Европа сталкивается с возрождением старой угрозы безопасности на своих границах, в то время как ее гарант безопасности последних 80 лет угрожает уйти.
Запах сражений и кровопролития, витающий на протяжении большей части истории Европы, является общим для человеческого опыта на всей нашей планете. Европа, однако, отличается от других стратегически значимых континентов по нескольким важным параметрам. Самое последнее из этих различий заключается в характере порядка безопасности, установленного там после Второй мировой войны и расширенного после Холодной войны, основанного на мощи и участии Соединенных Штатов, которые сейчас сталкиваются с потенциально смертельными проблемами. Однако, чтобы оценить всю значимость этого ордена, стоит рассмотреть его в контексте других отличительных аспектов истории Европы.
Возможно, одним из наиболее примечательных из них является то, что со времени падения Римской империи на Западе в 476 году нашей эры ни один подавляющий гегемон не доминировал в Западной и Центральной Европе в течение длительного периода и, конечно же, не контролировал большую часть ее территории. В 1453 году, почти через 1000 лет после падения Рима, Османская империя захватила Константинополь и последние остатки бывшей Восточной Римской империи. За прошедшее тысячелетие, хотя и существовали претенденты на имперское наследие в Западной и Центральной Европе, такие как ошибочно названная Священная Римская империя, ни один из них по-настоящему не зарекомендовал себя как наследник римской короны. Европа в значительной степени представляла собой захолустье в экономическом, технологическом и стратегическом плане, а входящие в нее государства казались плохими отношениями с великими империями Восточной и Южной Азии и Ближнего Востока.
Некоторые утверждали, что само отсутствие имперского руководства и политического единства после падения Рима стимулировало внутреннюю конкуренцию и динамизм, необходимые для возможного подъема Европы и глобального доминирования. За пять столетий после захвата османами Константинополя европейским государствам удалось поработить, колонизировать или иным образом контролировать большую часть остального мира или создать новые могущественные государства, которые сами по себе стали мировыми державами, включая Соединенные Штаты Америки. В то же время война почти постоянно присутствовала в самой Европе.
Были предприняты значительные дипломатические усилия по поддержанию мира. После четверти века революционного и наполеоновского кровопролития, закончившегося в 1815 году, наступило несколько десятилетий относительного затишья в рамках «Европейского концерта», в ходе которого наиболее реакционные государства объединились для подавления зарождающихся беспорядков. Но эта система рухнула к середине девятнадцатого века, когда произошел шквал значительных войн между великими европейскими державами. Так называемый «баланс сил», который последовал за этим, был подкреплен возможностью катастрофической «Европейской войны», которая, как знали лидеры, могла разразиться практически в любой момент, и в конечном итоге это произошло в 1914 году.
Европа уникальна еще и тем, что в двадцатом веке ее внутренняя борьба спровоцировала обе мировые войны с их разрушительными, глобальными и непоправимыми последствиями для большей части человечества. Первая из этих войн, возможно – и вторая бесспорно – представляла собой стремление одного из наиболее могущественных государств Европы сравниться с международными имперскими подвигами своих соперников путем колонизации и доминирования на своем собственном континенте. Но Вторая мировая война усугубила страдания Первой, закончившись тем, что большая часть Европы оказалась в руинах, миллионы ее жителей были убиты или искалечены, а ее казначейства обанкротились, а континент фактически разделен между влиянием двух, по сути, неевропейских держав: США и Советский Союз.
Хотя спасение Западной Европы, по крайней мере, стало возможным отчасти благодаря настойчивости Великобритании, собственное выживание Британии, а затем и ее будущая роль в качестве трамплина для европейского освобождения, в свою очередь, были обусловлены огромной промышленной мощью Соединенных Штатов. Внутренняя и изоляционистская политика Америки предотвратила ее вмешательство в начале этой новой европейской войны, но ее президент искал у Уинстона Черчилля заверений в том, что борьба будет продолжаться, даже если сама Британия падет перед нацистами, и предоставил свои собственные заверения, что Вашингтон тогда окажет помощь. Это продолжающееся сопротивление. Отсюда и обещание Черчилля в июне 1940 года, что, даже если родина будет захвачена, Британская империя будет держаться, «пока, в божье благоприятное время, Новый Свет со всей своей мощью и могуществом не выйдет на помощь и освобождение старого мира». '. Пока Британия оставалась свободной, Новый Свет действительно освободил своих европейских прародителей, хотя и не раньше, чем США сами подверглись нападению в Тихом океане. Более раннее вмешательство, хотя оно и было политически неправдоподобным, могло бы спасти много крови, сокровищ и страданий.
Следующие 45 лет, к счастью, оставались мирными с точки зрения обычного военного конфликта внутри Европы, хотя в стратегическом плане новая роль континента заключалась в том, чтобы служить шахматной доской для неевропейских сверхдержав и их основным полем битвы, если холодная война перерастет в Третью мировую войну. . Если бы конфликт сверхдержав принял термоядерный характер, Европа, вероятно, была бы почти полностью уничтожена.
В более позитивном плане послевоенный период также стал свидетелем появления в Западной Европе порядка безопасности, основанного на преобладающей военной и экономической мощи Вашингтона и идее коллективной безопасности по всей Северной Атлантике. НАТО, в которой, естественно, доминировали США, вскоре сопровождалось зарождающимися экономическими и политическими европейскими сообществами, чьи пересекающиеся отношения с Альянсом могли быть как взаимодополняющими, так и противоречивыми.
