На танке не было карбюратора, все свечи надо менять, поршневые кольца ни к чёрту не годились, вся оптика украдена, ствол пушки пробит насквозь противотанковой пулей, и самое отчаянное было то, что не оказалось инструментов, ни одного ключа. Если бы эту развалину даже отправить на ремонтный завод, и там повозились бы с ней до седьмого пота. Танкисты приуныли...
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 16 августа 1942 г., воскресенье:
Рассказы Ивана Сударева
2. Семеро чумазых
На помощь партизанам прорвалась через фронт крупная кавалерийская часть. Самый прорыв был несложен — немцев обманули демонстрацией в одном месте, а главные силы перешли через шоссе в другом. Но поход в сорокаградусную стужу по лесным чащобам был небывало тяжел. Лошади вязли в снегу по брюхо; спешенным кавалеристам приходилось утаптывать ногами снег и подсекать деревья, чтобы протаскивать сани и пушки; люди, замученные дневным переходом, ночевали в снегу, не зажигая костров.
На седьмой день похода стало ясно, что людям нужно погреться. Для отдыха определили пять деревень, раскинутых по берегам речонки близко одна от другой. В деревнях стояли немцы. Генерал приказал занять их без шума, так, чтобы факельщики не успели поджечь дома и чтобы ни один немец не ушел оттуда.
В ночь деревни были обойдены, на дорогах выставлены засады. Под завывание вьюги, бесновавшейся похоже на то, будто все лешие из области собрались сюда помогать русским, спешенные эскадроны вместе с вихрями снега ворвались в спящие деревни. В середине ночи пять зеленых ракет, одна за другой пронизавших летящие снеговые тучи, оповестили, что приказ выполнен.
Генерал слез с коня около покосившегося с кружевной резьбой крылечка, озаренного с той стороны улицы догорающими стропилами; у крыльца уткнулся немец, будто рассматривая что-то под землею, болотную шинель его уже заносило снегом. Генерал вошел в избу и потопал смерзшимися сапогами; женщина в темном платке, с бледным измятым лицом, бессмысленно глядела на него, тихо причитая...
— А ну-ка, самоварчик, — сказал он, сбросил бурку на лавку, стащил меховую бекешу и сел под божницу, потирал опухшие от мороза руки. — А хорошо бы и баньку истопить...
Женщина мелко закивала и, уйдя за перегородку, кажется, зажала себе рот, чтобы громко не закричать.
С мороза в избу входили командиры — все довольные, бойко вытягивались, весело отвечали. Генерал нет-нет да и прикладывал ладони к пылавшим щекам с отросшей щетиной. Ему казалось, что лицо от тепла расширяется, как баллон, а генерал следил за своей внешностью: «Вот черт, придется выспаться разок за семь дней...».
Самовар внес высокий паренек, — лицо его было в лиловых, глянцевитых рубцах, карие глаза мягко посмеивались, когда, сдунув пепел, он поставил самовар и начал наливать чайник.
— Это мать, что ли, ваша? Чего она как дурно воет?
— Все еще опомниться не может, — бойко ответил паренек. — Немцы уж очень нервные, у нее крик-то этот ихний в ушах стоит.
— Немцы ли нервные, русские ли нервные, — без усмешки сказал генерал, обжигая пальцы о стакан. — А много ли в деревне вас — беглых военнопленных? Пятнистый паренек опустил голову, опустил руки, сдерживаясь, незаметно вздохнул:
— Мы не виноваты, товарищ генерал-майор. Очутились мы позади немцев, между первым их и вторым эшелоном, как раз одиннадцатого сентября.
— Инициативы индивидуальной у вас, бойцов, не нашлось — пробиваться с оружием?.. Стыдно? (У паренька, затряслась рука, прижатая к бедру). Ну, иди, топи баню, утром поговорим...
Утром генерал, помывшийся в баньке, выспавшийся, выбритый и опять красивый, вышел на крыльцо. С тепла дыхание перехватило морозом. У крыльца, где сквозь чистый снег проступали черно-кровавые пятна и немцы уже были убраны, стоял давешний пятнистый паренек и с ним шесть человек — на вид всем по восемнадцати-девятнадцати лет. Они сейчас же вытянулись.
