— Нет, Виталий, больше я так не могу! — Полина с грохотом опустила на стол чашку с недопитым чаем. Жидкость выплеснулась через край, оставляя на скатерти неровное бурое пятно.
Муж вздрогнул, оторвавшись от экрана ноутбука. В его глазах мелькнуло удивление, смешанное с тревогой.
— Что случилось? — осторожно поинтересовался он, закрывая крышку компьютера.
Полина нервно заходила по кухне, то и дело бросая взгляды на закрытую дверь — не дай бог, Агата Никифоровна услышит.
«Хотя какая разница», — мелькнуло в голове. — «Пусть слышит. Может, хоть так до неё дойдёт».
— Что случилось? — горько усмехнулась она. — А то ты не знаешь! Твоя мать. Опять. Представляешь, заявилась сегодня в детскую, пока я Мирославу укладывала, и давай командовать. Мол, не так пелёнки сложила, не тем кремом намазала, не ту песенку напела.
Виталий вздохнул, потирая переносицу:
— Ну, мама просто хочет помочь. Она же опытнее нас...
— Помочь?! — Полина едва сдержалась, чтобы не перейти на крик. — Виталя, очнись! Какая помощь? Это не помощь, а самый настоящий террор. Я чувствую себя служанкой в собственном доме. Нет, в её доме, — поправилась она с горечью.
Она опустилась на стул напротив мужа, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.
— Знаешь, о чём я думаю каждый вечер, засыпая? Что завтра будет новый день пыток. Новые придирки, новые замечания. «Полина, ты не так гладишь. Полина, суп пересолила. Полина, как можно было купить эти шторы?» Я уже боюсь лишний раз чайник поставить!
Виталий протянул руку, накрывая ладонь жены своей:
— Ну что ты, милая. Не преувеличивай. Мама действительно бывает... настойчивой. Но она желает нам добра.
Полина резко отдёрнула руку:
— Добра? — В её голосе звенела сталь. — Тогда почему от этого «добра» мне хочется выть? Почему я чувствую себя чужой в семье, которую мы с тобой создали?
Она замолчала, переводя дыхание. В голове крутилась назойливая мысль: «Скажи ему. Сейчас или никогда».
— Виталий, — медленно произнесла Полина, глядя мужу прямо в глаза. — Я хочу развестись.
Повисла гнетущая тишина. Казалось, даже часы на стене замедлили свой ход, боясь нарушить это страшное безмолвие.
— Что? — хрипло выдавил Виталий. — Ты... ты это серьёзно?
Полина кивнула, чувствуя, как по щекам катятся горячие слёзы:
— Абсолютно. Я не могу так больше. Либо мы разменяем эту чёртову квартиру и начнём жить своей жизнью, либо... либо я ухожу. С Мирославой.
Виталий побледнел, судорожно сжимая и разжимая кулаки:
— Но... но как же... Мы же семья! У нас ребёнок! Ты не можешь просто так всё бросить!
— Могу, — тихо, но твёрдо ответила Полина. — И брошу, если ничего не изменится. Потому что это уже не семья, Виталя. Это театр абсурда, где главный режиссёр — твоя мать.
В эту секунду дверь кухни распахнулась, и на пороге возникла Агата Никифоровна — статная, с идеальной укладкой и поджатыми губами.
— Прекрасно, — процедила она. — Значит, я теперь тиран и деспот? А ты, голубушка, святая невинность?
Полина вздрогнула. «Чёрт. Как же не вовремя».
Она поднялась, выпрямляя спину и глядя свекрови прямо в глаза:
— Агата Никифоровна, давайте...
— Нет уж, милочка, давай договаривай, — перебила её свекровь. — Раз уж начала этот балаган, так доводи до конца. Сбежать собралась? Туда и дорога!
Виталий вскочил, встав между матерью и женой:
— Мама, перестань! Полина, прошу, давайте все успокоимся и...
— Нечего тут успокаиваться! — отрезала Агата Никифоровна. — Я всё слышала. Ваша благоверная, Виталий Александрович, изволит съехать. Что ж, флаг в руки! Надоело жить в тепле и уюте? Милости просим на вольные хлеба!
