Вы были участником группы ДИО с 1982 по 1986. Как этот период повлиял на Вас как на гитариста и на музыканта в целом?
– В начале восьмидесятых наруливал рок. В то время это был очень популярный жанр – появилась целая эпоха героев гитары. Было много потрясающих гитаристов и много отличных альбомов. Самое амбициозное время для игры на гитаре. Мои самые яркие воспоминания о том, как я изо всех сил старался стать самым лучшим, самым быстрым и самым агрессивным гитаристом, каким только мог. И это привнесло определенную энергетику в группу. Группа – это химия, возникающая между ее участниками. И когда несколько лет назад я снова начал играть с Винни [Эппис, ударные] и Джимми [Бейн, бас], химия снова не заставила себя ждать. К тому моменту мы не играли вместе 27 лет, но как только взялись за инструменты, это произошло мгновенно и все мы были на взводе. Именно это заставило нас принять решение найти вокалиста и замутить новый проект.
– Игра с Винни развивает меня как гитариста. С ним я всегда играю лучше. Он очень непредсказуем, и когда мы играем вживую, Винни на каждом концерте делает одно и то же – держит тебя в напряжении. И его энергетика как музыканта заставляет моего внутреннего гитариста расти и играть с большей отдачей и агрессией.
– Вот что я помню про оригинальную группу с первых дней, когда проходил прослушивание у DIO в Лондоне – думаю, это был сентябрь 1982... Я прилетел в Лондон из Белфаста со своим Les Paul и одолженным усилителем Mashall, и мы направились в репетиционную. К этому времени Ронни почти написал песню Holy Diver, и это было единственное, что он написал. Он взял бас Джимми и показал мне риф. И как только мы начали играть, стало очевидно, что в DIO есть химия.
Каково было работать с Ронни Джеймсом Дио? Был ли он требователен как музыкант и как профессионал?
– Иногда было тяжело. Очевидно, что он был потрясающе талантлив, это нельзя отрицать. Но временами Ронни мог стать очень сложным. Он был очень склонен к перепадам настроения. А когда его настроение было мрачным, с ним было очень, очень, очень трудно работать. Похоже, что у Ронни была потребность выяснять отношения на людях. Я недооценил этот аспект его личности. Я всегда считал, что не нужно показывать, что у тебя с кем-то проблемы [смеется]. Но у Ронни был другое мнение по этому поводу. Мои личные взаимоотношения с Ронни не всегда были легкими. В целом мы хорошо провели время вместе. Он мог быть очень смешным. Его положительные качества заключались в том, что он был очень забавным, остроумным и обаятельным человеком. Но его настроение могло измениться за мгновение, и тогда он становился злым и мрачным. Справедливо будет сказать, что в целом Ронни был хорошим парнем.
В 1986 Вы покинули DIO и присоединились к WHITESNAKE, где пробыли два года. Каково было работать с Ковердейлом по сравнению с ДИО и чем закончилось это сотрудничество?
– Прежде всего, я хотел бы прояснить один момент: я не ушел из DIO – меня уволили из DIO. Странно, что спустя 35 лет все еще думают, будто я ушел сам. Так что буду прямолинеен. Я никогда не хотел уходить, меня уволили в середине тура. Примерно через год после этого мне позвонили и спросили, заинтересован ли я в присоединении к WHITESNAKE для гастролей. Это случилось в тот момент, когда их альбом под названием 1987 был закончен и готовился к выходу. Со мной связался Джон Калоднер из Geffen Records, который собирал группу. До этого я не был лично знаком с Дэвидом Ковердейлом, хотя WHITESNAKE открывали несколько концертов для DIO в туре Last in Line в 1985.
– У нас с Дэвидом были нормальные отношения, и поначалу мне было очень легко с ним работать. Но в течение тура все изменилось. Тур был очень успешным, но в то же время очень затяжным. И в какой-то момент Дэвид отстранился от группы, стал отдельно ездить, останавливаться в других отелях, а затем пользоваться отдельной гримёркой. Ситуация становилась странной. Думаю, это было связано, главным образом, с его отношениями с Тони Китэйн. В 1987 я как раз женился, и моя первая жена не очень хорошо ладила с Тони. Поэтому через некоторое время для меня это стало очень сложной личной ситуацией. Справедливо будет сказать, что будучи между молотом и наковальней, мой уход из WHITESNAKE был обоюдным решением. В то время я работал с группой RIVERDOGS в Лос-Анджелесе – продюсировал их демозаписи. И я покончил с WHITESNAKE...
