Шпион
Еще лежа в постели, поутру, как и последние несколько лет, советник раздумывал, как выявить шпионскую сеть, о существовании которой подозревало начальство и говорили на местах. Нюх сыщика подсказывал, что до цели недалеко. Оставалось схватить предателя и потянуть за ниточку.
Последние годы оружейная промышленность Германии и России развивалась почти параллельно. В Российской империи еще не успевали внедрить новое изобретение, как такое же, только лучше, появлялось на немецких заводах. Так было с оптическим прицелом и с медными ударными капсюлями. Но случалось и наоборот: свободно досылаемую и саморасширяющуюся пулю Минье доработал сам император Николай I. И, хотя его пуля оказалась значительно лучше пули Минье, практического применения она не получила, так как испытания ее затянулись. А вот нарезное оружие, принятое на вооружение в России, хотя и было бельгийским («люттихские» штуцера), но дорабатывалось на Ижевском заводе. Инженер Юнг снабдил его подъемным «гессенским» прицелом, штыками-штуцерами и специальным шомполом.
В этой конкурентной борьбе процветала шпиономания и, собственно, сами продавцы разного рода государственных секретов. Вот и сейчас подозрительно быстро оказались осведомлены европейские дипломаты о новом типе пуль, которые разрабатывались на ижевском заводе. Существовало единственное письмо о том, что оружейное производство готово приступить к их испытаниям. Таких пуль еще во всем мире нет. Однако агентура сообщила, что немцы уже и проект декларации о неприменении такого оружия, наносящего смертельное поражение человеку, разрабатывают[1]. Откуда знают? Есть засланный казачок на месте. То, что шпион на заводе работает не один, сомнений не было. В этом деле без агентурной сети и руководства не обойтись.
Собираясь на утреннюю привычную зарядку, Лагунов раздумывал о будущем дне. Он предстоял быть сложным. Тайной миссией Лагунова на эти дни (с которой советник, собственно, и приехал в город) было обеспечение безопасности великого князя Максимилиана Лейхтенбергского в городе-заводе. А тут такое: кража бумаг, убийство. Как бы еще чего нехорошего не случилось. Поговорив с вечера с полицмейстером и начальником охраны, советник немного успокоился – охрана у великого князя была отменная. Однако убийцу и бумаги надобно найти как можно быстрее!
В голове советника промелькнула мысль, и он постарался поймать ее: вспомнилась одна маленькая деталь – лежащая не на месте фотопластина в кабинете генерала. Все остальные – в стопке, а эта – на краю стола. А в тот день генерал аппаратом не пользовался – совсем не до этого было. Если предположить, что бумаги находились в доме и с них хотели снять фотокопию, тогда убийство безобидной тетушки вполне вписывается в общую картину – могла увидеть то, чего была не должна!
«Так-так-так! Но почему именно – фотокопия? Ведь это хлопотное и сложное дело. И знать надо, как работает аппарат. Почему для этого не был приглашен простой копировальщик, который за сутки перевел бы самый сложный чертеж? Должно быть, у шпиона не было времени ждать до следующего дня. Значит… Значит, именно на следующий день, в день приезда в город высоких гостей должна была произойти передача документов!»
Лагунов вспотел. Он ухватился за самый кончик той шпионской сети, которую разыскивал уже который год. Оставалось совсем немного – найти исполнителя, который мог вывести его на более высокий уровень, и потянуть эту ниточку.
«Кто же мог сделать фотокопию? В доме генерала в это время, согласно показаниям швейцара, был только один человек из списка: Прокопьев. Инженер. Но зачем ему красть свое же изобретение? Только если отвести подозрения от себя. А зачем множить его столь сложным манером? Нет, все же – не он. Однако в любом случае надо будет во что бы то ни стало найти этого неуловимого инженера и сравнить отпечатки с теми, что сохранились на резаке, которым была убита старушка. Кто еще мог быть в доме в момент убийства? Кого не заметил засоня-швейцар? Поручик – его я еще вчера включил в список подозреваемых. Кто еще? Молодой барин или его сестра? Нет, не то. Мотивов нет ни у одного. Управляющий? Слабак. Фани, в конце концов? Фани… – Лагунов постарался отогнать от себя неприятную мысль. – Так…А мог кто-то рискнуть и проникнуть в дом генерала, воспользовавшись тем, что из-за промоины все должны были уехать на завод? Тоже маловероятно. Ладно, оставим пока все версии и вернемся к началу», – когда Лагунов размышлял, то часть своих мыслей проговаривал вслух и, как бы от имени своих внутренних собеседников, говорил о себе с собой же во множественном числе.
Накануне советник весь вечер разбирал личные дела работников секретного отдела и иностранцев, служащих на заводе. Узнал много любопытного.