— Ага, воинство! — сказал генерал, подходя к ним. — Беглые военнопленные? Ну, что, ответственности испугались? Красная Армия, значит, не на Урале. Красная Армия сама к вам пришла... Так как же вы расцениваете ваш поступок, — сложили оружие перед врагом! Согласны ему воду возить, капониры чистить?
И он принялся их ругать обидными выражениями. Пареньки молчали, как в строю, лишь у одного глаза затуманились слезой, у другого между бровей легла упрямая морщина. Одеты все были худо, плохо: в старые бараньи полушубки, в короткие куртки, на одном — ватная женская кацавейка.
— Красноармейскую шинель променяли на бабий салоп! Честь на стыд променяли! Кому вы такие нужны! — крепким голосом рассуждал генерал, похаживая по фронту. — Немца бить — не кур щупать... Определите сами свою судьбу. Кто из вас может ответить простосердечно?
На шаг выступил крепенький паренек с водянисто-голубыми глазами, с упрямой морщиной над коротким носом:
— Мы вполне сознаем свою вину, ни на кого ее не сваливаем. Мы обрадовались вашему приходу, мы просим вас разрешить нам кровью расплатиться с фашистами... — Он кивнул на губастого паренька, с изумленной и счастливой улыбкой глядевшего на генерала. — Его, Константина Костина, сестра Мавруня найдена нами в лесу, повешенная за ногу с изрезанным животом... Ее мы хорошо знали, у нас сердце по ней сохло... Так что воду возить фашистам мы не согласны...
Константин Костин сказал: — Товарищ генерал-майор, в вашей группе танков нет. Мы знаем, где брошенные танки, мы можем их откопать и отремонтировать, — это наше предложение... Мы танкисты.
— Ты что скажешь? — спросил генерал у пятнистого.
— Танки есть. Неподалеку в болоте сидит KB и два средних. И еще знаем, где танки. Немцы пытались их вытащить, целыми деревнями народ сгоняли, да бросили. А мы знаем, как их вытащить. Конечно, население поснимало с них части, растащило. Ремонт будет тяжелый. Я сам — механик-водитель, — видите — у меня лицо чумазое: горел два раза... Справимся.
— Хорошо. Мы этот вопрос обсудим, — оказал генерал. — Подите, хоть в немецкие, что ли, шинелишки оденьтесь, дьяволы.
Отдохнув сутки, кавалерийские полки двинулись в пылающий войною край, где действовало много мелких партизанских отрядов и десантников-парашютистов. Там был «слоеный пирог». Не проходило ночи, чтобы какую-нибудь деревню не окружили партизаны, подобравшись по глубоким снегам. Часовой, наставивший выше каски воротник бараньего тулупа, со слабым криком падал под ударом ножа. Партизаны входили в прелые, набитые спящими немцами избы. Тот из немцев, кто умудрялся выскочить на улицу из этого ада выстрелов, воплей, ударов, — все равно далеко не уходил. Одного валила пуля, другого пристукивал Дед Мороз, променявший сказочную и елочную профессию на вымораживание немцев. Проселки стали непроезжими. По большакам проскакивали лишь грузовые колонны под сильной охраной, и то не всегда. Движение по железной дороге прекратилось — путь был загроможден подорванными на минах паровозами и вагонами, вставшими дыбом друг на друга. Немцы теряли голову в этой «проклятой русской анархии».
Двигаясь широким фронтом, кавалерийские полки выбивали немецкие гарнизоны и к концу марта помогли партизанам воссоединить под советским флагом несколько районов. Народ повеселел. Повсюду искали оружие, укрепляли деревни, где у околиц стояли девушки с винтовками. Но долгая в этот год зима уже ломалась, на крышах повисли сосульки, прилетели худые грачи и кружились, тревожно крича, вокруг прошлогодних гнезд. Пошли разговоры о том, что немцы на западной и северной стороне края стягивают крупные силы...
Генерал послал разведать — подлинно ли те семь пареньков-танкистов что-либо разумно сделали за это время. Семеро танкистов сдержали слово. Дело у них началось с бочки трофейного бензина, про которую они тогда ничего не сказали генералу. Они привели в порядок два немецких трактора и отремонтировали один советский, утопленный колхозниками в пруду. Осенью в этих местах немецкие танки окружили KB, и он, вместо того, чтобы проложить себе путь пушками и гусеницами или погибнуть со славой, кинулся уходить лесом, проломил дорогу в столетних соснах и увяз в болоте по самую башню.
