходные». Подошли ближе и «уткнулись» в охрану из милиционеров. Стали их уговаривать пропустить нас внутрь, нам «чрезвычайно нужно» повидать Дворец съездов. Милиционеров такая просьба заинтересовала. К чести тогдашней московской милиции, отнеслись они к нам с пониманием. Проверили документы, удивились нашим одинаковым светлым плащам, и когда узнали, что мы четыре дня, как прибыли с Кубы, проводили до дворца, рассказали о нём, что знали, и вывели за ворота. Мы их горячо поблагодарили и удовлетворённые возвратились в гостиницу. Сразу же захотелось спать, все быстро улеглись и уснули, «как убитые».
Из-за «ночного похода» спали долго. Потом ещё «раскачивались», завтракали и провожали Аркадия Захарченкова: он решил, прежде всего, посетить родителей в Горьком, поезд туда отправлялся с Курского вокзала. Только часам к двенадцати наша уже изрядно поредевшая компания прибыла на Киевский вокзал. Поезд «Москва – Одесса» отправлялся в 13-40, время ещё было, поэтому снова оставили вещи в камере хранения и пошли гулять по городу. Сходили к гостинице «Украина», посетили магазины на её первом этаже, и удивились изобилию гастрономических товаров. По сравнению с Ленинградом это было самое настоящее изобилие. Мы ещё не знали, что в стране с продуктами совсем плохо, и что в Новочеркасске был «голодный бунт», который расстреляли войска. (Об этом я узнал под большим секретом от офицеров уже в Мартыновке). Конечно же, мы сразу накупили всего и в поезд, и к домашнему столу.
Нагруженные «под завязку» явились на перрон. В вагоне сразу сели «обедать». «За столом» Володя Ситков начал разговор о командировке, о том, что в памяти у всех нас это останется на всю жизнь, и клетчатые рубахи, являющиеся как бы символом «кубинской эпопеи», он будет носить постоянно. Все его дружно поддержали и договорились: в память об «операции «клетчатая рубашка» всегда иметь в своём «гардеробе» хотя бы одну ковбойку. Я, кстати, это условие свято выполняю до сих пор. Потом все стали обмениваться со мной адресами, ведь все ехали в Первомайск (Подгородную), я один – в Мартыновку. Сидели и беседовали очень долго, видимо в душе понимая, что в таком составе мы уже никогда не встретимся, да и вряд ли встретимся вообще. Даже не помню, как все улеглись спать.
Проснулся я очень рано: поезд стоял на какой-то большой станции,по-моему,в Кировограде. Было тоскливо: ещё немного и мы расстанемся, все выходили в Помошной, поезд через Первомайск не проходил. Вскоре проснулись все остальные, наскоро попили чаю с остатками ужина и приготовились «к десанту». Станция Помошная находилась всего в 25 километрах от Подгородной, из неё «нашим» доехать до дому было совсем нетрудно. Ещё какой-то час, и я в купе остался один. На душе «скребли кошки» - потерять таких друзей и товарищей, с которыми столько пережито, нелегко. Только что было всё, и не осталось ничего, только тоска и пустота внутри, да всякие тяжёлые мысли в голове. Через три с половиной часа я вышел из вагона на станции Мартыновка.
Подошёл к концу ещё один этап моей жизни и службы: сложный, трудный и опасный, но очень значимый: я многому научился и многое понял. Этап, ставший для меня, без всякого преувеличения, великой школой: я превратился в боевого офицера, способного принять сложное решение, позаботиться в любой обстановке о себе и подчинённых; научился переносить трудности и невзгоды; полюбил оружие; научился ценить товарищескую поддержку и помощь, привык терпеть и ждать.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Замысел этой книги рождался мучительно трудно. Сначала я хотел просто оформить свои мысли и переживания в дневниковую форму, для себя, для детей и внуков, для памяти и постоянно надеялся в душе, что о Карибском кризисе скоро появятся публикации: участники событий напишут подробно, красочно и талантливо, по «свежей памяти», но этого не случилось. Наоборот, мне со временем стало казаться,что уже никто ничего не напишет. Тогда и стали рождаться мысли о необходимости хоть как-то описать всё,и с точки зрения не полководцев,а лейтенантов,на кого легла вся тяжесть ежедневной службы и работы. И чем больше я об этом думал, тем больше возникало противоречий. Я даже додумался до сомнений: были ли события осени 1962 года на Кубе значимы, или они не значили ничего, если о них так быстро и бесповоротно забыли?