– Если бы это зависело только от меня, я бы не ушел, я бы записал с группой следующий альбом, я был руками и ногами за. Но ситуация стала слишком сложной. Мы поговорили, и я ушел. Практически сразу я приступил к работе с RIVERDOGS. Они были очень недовольны своим гитаристом [Spencer Sercombe], и хотели, чтобы с ними записывался я. Но я сказал, что не буду этого делать, пока у них был свой музыкант. И через несколько недель или месяцев они его уволили. Тогда я присоединился к группе и сделал с ними запись.
Вы упомянули, что Вас уволили из DIO. Что именно произошло?
– Когда группа была только сформирована, Ронни сказал Винни, Джимми и мне, что если мы готовы потерпеть и не получать отчислений от продаж альбомов, мерча и гонораров за тур, если мы готовы работать за более, чем скромную плату, то к третьему альбому ситуация выправится и мы получим свои роялти. Таким образом, мы получали меньше, чем роуди. Когда мы записывали Holy Diver [1983], нам платили 100 долларов в неделю [около 250 долларов на сегодняшний день]. Когда мы отправились в тур в поддержку Holy Diver, наша оплата выросла до 400 долларов в неделю [около 1000 долларов на сегодняшний день]. На протяжении нескольких лет наша зарплата постепенно увеличивалась от тура к туру. Но мы получали меньше, чем наш осветитель, например.
– Кроме того, мы сочиняли песни с Ронни, мы были частью творческого процесса. Но мы не получили ни цента от продаж альбомов, мерча и так далее. Нас устраивала эта ситуация, потому что Ронни пообещал, что к третьему альбому всё изменится. Мы все работали над достижением этой цели, и группа шла к успеху. Когда мы рожали третий альбом, я был первым, кто напомнил Ронни об обещании, данном им в 1982. Ронни сказал: «Давай сначала выпустим запись, а потом всё обсудим». Когда альбом вышел, я снова поднял этот вопрос, но Ронни сказал: «Как только группа отправится в тур, мы обсудим это с Венди». Венди была его бывшей женой и менеджером группы.
– Оглядываясь назад, я вижу эту ситуацию предельно ясно. В комнате было всего четыре человека, когда Ронни давал свое обещание, – Ронни, Джимми, Винни и я. Венди там не было. Ронни никогда не спорил со своей бывшей женой, и у него не хватило смелости сказать ей, что он дал нам такое обещание. Венди никогда не ценила оригинальный состав группы. Она была творчески близорука, и видела только Ронни. Она не видела тех, кто выступал с ним на сцене и писал материал для его группы. Она считала, что заменить можно любого, в то время как Ронни понимал химию нашего состава и ценил её. Но когда дело дошло до ближнего боя, он решил, что проще будет избавиться от меня.
– Со стороны может показаться, что вся причина в деньгах. И да, если смотреть на эту историю в черно-белом свете, то речь действительно шла о деньгах. Но для меня важнее были принципы. Я верю в честность, и когда я смотрю кому-то в глаза, жму руку и о чем-либо договариваюсь, я выполняю свою часть сделки и жду того же от другой стороны. Ронни не выполнил свое обещание. Поэтому меня уволили из группы, и это оставило плохой привкус на многие годы. Я был так обижен, что наговорил гадостей в прессе о Ронни, и он сделал то же самое в отношении меня. Думаю, это было ошибкой для нас обоих.
– Для меня это было очень болезненно, потому что я никогда не хотел уходить из группы. Я верил в группу, я вкладывался в группу, я проливал пот и кровь на всех трех альбомах, чтобы создать эту группу. А по факту меня бесцеремонно выкинули на мороз. Потребовалось много времени, чтобы справиться с этим. Думаю, Ронни тоже понадобилось время, чтобы взглянуть на ситуацию в ином свете и понять, что это не только его наследие, но и наследие Джимми Бэйна, наследие Винни Эппайса и мое наследие.
– Сегодня я могу полностью принять то, что произошло. Много, очень много лет мне было слишком больно. Если бы что-то поставили на радио, я бы его выключил. У меня не было ни одной записи – настолько я не хотел иметь ничего общего с прошлым. Но сейчас я смотрю на это по-другому. Я рад, что снова мог быть на сцене с Винни и с Джимми, пока он был жив, и снова играть эту музыку. Это то, чем я очень горжусь. Но мне потребовалось много времени, чтобы прийти к этому.