Полина почувствовала, как внутри всё закипает. Ярость, копившаяся месяцами, готова была вырваться наружу.
— В тепле и уюте? — выдохнула она. — Вы это называете теплом и уютом? Да я тут как в клетке! Каждый мой шаг под контролем, каждое слово на вес золота. Я не могу дышать, понимаете? Не могу быть собой!
Агата Никифоровна презрительно фыркнула:
— Ax, бедняжка. Тяжко тебе, сиротинушке? А кто тебя кормит-поит? Кто крышу над головой даёт? Всё мой сын, да я. А ты...
— Довольно! — Полина сама не узнала свой голос. — Хватит попрекать меня каждым куском. Да, эта квартира ваша. Да, мы живём здесь по вашей милости. Но знаете что? К чёрту такую милость! Я лучше буду жить в картонной коробке, чем ещё день терпеть ваши придирки!
Она повернулась к мужу:
— Виталий, я не шутила. Либо мы разменяем квартиру и будем жить отдельно, либо... либо я подаю на развод. Выбирай.
С этими словами Полина вылетела из кухни, оставив за спиной гробовую тишину. Сердце колотилось как бешеное, в висках стучала кровь. «Ну вот и всё», — пронеслось в голове. — «Мосты сожжены. Что теперь?» Она не знала ответа на этот вопрос. Но впервые за долгие месяцы почувствовала, что может дышать полной грудью.
Полина сидела на краю кровати, механически укачивая Мирославу. Малышка хныкала, словно чувствуя напряжение, повисшее в доме. За дверью слышались приглушённые голоса Виталия и Агаты Никифоровны — они о чём-то ожесточённо спорили.
«И чего я ожидала?» — горько усмехнулась Полина. — «Что он вдруг прозреет и встанет на мою сторону?»
Часы на прикроватной тумбочке показывали начало одиннадцатого. Прошло уже три дня с того злополучного разговора на кухне, а воз и ныне там. Виталий метался между женой и матерью, не в силах принять решение. Агата Никифоровна демонстративно не замечала невестку, а если и заговаривала, то исключительно колкостями.
— Ну вот, солнышко, — прошептала Полина, укладывая уснувшую дочь в кроватку. — Хоть ты отдохнёшь от этого дурдома.
Она на цыпочках выскользнула из детской и прикрыла дверь. В коридоре её встретил Виталий — взъерошенный, с кругами под глазами.
— Поговорим? — хрипло спросил он.
Полина кивнула. Они прошли на кухню — теперь это место казалось полем боя, где каждый предмет напоминал о недавней ссоре.
— Ну? — Полина опустилась на стул, скрестив руки на груди. — Что скажешь?
Виталий тяжело вздохнул, потирая переносицу:
— Полин, я всё понимаю. Правда. Но нельзя же вот так, с бухты-барахты...
— С бухты-барахты? — Она едва сдержала рвущийся наружу смех. — Виталя, милый, где ты был последние полгода? Я сто раз говорила, что так больше продолжаться не может.
— Знаю-знаю, — поморщился он. — Но развод — это слишком. Давай просто... ну, не знаю. Может, съездим куда-нибудь? Отдохнём, развеемся...
Полина покачала головой:
— И что дальше? Вернёмся — и всё по новой? Нет уж. Либо мы разменяем квартиру, либо я ухожу. Третьего не дано.
Виталий вскинул на неё отчаянный взгляд:
— Но как же мама? Ты же знаешь, она одна. У неё, кроме нас, никого...
— А у нас, значит, никого, кроме твоей мамы? — горько усмехнулась Полина. — Виталь, очнись! У нас семья. Ребёнок. Мы должны жить своей жизнью!
В этот момент в кухню вплыла Агата Никифоровна — величественная, как королева Елизавета.
— О чём шепчетесь, голубки? — поинтересовалась она, проходя к холодильнику. — Опять заговор плетёте?
Полина закатила глаза:
— Агата Никифоровна, давайте без этого, а? Мы не в дворцовых интригах участвуем. Мы пытаемся решить, как жить дальше.
