Певчий кенар
Однажды утром, выйдя из дому, назад Веня уже не вернулся. На метро добрался до вокзала, купил билет и уехал в Симферополь. И все!.. - с этого момента его след терялся. На долгие годы он исчез из поля зрения родных, друзей, сослуживцев. На юге Веня «погостил» самую малость: не больше года. Потом была Юрмала, Одесса, Питер, Москва и так по списку. Кто-то скажет: не захотел жить по-людски; кто-то – слетел с «катушек»; а кто-то и промолчит, припомнив, что знали причину - догадывались, да помалкивали до поры. Не молчать надо было, а все как на духу!.. Так, мол, и так: «Держись, Венька, мы с тобой, брат».
Зато Веня убедился, что выбор у него был, есть и всегда будет. Не коллективный, но его, личный, и только он за этот выбор в ответе.
… На «перекладных» он добрался до Иркутска и уже здесь, на родной стороне, растворился окончательно и бесповоротно.
Бродяжничал в девяностые, скитался в «нулевые», живет, как сердце велит, и по сей день. Независимость от административно-общественного принуждения к «бесполезному» труду вошла в привычку, стала неотъемлемой частью его земного бытия, переросла в натуру!
Хотя, положа руку на сердце, можно смело признаться: «Венька, ты рожден, чтобы жить на воле»! И сколько бы он ни пытался «приручить» себя на одном из многочисленных подворий родной стороны, - все впустую!..
«Я – бродяга»! - сначала с опаской, косясь по сторонам, потом открыто, не таясь, заявлял он и, смачно плюнув под ноги, с презрением отворачивался от очередного «оборотня» в погонах. Его легенды, сочиненные для «ментов», разлетались на «ура». А чему тут удивляться? В девяностые, считай, пол страны подались «куда глаза глядят». На ощупь шли, в потемках, лишь бы подальше от местных «душегубов» в погонах и без; от бывших «активистов» разных мастей; от «свобод» и пресловутых «демократий», не понятно зачем понадобившихся честным людям в стране почти развитого социализма.
- Куда подались?
- А туда, откуда не возвращаются – волю искать народную и справедливость!
«Уж лучше в чистом поле загнуться, – рассуждали о своей судьбе интеллигентного вида бродяги, - на просторе, - чем, пресмыкаясь, «корчиться» от унижений за несчастные гроши. В головах котомка с пожитками, с неба звездочки серебряные подмигивают, месяц ковшом манит, ни души вокруг … Благодать! Пропади оно все пропадом! Не воевать же с новоявленными «оборотнями»». Хотя, такая мысль – нет-нет - да и накроет с головой. Нет от нее покоя ни днем, ни ночью.
«Тулку» и две пачки патронов с картечью спрятал в тайнике, в сухом надежном месте. «На крайний случай. Решил: так будет спокойней. Чем черт не шутит, а вдруг придется продать себя подороже. Я продам, пусть не сомневаются, шакалье поганое».
Летом, по теплу, бродил Веня полями и лугами родной сторонушки. Ночевал, где ночь застанет: то в стогу душистом, то в шалаше на берегу таежной речки. Рыбачил; лесом кормился; нанимался сезонным работником к одиноким фермершам. Не одинокие рады бы нанять приличного мужчину: не пьющего, культурного, исполнительного, да куда своего денешь? Приходилось обходиться «пьющим». Не оттого запил мужик деревенский, что работать разучился. Нет! Дошло до мужика, что на разор и погибель обрекла его власть новая. С руками загребущими власть, с глазами завидущими.
К холодам, понаблюдав за тем, как повсюду вырождается Сибирь-матушка под гнетом пришлых дармоедов, Веня самым натуральным образом впадал в глубокое уныние. И ближе к лютой стуже, как медведь в берлогу, так и Веня в стационар, залегал на «зимнюю спячку». Врачи относились к его «выкрутасам» с пониманием: жалели добродушного мужика. Диагноз-то не шуточный: «шизофрения»! - тут глаз да глаз … мало ли? И только тот факт, что Веня слыл убежденным трезвенником «купировал» болезнь, не давая ей проявиться в более тяжелых формах. В больнице Веня охотно подсоблял персоналу: подрабатывал дворником, грузчиком, пилил и колол дрова для кухни; бывало, и санитарам помогал, когда тем приходилось успокаивать очередную «невменяемую» жертву перестроечного режима. А по сути: простого и честного работягу, слетевшего с «катушек» от натиска оголтелой «демократии». Да и сам малость поправлял здоровье. Как он любил выражаться: «Благодаря душевному теплу, излучающему медперсоналом «лечебницы», его неуживчивая психика сама собой настраивалась на вечные мелодии дальнего Космоса».