Пешнями и топорами они вырубили кругом танка тоннель в промерзшей земле: в котлован под перед танка подвели бревна — их тут много валялось под снегом после бесплодных немецких попыток; сняли с него цепи и, прикрепив к трем тракторам, разом выдернули из ямы многотонную стальную крепость КВ. Тогда они сели и покурили — в первый раз за два дня и три ночи, а покурив, — тут же в снегу уснули. Танк они отволокли в деревню под навес для сушки хлеба, и тогда начались большие хлопоты.
На танке не было карбюратора, все свечи надо менять, поршневые кольца ни к чёрту не годились, вся оптика украдена, ствол пушки пробит насквозь противотанковой пулей, и самое отчаянное было то, что не оказалось инструментов, ни одного ключа. Если бы эту развалину даже отправить на ремонтный завод, и там повозились бы с ней до седьмого пота. Танкисты приуныли.
— Наобещали генералу! Эх, ребята, пoдлецами оказываемся, — сказал губастый Константин Костин.
— А кто же знал! — закричал на него чумазый Федя Иволгин. — Какому чёрту сиволапому, например, карбюратор понадобился? Щи на нем варить?
Они сидели вокруг танка под навесом, куда с одного края метель наносила голубоватый, как сахар, сугроб, дымящей поземкой.
— Шарики в башне надо менять, — тихо проговорил башенный стрелок, худощавый брюнет, похожий на девушку с усиками, — а дыру в стволе, в пушке. пальцем ее, что ли, заткнуть?
— Товарищи, кончили психологию? — спросил тот самый, с водянисто-голубыми недобрыми глазами, студент-техник, москвич Сашка Самохвалов. — А то я начинаю жалеть, что связался с такой сопливой компанией. — Он встал и засунул руки в карманы длинной, ему до пят, германской шинели: — Вот мой приказ—на ремонт три недели сроку. Для этого — надо вытащить из болота оба средних танка, на них найдем некоторые части. Не найдем — пойдем по деревням из избы в избу, отыщем все, что нехватает: у мужичков все припрятано. Кто со мной не согласен, — предлагаю того заклеймить изменником родины...
Танкисты помолчали, глядя, как ветер отдувает ему полу немецкой шинели.
— Немного ты перехватил, дружок, — сказал ему чумазый Федя Иволгин, — но в общем, конечно, правильно.
Все поднялись, взяли пешни, топоры, стали заводить тракторы. Вытащить из болота, средние танки оказалось много легче. Их тоже поставили под навес. Трое танкистов — Иволгин, Самохвалов и Костин — занялись разборкой моторов. Четверо пошли на деревню — искать по дворам инструменты и разные части. И, действительно, у одного мужика, кузнеца, значившегося в колхозе кустарем-одиночкой, обнаружили среди ржавых замков и примусовых горелок все три карбюратора. Он пришел туда же под навес, где стояли танки. Звали его Гусар. Был он жилистый и стройный, несмотря на года, с насмешливым морщинистым лицом, на котором большой лоснящийся нос выдавал пристрастие к выпивке. Ядовито улыбаясь, он слушал, какие именно инструменты и ключи необходимо достать или немедленно сделать.
— Антиресно, — сказал он, — антиресно, ведь меня уж давно собрались в архив сдать, да значит опять пригодился кустарь-одиночка...
На другой день он принес несколько ключей, так отлично сделанных, что танкисты удивились:
— Неужели, Гусар, это ваша работа?
— Антиресно, — сказал он ядовито,— антиресно ваше мнение о русском человеке... Кустарь-одиночка, пропойца... Так... А кто пьян да умен — два угодья в нем... Нет, товарищи, поторопились вы судить русского человека.
У Гусара работа так и горела в руках. Хитер он был до удивления. На колхозной лошади сгонял на сожженную немцами паровую мельницу и привез стальные тросы и чугунные шестерни, — из них смастерили под крышей сарая подъемный кран и трактором вытащили из танка башню. Он бегал на лыжах по окрестным деревням и умудрился достать автогенную горелку и трофейные баллоны с кислородом. Он же подал простую идею: бронебойными снарядами прочистить от заусенцев простреленный ствол пушки. Со второго выстрела бронебойным снарядом ствол стал снова гладок: сквозную дыру в нем, в которую выходили газы, забили стальными пробками и на это место навели бандаж из резинового шланга. Пушка была, — как только что с завода.
Продолжение следует...
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.