Среди иноземцев числились пятьдесят пять человек «еврейского закону», которые, хоть и добились того, что им выделили замшелое зданьице в городе под синагогу, но по указу императора все же обязаны были «не выделяться среди населения и носить простое немецкое платье». Было несколько перекрещенных евреев. Эти и вовсе считались своими, почти что русскими и служили преимущественно в инвалидных ротах, которые использовались для охраны военных частей и производственных цехов. Вот и в 6-й секретной части значился такой «выкрест». Им оказался Михаль Коваль. Моше Архан при рождении. «А ведь ничего не сказал на опросе, когда спрашивал про национальность. Значит, испугался вопроса, струсил. Что-то знает или причастен… Надо бы его проверить». Лагунов выписал фамилию на листок.
Было немало немцев: Филипп Платте из Пруссии работал механиком, Александр фон Цедельман – прусак российского гражданства, казначей и титульный советник, орденоносец Святой Анны. Генрих Бейне создавал приборы для ружей. С мастерового дослужился до коллежского секретаря и был награжден золотыми нашивками. Француз Николаи числился старшим смотрителем железоделательного производства. А другой его соотечественник, Фридрих Поппе, был назначен главным оружейным мастером.
И прочая, и прочая. Иноземцы трудились во славу России не покладая рук. И каждый из них мог быть патриотом своей новой родины, а мог оказаться шпионом. За листами биографий, исписанных аккуратным почерком, стояли живые люди.
«Сколько прекрасных мастеров работает на заводе! Неудивительно, что дела города процветают, – думал Лагунов. – Но кто-то из них – враг, и вычислить его по сухим текстам биографий практически невозможно. А если предположить, что шпион – русский? Предположим, служил в столице, и там состоялся первый контакт с иностранными разведчиками. Или когда торговые делегации в город приезжали – там и познакомился. Нет, так можно долго гадать. Надобно применить методу психологического портрета преступника. Итак, каким может быть наш шпион? Вероятно, выдержан и опытен – до сих пор себя не обнаружил. Знает иностранные языки или сам иностранец. Не любит Россию, прозападник либо мизантроп. Заинтересован в деньгах, как и, допустим, Фани. Фани?» Лагунов потер виски. Определенно, девушка не выходила из его головы. «Какая нелепица в голову лезет. Хотя… если включить рассудок, девушка вполне подходила на роль шпиона, если… если у нее есть помощник на заводе, который мог забрать бумаги. Прокопьев – на него ведь и не подумаешь!»
Лагунов вспомнил, как Фани расспрашивала его про дело, ради которого он приехал. Вспомнил ее желание вести вместе следствие и ее искренний интерес и сочувствие инженеру. Противный коготок странной обиды поскребся по его сердцу. Советник загрустил. Подозревать всех и вся – неприятная особенность его работы. Он дописал две фамилии: Дюрбах – Прокопьев. «Так-так… теперь важно оставить голову холодной и продолжить размышлять. Кто еще может шпионить против своей страны? Может ли это делать человек солидный, состоящий на хорошем счету? Вполне. Склонить к шпионству почтенного человека проще простого, если применить шантаж. И вот тогда подозреваемым может быть кто угодно: любой из секретного отдела и тех, кто заходил в отдел, либо… домочадцев генерала: тот же управляющий или поручик. Надобно копнуть глубже. Вот, к примеру, Болховский: полукровка-поляк, к тому же выслан из столицы за дуэль. Но дуэль дуэли рознь. Судя по тому, что блестящего специалиста направили за тысячи верст от привычного общества, что-то было не так с этой дуэлью. Надо бы разузнать!» Список подозреваемых пополнился фамилией Болховского. Лагунов еще раз внимательно перечитал личные дела подозреваемых. Обнаружил, что Питер Флемминг, инженер-немец, который заходил в тот день в секретариат, у себя на родине проходил по уголовному делу за растраты. Такому шпионить против новой родины резона нет. Если только… Если только ему не пообещали прощение и достойную работу. Фамилия немца тоже попала в список. Посмотрев на внушительный столбец из имен и фамилий и не придумав ничего лучшего, советник решил просить полицмейстера установить за всеми подозреваемыми слежку. В город вместе с великим князем Лейхтенбергским прибывает торговая немецкая делегация, и с ее приездом шпион должен активизироваться и выйти на контакт с иностранцами. Вот на живца Лагунов и решил ловить вора и убийцу. Других вариантов не было. Перед тем как лечь спать, советник вызвал десятского и отдал листок, на котором дописал сверху пару фраз:
«Господину полицмейстеру. Прошу установить слежку, особенно на предмет контакта с немецкой делегацией».
Дубликат списка Лагунов оставил себе.
[1] В мае 1868 года Российская империя направила иностранным правительствам циркуляр, в котором предложила провести международное совещание и обсудить запрет или ограниченное использование разрывных пуль (только бескапсюльных) во время войны. В документе, помимо прочего, говорилось, что Россия снимет эти снаряды с вооружения, если другие государства также примут эти меры. Предложение приняли все страны, за исключением США.