В физическом плане Веня был здоров, как тот медведь из берлоги. Силушкой его не обидели, наоборот, с лихвой отмерили: подковы разгибал играючи; грелки выдувал на потеху персоналу, по четыре человека, не моргнув глазом, с места на место переносил. «Одинокие» медсестры были без ума от своего подопечного. «Вениамин, - обращались уважительно, - «возьми ты меня, окаянный … - не прощу себе, если не испытаю бабьего счастья от твоей богатырской мощи». Веня не обижал «несчастных» вдовушек. Отчего еще большим уважением пользовался в глазах женского персонала больницы. Выписка Вени из стационара, по своему трагизму, была схожа с отправкой «милого на фронт». «Вернётся ли живым»!? – «Вернется ли здоровым!?» - «Вернется ли свободным»!? - грустили санитарки и медсестры, таясь в закутках кладовой сестры-хозяйки; смахивали слезу врачихи; посмеивался, втихаря, лишь доктор - душевный мужчина - Юрий Львович Корюхин.
«Берегите себя, Вениамин, - наставлял Юрий Львович, - не поддавайтесь искушениям на воле. Вы добрый открытый человек. Не верьте каждому встречному-поперечному; кругом столько «оборотней» развелось; не приведи, Господи, встретится с одним из них. Не забывайте о нас, всегда рады помочь. Помните: мы с вами одна семья»!
В такие мгновенья – в минуты расставаний - Веня ощущал себя на седьмом небе. «Я им нужен! Выходит, я не лишний на этом празднике жизни!» - по-детски радовался он.
В последнее время он чаще и чаще стал задумываться о «смысле жизни». Как о своем, так и, вообще, о смысле «Вселенского замысла». Короткий отрезок времени, вмещающий человеческую жизнь. «Что толку в нем? – какой в нем смысл»?
Он до боли в сердце, будучи заядлым таежником, переживал за судьбу сибирской тайги; не понимал, откуда в людях столько злобы и безразличия по отношению друг к другу, да и к самим себе, в том числе.
А в отместку, будучи человеком «глубоким», обладающим редким видением и тонкой интуицией, вполне достоверно, а при случае и публично, не опасаясь преследований со стороны «властей», аргументированно «обесценивал» веру соотечественников в светлое будущее.
Он с пониманием относился к «заговору зверей» и, разумеется, поддерживал его, как только мог. «А как иначе, - рассуждал он, - и с чьей помощью можно защитить планету от опустошения, не изведя под корень «оборотней», сохранив тем самым единство природы и человека? И звери, и птицы, и ангелы, и демоны, и прочие сущности, - благородные и не очень, - едины в своем устремлении - убедить человека оставаться человеком. Не поддаться призывам «оборотней» изменить мир по их разумению. Именно человек может быть справедливым и разумным. Каждый может быть, как Бог, если только добровольно этого захочет. В любой ситуации оставаться человеком разумным, благородным! Это ли не достойное звание?.. «Я - человек»! - не «оборотень»! - не слуга, не раб! – НЕТ! – «Я - Человек»! – человеком родился, по совести жил, человеком уйду в «долину предков»».
… Впервые в «психушку» Веня угодил в состоянии глубочайшей осенней депрессии, в год своего сорокалетия, и «прописался» в ней на правах «почетного» клиента надолго - .. да чего там - «прописался» навсегда. В моменты «обострения», когда душевный раздрай накрывал с головой, с большей вероятностью найти интересного собеседника удавалось разве что на больничной койке диспансера. Пациенты «психушки» в некотором роде отличались утонченной интуицией и редкой способностью разглядеть ускользающее «нечто» от взгляда простого обывателя с пеленок занятого поиском «хлеба насущного».
… Сегодня соседом по койке оказался человек с именем, - творческая личность, - член Союза Писателей, автор пяти повестей, одного романа и десятков публикаций в толстых журналах чуть ли не по всему свету.
«Покровский» - представился сосед, потом добавил: Анатолий К». «Покровский» - оказался его литературным псевдонимом.
Сходу вступив в вялотекущий спор, член СП решительно возразил:
- Коллега, о каком таком светлом будущем может идти речь, когда человек к своей планете относится, как варвар-инопланетянин, к случайному чужеродному булыжнику. А эти дьявольские «сети-паутины»: интернет, ТВ и продажные СМИ, которые с маниакальной упертостью выхолащивают сознание и угнетают душу молодому поколению. О каком «светлом»? С таким багажом ни в светлое будущее, с ним бы в «преисподнюю» поспеть, пока черти нашими судьбами забавляются - шпарил Анатолий К., кося глаз на продолговатый бутыль, из которой золотистая жидкость по тонкой трубочке бодренько вливалась в набрякшую вену на худосочной руке. Он так напористо, с почти залихватским энтузиазмом приводил «неопровержимые» аргументы в пользу своей теории, что глаза у соседей по палате от тихого восторга готовы были выпрыгнуть из орбит.