— А чего тут решать? — фыркнула свекровь. — Живите как жили. Крыша над головой есть, холодильник полный. Чего ещё надо?
— Может, немного личного пространства? — не выдержала Полина. — Возможности самой решать, как воспитывать дочь? Права голоса в собственной семье?
Агата Никифоровна поджала губы:
— Ишь ты, какая цаца выискалась. Права ей подавай. А кто, позволь спросить, тебе эти права дал? Может, ты эту квартиру купила? Или хоть копейку в общий бюджет внесла?
— Мама! — воскликнул Виталий. — Ну зачем ты так? Полина прекрасная мать и хозяйка. И она права — нам нужно своё пространство.
Полина удивлённо моргнула. Неужели? Неужели он наконец-то понял?
Лицо Агаты Никифоровны исказила гримаса:
— Так-так. Значит, и ты туда же? Решил мать на улицу выставить?
— Да никто тебя не выставляет! — взорвался Виталий. — Мы просто хотим жить отдельно. Как нормальная семья. Неужели это так сложно понять?
Свекровь побагровела:
— Ах вот как! Ну что ж, флаг вам в руки. Только учтите — эта квартира моя. И никакого размена не будет. Хотите жить отдельно — живите. На съёмной!
С этими словами она вылетела из кухни, грохнув дверью так, что зазвенела посуда в шкафу. Полина и Виталий переглянулись. В глазах мужа читалась растерянность и... решимость?
— Знаешь, — медленно произнёс он, — а ведь это идея.
— Что, съёмная квартира? — уточнила Полина, боясь поверить в происходящее.
Виталий кивнул:
— Именно. У меня есть кое-какие сбережения. Хватит на первое время. А там... там посмотрим.
Полина почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Неужели? Неужели он наконец-то встал на её сторону?
— Виталь, — прошептала она, — ты это серьёзно? Мы правда уедем?
Он крепко сжал её руку:
— Правда. Я люблю маму, но нам нужна своя жизнь. Своё пространство.
Полина бросилась ему на шею, чувствуя, как по щекам катятся слёзы — но теперь уже слёзы облегчения и надежды.
— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, что услышал.
Они ещё долго сидели на кухне, обсуждая планы на будущее. Где снять квартиру, как распределить бюджет, что делать с вещами... Каждая деталь казалась важной, каждое решение — судьбоносным. А за окном занимался рассвет — робкий, неуверенный, но обещающий новый день и новую жизнь.
Квартира напоминала поле боя после артобстрела. Повсюду громоздились коробки, сумки, чемоданы — безмолвные свидетели грядущих перемен. Полина металась между комнатами, пытаясь уместить пять лет совместной жизни в несколько картонных ящиков.
— Виталий! — крикнула она, запихивая в сумку очередную стопку детских вещей. — Ты видел Мирославины пинетки? Те, розовые, с зайчиками?
Ответом ей была тишина. Полина нахмурилась. Куда он запропастился?
Выглянув в коридор, она увидела мужа, застывшего у двери маминой комнаты. Плечи его поникли, в руке он сжимал какую-то фотографию.
— Виталь? — тихонько позвала Полина. — Ты чего?
Он обернулся, и у неё защемило сердце. На неё смотрел не взрослый мужчина, а потерянный мальчишка.
— Я не могу, Поль, — хрипло прошептал он. — Не могу вот так просто уйти. Она же... она же совсем одна останется.
Полина почувствовала, как внутри всё обрывается. Только не это. Только не сейчас, когда они почти у цели.
— Виталик, милый, — она осторожно приблизилась к мужу, словно к дикому зверьку. — Мы же всё обсудили. Ты сам сказал — нам нужно своё пространство.
— Знаю, — кивнул он. — Но...
Договорить он не успел. Дверь распахнулась, явив миру Агату Никифоровну во всём её грозном великолепии.
— Так-так-так, — процедила она, окидывая цепким взглядом заваленный вещами коридор. — Сбегаете, значит? Втихаря, как воры?
Полина выпрямилась, чувствуя, как внутри закипает злость:
— Никто не сбегает, Агата Никифоровна. Мы переезжаем. Открыто и честно.
