Сегодня мы особенно активно наблюдаем тяжелую идеологическую обработку по всем возможным каналам. Мы признаем, что для взрослых нормально находиться под постоянным потоком информации, и мы знаем, что так было всегда. Но есть что-то, что сегодня все больше и больше напоминает один из тех времен, когда мы ходим по краю реальности. Что-то, что начало переходить черту.
Я гуляю в парке и слышу, как дети в возрасте от 5 до 10 лет играют с игрушкой, которая повторяет то, что они говорят. Они разговаривают, повторяет она. «Я тупая», — кричит один ребенок поверх игрушки, и она повторяет. «Я урод», — кричит другой, а она повторяет и т. д. Однако среди представленных строк снова и снова громко прокрадывается фраза, которая не может не произвести впечатление:
«Я убежденный коммунист и у меня большой пенис»
Дети настойчиво кричат, и игрушка повторяется. Снова и снова. Я их некоторое время слушал и думал о том, как через 33 года после конца социализма пятилетний ребенок держит в голове понятие «грязный коммунист» и в то же время дарит ему «большой пенис». Ему 5 лет. Даже его мать не родилась во времена социалистического блока. Откуда эта ненависть? А потом я задумался, знаю ли я каких-нибудь коммунистов, и да, вспомнил. Оба моих деда были убежденными коммунистами и очень хорошими людьми. Вписанные в эту реальность, они были ее частью. Тогда мой отец работал и жил в переходный постсоциалистический период и был его частью. Оно вписано в другой дискурс, и я ни разу не слышал дома, чтобы кто-нибудь презирал или оскорблял другого из-за времени, в котором он жил. Я, в свою очередь, вступаю в совершенно новый этап развития общества и не думаю, что мои деды были чем-то плохим. Я помню их спокойными, улыбчивыми, трудолюбивыми, добродушными людьми. И да, они оба были коммунистами. Но у пятилетнего милашки, который до сих пор не умеет завязывать шнурки, есть устоявшееся представление, что это какие-то «тупые коммунисты с большими членами».
В современной лингвистической науке с середины ХХ века и до наших дней понимание устной речи заключается в том, что она представляет собой систему знаков. Это понимание, богато развитое семиотикой и прагматикой, в большей степени проявляется в работах Фердинанда де Сюссюра. В этом направлении работают также Роман Якобсон, Пирс и многие другие яркие учёные указанного периода. В самой краткой форме нам пересказывают, что слова являются знаками и функционируют в системе взаимоотношений с другими языковыми элементами речи. Я подчеркиваю, что даже когда мы говорим о моде, а не о языке, мы все равно можем смотреть на нее через призму знаковой системы. Они вводят речь, речевой дискурс и общую логику того, что все можно проанализировать через систему знаков. Но знаки и их значения не изолированы от течения времени и развития общества. Например, когда Писистрат пришел к власти в Афинах, слово «тиран» имело положительный смысл. Когда его преемники захватили власть и злоупотребили ею, слово «тиран» приобрело новый смысл. Когда мы рассматриваем значение слова, вписанного в знаковую систему определенного периода, мы подходим синхронистически. И когда мы пытаемся проследить эволюцию знака в разные эпохи, мы подходим диахронически или «вне времени». Почему это имеет отношение к словам детей в парке?
Синхронно говоря, если бы кто-то исследовал эту фразу, можно было бы, скорее всего, прийти к выводу, что эти дети были вписаны в дискурс, который был прямым следствием периода, когда слово «коммунист» было ругательным. Наличие такого понятия в словаре 5-летнего ребенка означает, что на него непосредственно повлияли события, нагружающие слово этим значением. Но мы знаем, что 33 года спустя 5-летний ребенок не мог напрямую пострадать, потому что ни он, ни его родители не родились в то время, когда какой-либо вред мог быть причинен людьми, принадлежащими к концепции. То есть с синхронической точки зрения это понятие искусственно прививается в детский дискурс или перехватывается другим дискурсом, в котором это понятие имеет действительное и именно такое негативное значение. То есть, говоря синхронно, этот смысл принадлежит другому отрезку времени и другому месту, но сохраняется в системной связи с текущим и этим местом.
Однако в диахроническом плане все выглядит иначе. В Социалистическом блоке концепция «коммуниста» как знаковой системы носит положительный характер. Этот термин имел негативный оттенок в капиталистической части мира во время холодной войны. Слово по обе стороны железного занавеса — это знак с разным значением. И здесь, диахронически, 5-летний ребенок, не имеющий ни непосредственного опыта, ни где-либо, чтобы получить побочный опыт, употребляет в дискурсе слово, пришедшее с капиталистической стороны завесы, но делает это вне периода в котором это имело бы какое-то значение. То есть знак строится не на основе личного опыта, не на основании рассказа свидетеля, а на основе системы представлений, внешней и вне своего времени . Почему? Потому что сегодня это слово означает не то, что оно означало тогда. Потому что концепт с диахронической точки зрения постоянно нагружается и разгружается смыслами. Потому что существование, связанное с этим понятием, для большей части мира закончилось и никак не влияет на жизнь ребенка. Почему же тогда этот знак в словаре ребенка? Я задаю этот вопрос как добросовестный вопрос. Каково значение этого знака в воображении ребенка и с какой целью он помещается в его сознании? Откуда оно взялось и кто его туда положил? Самое главное, какую пользу ребенок получит от негативного отношения к этой концепции? Более того, знает ли ребенок понятия, имеющие гораздо более тяжелое и отрицательное значение, общепризнанное во всем мире как отрицательное? Могу поспорить, что пятилетний ребенок не будет знать этого слова, потому что система не хочет, чтобы ребенок функционировал диахронически. Система хочет, чтобы ребенок синхронно усваивал код текущего дискурса и не задавал вопросов. Сколько вещей можно принять во внимание, когда пытаешься рассуждать о значении этого знака. Здесь, в фильме об Оппенгеймере, когда ему задавали прямой вопрос, прозвучало именно такое суждение: «Я не уверен, что могу вам сказать, что это такое». и согласие собеседника «я тоже на данном этапе не могу».
Дети, конечно, не придумывают это сами. Это специфический дискурс, программа, настолько повсеместная везде и во всем, что неокрепшая, еще не знакомая с миром детская психика впитывает ее, как губка. Даже если понимание родителей носит чисто политический характер, они не будут строить столь значимый план для своих детей и всегда будут подталкивать их к позитивному и более полному содержанию, на которое можно пойти, чтобы вырасти в направлении более полного понимания мира. Источник экзогенный. Потому что, если бы маленький милашка мог посмотреть в глаза людям, о которых он говорит, например, прадедам, он бы составил собственное мнение. Но не может, потому что их больше нет.
Текст был переведен автоматическим переводчиком. Прошу прощения, если какое-то слово в переводе выбрано неправильно.