- «Диагноз обнадеживающий – констатировал Веня, уловив смысл сказанного – по всему видать «шизофрения» в стадии формирования нового «антигероя». Добро пожаловать в наш «отвергнутый мир»! Мы рады любому новобранцу, ломающему привычные стереотипы общественного, а по сути стадного принципа сосуществования. Впереди главная битва за людские умы и души; у нас каждый боец на счету!» – подбадривал Веня, вошедшего в раж члена СП.
- Надо полагать вы правы, уважаемый Анатолий К. В начале как известно было «слово» - усмехнулся Веня. Но многое, к сожалению, изменилось за последние пару-тройку столетий, а уж за нашу с вами бытность и подавно. Вместо слова у нашего современника на первом месте «его собственное брюхо». Вы не поверите, но по сути своей мы с вами рабы времени: минут, секунд, часов, дней … и прочих временных дистанций. С каждым годом я все больше и больше убеждаюсь, насколько прочно время связало наши свободы. Подъем в шесть, к восьми на работу, в двенадцать обед, в семнадцать конец рабочего дня, потом «личное время», в 22.00 отбой. И так до пенсии. Ужас! Что-то добавлялось, что-то убывало, но ни о какой свободе выбора не могло идти речи. Все расписано заранее: от рождения до последнего часа.
Кто так постарался за нас? Этот «упырь» самым наглым образом ворует нашу жизнь. А исходя из возможностей инкарнации, вывод напрашивается совсем уж печальный. Выходит, все что с нами происходило, происходит, произойдет завтра, - все это уже случалось и не раз: как в прошлом, так и, - чем черт не шутит, - могло происходить и в будущем? Почему «могло»? Это просто. Все повторяется, и «будущее» - не исключение. Представьте, коллега, что наша жизнь это всего лишь череда одних и тех же событий, мало чем отличающихся по смыслу. Она похожа на детскую игру: «калейдоскоп». Вспомните эту картонную трубочку с горсткой разноцветных стекляшек внутри и зеркалами вдоль стенок. Поворачивай и любуйся ярким симметричным узором. Вариантов вроде и много, и любой из них возможен, однако неизменным остается количество стекляшек внутри трубки. Как ни крути, как ни старайся, а внутреннее содержание не изменить. Так и суть человеческого бытия на земле. Выходит - продолжал Веня - как бы кто ни старался заполнить это самое бытие новым, глубинным смыслом, ничего из этого не выйдет, потому что количество событий, их внутренне содержание, как и стекляшек в трубке, остается неизменным. То-есть, как бы человек ни лез из кожи, как бы ни ловчил, а повлиять на свою судьбу он по большому счету не в силах!..?..
Будучи ребенком, я представлял как может измениться мир, когда меня не станет? «Не изменится»! – пришел я к твердому убеждению, повзрослев. Ну поплачут родные пару дней, попереживают, и смирятся. Забудут, что когда-то рядом с ними жил неугомонный Венька, наивно считающий себя причастным к судьбе чуть ли ни всего человечества. Куда мы тратим свое время? – какой смысл в том, что мы переживаем за то, на что не в силах повлиять? Согласитесь, коллеги: - это неразумно!».
В палате воцарилась глубокомысленная тишина. Каждый размышлял о своем, - вполне возможно, об одном и том же. Хотя, кто может поручиться за психов?
… Веня вспомнил, как после похорон любимой бабушки, она явилась к нему во сне на третий день. Веня в тот раз не растерялся, скорее обрадовался … - и принялся расспрашивать бабулю: где она сейчас? – кто рядом с ней? – и куда уйдет после?..
- Здесь очень красиво – отвечала бабушка - кругом мудреные сооружения; они прозрачны, светлы, нарядны; много зелени и цветов; люди умеют летать. Любой из нас может оттолкнуться и лететь, куда ему вздумается. Внучек, здесь классно!..
- А куда вы потом улетите? - и когда? – после сорока дней? – не унимался Веня.
– У всех по-разному: те, из немногих, у кого не осталось дел на земле, - улетают. Я пока не решила «когда». Присмотрю за тобой, Венечка, - подрастешь, там видно будет.
- А как ты себя чувствуешь, бабуленька? – как твоё давление? – сердечко?
- Успокойся, мой мальчик, - все мои болячки ушли прочь. Я, как девчонка, целыми днями ношусь, не присяду. Как же здорово снова ощутить себя молодой! Эх, внучок, глупо бояться смерти. Смерть, как избавление от накопленной годами усталости, она – конец прежней и начало новой жизни. Мы «здесь» всё помним о себе и не устаем смеяться над нашими страхами в «прошлой» жизни.
- А можно ли «там» как-то подкорректировать свою земную судьбу? – ну, хотя бы чуток отмотать назад и что-то подправить в ней? - а?..