Хотя значительные элементы внутри западноевропейских государств, особенно левые, раздражались продолжающимся после 1945 года американским присутствием в своих странах, это недовольство никогда не доходило до уровня ненависти к СССР, которую испытывало большинство жителей «государств-сателлитов» в Европе. Варшавского договора, для которого советское военное и разведывательное присутствие представляло собой активную иностранную оккупацию, наиболее очевидно в Венгрии в 1956 году и Чехословакии в 1968 году. Хотя США существенно сократили свои силы в Западной Европе после распада СССР в 1991 году, это было связано с Это больше связано с желанием Вашингтона воспользоваться «дивидендами мира», чем с каким-либо неустойчивым сопротивлением со стороны европейского населения или руководства. Действительно, в эпоху после холодной войны, несмотря на исчезновение объединяющего общего противника Советского Союза, возглавляемый США порядок безопасности в Европе сохранился и даже распространился на восток.
Трилемма Европы
«Пусть Европа будет целостной и свободной», — провозгласил президент США Джордж Буш-старший в 1989 году, описывая «более широкое видение» Вашингтона «Европы, которая свободна и находится в мире сама с собой», когда холодная война приближалась к концу. В эссе, опубликованном в конце 2023 года, историк Тимоти Гартон Эш оценил прогресс Европы за прошедшие десятилетия на пути к желаемой «троице» «целого, свободного и мирного». Конечно, эту «троицу» – возможно, переформулированную как единство, свободу и безопасность – можно было бы применить как аналитическую призму ко всей европейской истории. И при более внимательном рассмотрении, в течение более длительного периода времени, это можно было бы понимать более точно как то, что экономисты называют «невозможной троицей» или «трилеммой»: такая, в которой три цели находятся в некотором напряжении, и где это часто невозможно достичь всех трех одновременно.
Например, единство и безопасность, принесенные римским гегемоном, сопровождались отсутствием свободы или самоопределения. Государства Европы в последующих поколениях, возможно, пользовались большей свободой, но они также были более политически раздробленными и менее безопасными. Более поздние попытки в девятнадцатом и начале двадцатого веков создать коренной европейский порядок безопасности равных и суверенных государств, отмеченный более широким сотрудничеством и даже формами коллективной безопасности, в конечном итоге потерпели катастрофическое поражение.
Только после возвращения образного блудного сына в лице Соединенных Штатов Европа смогла достичь всех этих целей в совокупности. Фактически, как во время, так и после Холодной войны, США служили исторически аномальной формой нетерриториального гегемона в Европе. Это было далеко от «офшорного балансирования», которое поддерживают некоторые современные «реалисты»: Вашингтон содержал на континенте сотни тысяч военнослужащих вместе с ядерным оружием и оставался тесно связанным с Европой посредством пакта о коллективной безопасности НАТО. Однако США не оккупировали и не аннексировали европейскую территорию, а также не свергли правительства внутри Альянса, которые действовали против их предполагаемых интересов. Например, когда в 1966 году Шарль де Голль вывел Францию, одну из крупнейших западных держав, из-под единого военного командования НАТО и изгнал военную штаб-квартиру НАТО, американские танки не вошли в Париж. Тем не менее, порядок европейской безопасности, бесспорно, зависел от военной (и в некоторой степени экономической) мощи Америки.
Вашингтон выполнил эту роль не из самоотверженного альтруизма, а из просвещенного корысти. Оно считало сохранение Западной Европы в рамках свободного мира ключевым национальным интересом. То же самое можно сказать и о предотвращении дальнейшей междоусобной и дестабилизирующей войны в Европе. США служили не только защитником от внешней советской угрозы, но и, более косвенно, гарантом мира внутри Европы. Участие Америки в Европе послужило решающим подтверждением ее союзникам во время войны, что для Западной Германии будет безопасно восстановиться и действовать в качестве оплота против коммунизма. Постоянное присутствие Америки после 1989 года стало дополнительным утешением для Великобритании и Франции, лидеры которых питали серьезные опасения по поводу воссоединения Германии. Таким образом, Европа пользовалась многими преимуществами безопасности гегемонистского присутствия, но без традиционных сопутствующих недостатков тирании или территориального хищничества.
Этому примирению невозможной троицы способствовало объединение национального суверенитета посредством расширения европейского политического и экономического союза, в котором наблюдалось некоторое движение к усилению единства при сохранении в значительной степени национальной свободы. Но это не принесло с собой существенного увеличения безопасности, создаваемой собственными силами: безопасность Европы по-прежнему в конечном итоге зависела от США. Стремление к долгожданному бюджетному облегчению, которое принесло усиление обычного разоружения после холодной войны, возможно, в сочетании с переусвоением уроков собственной деструктивности и саморазрушения в предыдущие века, привело к череде позорных военных колебаний или бессильных действий в самой Европе. Или его ближайшие окрестности, решение которых потребовало американской силы – от Боснии через Косово до Ливии. Несмотря на эти унижения и бесчисленные разумные требования со стороны многочисленных администраций США о более справедливом «распределении бремени», большинство европейцев продолжали полагать, что они смогут бесконечно пользоваться защитой и преимуществами относительно мягкого и либерального Левиафана.
Что произойдет, когда Левиафан уйдет? Сможет ли Европа продолжать наслаждаться сочетанием единства, свободы и безопасности, если США либо не смогут, либо не будут продолжать выступать в качестве гаранта ее безопасности?