Окончательно моё решение написать обо всём этом окрепло к лету 1998 года, когда я понял, что в новой России никому нет заботы думать о событиях «давно минувших дней», и никто, кроме самих участников событий, не вспоминает о Карибском кризисе. Тогда-то я и решил: надо писать, пусть не красиво, но подробно и без «фантазий», только правду; чтобы осталась память о том, что делали, думали и чувствовали молодые офицеры – исполнители «руководящих» планов и замыслов. И пусть это будет, если не гимн лейтенантам, то доброе о них слово. Ведь именно молодые являются главными «проводниками» воли политических и военных начальников в любой, особенно, в сложной обстановке.
Все мои наблюдения во время службы, и особенно, на Кубе подтверждают, что основная нагрузка армейских будней ложится на плечи младших офицеров: лейтенантов и старших лейтенантов. В боевой обстановке это ещё более заметно. Ведь никто всерьёз не поверит, что с солдатами сидят в окопах и поднимают в атаку генералы и полковники. Если и бывали такие случаи, то они единичны, солдат в бой ведут лейтенанты. И в повседневной армейской жизни лейтенанты для солдат и учителя, и воспитатели, и судьи и, порой, главные советчики. Они – посредники между рядовыми и «высокими начальниками», начиная от майора и выше, – командным составом полка. Лейтенанты и «основные ответчики» за всё: за наряды и караулы; всякие плановые и неплановые, срочные и не срочные работы; выезды и командировки с солдатами; и т.д., и т.п. Тяжелее лейтенантской службы только солдатская. Но солдату и легче в том плане, что он отслужил и уехал, перешёл к своей обычной жизни, а для офицера служба – это и есть жизнь, другой у него не будет до пенсии. Порой, глядя на поступки некоторых своих командиров, я задумывался: «А были ли они лейтенантами? Или они родились сразу с папахой на голове?». Но это, как сказал английский классик, «совсем другая история». Главное, что на Кубе наши командиры проявились, в своём большинстве, положительно. Если бы не их порядочность, воля и терпимость, то нам, молодым офицерам, было бы ещё труднее, за это им огромная признательность и огромная благодарность.
Во время написания и обработки этой книги выяснилось совсем непонятное и обидное: наш 584 отдельный авиационный инженерный полк (584 ОАИП, п/п 07204) вообще как бы забыт в официальных и полуофициальных документах. Командир полка полковник Фролов не упоминается, стоит совсем другая фамилия. Даже перепутано место дислокации на Кубе: мы стояли на базе «Гранма», а по документам - вблизи Гуантанамо. После переименования в 1963 году полк вообще нигде не упоминается. Создаётся впечатление, что он был, как бы, расформирован. А сделали мы не так уж и мало: боевые дежурства с запущенными дизельными электростанциями и включёнными системами пуска были беспрерывны во время кризиса, и по одному, а может и по два раза каждая боевая позиция из восьми выстрелить смогла бы вполне. Да и учёбу кубинских военных, судя по времени, мы начали одни из первых. Почему высокое руководство об этом «забыло» - не понятно.
Я до сих пор помню многих наших старших офицеров по имени-отчеству, помню их дела и поступки так, будто это было совсем недавно. И постоянно думаю и мечтаю о встрече, хоть с кем-то из своих друзей, товарищей, сослуживцев по Кубе, втайне надеясь, что эта книга поможет осуществиться моим желаниям. А больше всего хочется побывать ещё раз на острове Свободы, побывать в «Гранме», посмотреть, как всё изменилось за это время и ещё раз в подробностях вспомнить о таком трудном, но и о таком притягательном, прошлом. Но это уж совсем несбыточно.