— Честно? — свекровь издала короткий лающий смешок. — А ты знаешь, голубушка, что бывает с теми, кто бросает родителей на старости лет?
— Мама, хватит, — устало произнёс Виталий. — Мы не бросаем тебя. Просто хотим жить своей жизнью.
— Своей жизнью? — Агата Никифоровна побагровела. — А кто тебе эту жизнь дал, оболтус неблагодарный? Кто ночей не спал, кто последний кусок тебе отдавал?
Она подлетела к ближайшей коробке и, прежде чем кто-либо успел её остановить, опрокинула содержимое на пол.
— Нате! Забирайте всё! — Она металась по коридору, раскидывая вещи. — Всё забирайте! Только помните — в этот дом вам больше ходу нет!
— Мама! — Виталий бросился к ней, пытаясь удержать. — Прекрати! Что ты творишь?
Но Агата Никифоровна была неудержима. Она хватала всё, что попадалось под руку, и швыряла об стену. Осколки посуды разлетались по полу, книги падали как подкошенные, одежда устилала коридор пёстрым ковром.
Полина застыла у стены, прижимая к груди проснувшуюся и разревевшуюся Мирославу. Внутри всё дрожало от ужаса и отвращения. Как? Как можно было довести себя до такого?
И вдруг — тишина. Оглушительная, звенящая тишина.
Агата Никифоровна замерла посреди учинённого ею хаоса. В руках она держала небольшую шкатулку — ту самую, что Полина получила в наследство от бабушки. Единственную вещь, которая связывала её с родным домом.
— А это у нас что? — хрипло поинтересовалась свекровь. — Фамильные драгоценности?
— Не трогайте! — выкрикнула Полина, делая шаг вперёд. — Это память о моей бабушке!
Тонкие губы Агаты Никифоровны искривила усмешка:
— Ах, память? Что ж, теперь будет ещё одно воспоминание.
И, прежде чем кто-либо успел моргнуть, она с размаху швырнула шкатулку об стену.
Грохот. Звон разлетающегося дерева и металла. И тишина.
Полина смотрела на осколки своего прошлого, разбросанные по полу. Внутри что-то оборвалось. Лопнуло, как струна, натянутая до предела.
— Вон, — тихо, но твёрдо произнесла она.
— Что? — опешила Агата Никифоровна.
— Вон из моей жизни, — Полина подняла взгляд, и свекровь невольно отшатнулась. — Вы больше не существуете для меня. Ни для меня, ни для Мирославы.
Она повернулась к мужу:
— Виталий, выбирай. Сейчас. Либо мы уходим вместе, либо... либо я ухожу одна. С дочерью.
Виталий переводил потрясённый взгляд с жены на мать и обратно. В его глазах плескалось отчаяние человека, вынужденного делать самый сложный выбор в своей жизни.
— Ну же, сынок, — прошипела Агата Никифоровна. — Покажи этой выскочке, где её место!
Мгновение растянулось в вечность. Полина чувствовала, как бешено колотится сердце. Всё. Сейчас всё решится. И тут Виталий шагнул вперёд. Осторожно забрал из её рук притихшую Мирославу. А потом повернулся к матери:
— Прости, мама. Но моё место — рядом с женой и дочерью.
Лицо Агаты Никифоровны исказила гримаса шока и ярости:
— Что? Да как ты... Да я тебя...
— Хватит, — твёрдо оборвал её Виталий. — Мы уходим. Прямо сейчас.
Он подхватил ближайшую сумку, взял Полину за руку:
— Идём, родная. Нам здесь больше нечего делать.
И они пошли. Мимо застывшей соляным столпом Агаты Никифоровны. Мимо разбросанных вещей и осколков прошлой жизни. Уже на пороге Полина обернулась. Их глаза встретились — невестки и свекрови. В ту же секунду Виталий захлопнул дверь. Впереди была неизвестность. Но они шли ей навстречу. Вместе.
Уважаемые читатели, каждый ваш лайк, комментарий или подписка — это не просто клик. Это ваш отзыв о моем творчестве, и он очень важен для меня!