- Это вряд ли, да и не стоит так переживать; не морочь себе голову пустой затеей. Главное: надо раз и навсегда выбрать свой путь и пройти его до конца. Чистота наших душ, их сияние, крепость будущих крыльев, зависят от сложности пережитых испытаний. Сила тела в конце сольется с силой духа, во сто крат приумножась при этом. Но произойдет это только в том случае, если жизненная энергия потрачена на благостные дела. Быстрее, сильнее станут крылья; ты сможешь летать в такие дали; подниматься в такую высь … Для тебя распахнутся двери и в свет, и во тьму миров.
Веня засомневался, подумав, возразил:
- Но кто знает об этом? – кто откроет людям истину? – кто нынче живет с мыслью о делах благостных? Таких единицы! И выглядят они наивными на фоне успешных, купающихся в роскоши «оборотней» …
… Анатолий К. медленно погружался в мягкое, теплое забытье. «Волшебная жидкость» из продолговатой бутыли начала действовать. Это была уже третья порция за неполные два часа. Мало кто знает, даже догадывается, что «психдиспансер» – это тот самый последний рубеж, за которым у человека остается лишь два пути к «самореализации». Первый: это прямая дорога в храм; второй, как прозорливо заметил Анатолий К, - в «преисподнюю». Правда, есть еще один, - третий, - «заветный»: поселиться в психдиспансере навечно! Но о нем в другой раз.
Анатолий К., повертев головою из стороны в сторону, заговорил вновь, но уже слегка заикаясь, растягивая гласные:
- Нас призывают верить в светлое будущее. А не справедливей ли было убить такую веру на корю? Потому что она незаконное дитя среди законнорожденных истин. Ее надо уничтожить, потому что она есть призрак, смущающий и соблазняющий человеческий ум. Предположить, что человек когда-нибудь изменится к лучшему и превратиться в благородное существо?.. - призрачная идея, которая сводит людей с ума! Ничего нельзя изменить ни в человеке, ни в человеческой природе вообще. Все будет так, как было. Разве что удобства добавятся. Удобства! - это главное, к чему мы стремимся в наших земных запросах! Так уж устроена наша жизнь, наше земное бытие: удобства превыше всего!
И даже я, поставив перед собою зеркало, увижу рыло «оборотня». А я ненавижу его, и от этой ненависти не спасет меня ни жена, ни любимый ребенок, ни вера, ни безверие. И я ухожу от всех и от себя все дальше и дальше …
Веня, с интересом наблюдавший за членом СП, наконец, поинтересовался:
- А скажите, уважаемый член СП, по каким таким признакам можно определить наличие таланта у обычного гражданина?
Анатолий К. сразу встрепенулся, расправив тоненькое больничное одеяло на впалой груди, свободной рукой достал из футляра очки, пристроил на носу, прищурился и, с минуту выждав, заговорил:
- Я так понимаю, здесь собрался народ просвещённый и к тому же бесстрашный. Бояться нам по большому счету нечего, мы у самого края остановились. «Шизофрения» спишет многое, если ни все. Поэтому и говорить я буду без прикрас: как на духу!
Так вот, отвечая на ваш вопрос, Вениамин: я уверен, что любой человек в нашем мире наделен талантом. Неважно каким. Но с головой погрузившись в мирские заботы, быстро забывает об этом. Разменивает, так сказать, божий дар на те самые «удобства», будь они неладны. Потеря таланта равносильна утрате доброты и радости. Ни с чем не сравнимая мука. Как можно после этого жить? Это сравнимо разве что с тем, как если бы потерять разом все: руки, ноги, глаза, язык, любимую, отчий дом, запахи жизни, — утратить сам смысл своего существования. Разменяв талант на горстку побрякушек, мы теряем надежду на то, что однажды кто-нибудь из наших родных, искренне смахнув слезу, вспомнит о нас с теплотой. Позабыв на время о своих невзгодах, залюбуется плодами нашего творения; будет с интересом разглядывать, восхищаться ими … прочтет наши книги, сопереживая вместе с нами. А в конце с гордостью расскажет людям о «нас», - о святой силе добродетели своего родственника-бессребреника. В этот момент проснется он сам и, возможно, проснутся люди, которые услышат крик его загубленной души. И появится шанс вернуться! - он есть всегда!
- Сильно! – кивнул Веня – убедительно! А что можете об утраченной любви сказать? Тут большинство по это причине томиться: за любовь пострадали. Надо ли стремиться вернуть ее? Или смириться? - и жить дальше? Под силу ли человеку изменить прошлое? - и вернуть утраченную любовь?
Анатолий К., «плавно паря под потолком», пьяненько улыбался. Однако голос его все еще был разборчив.
- Это вы верно заметили: за любовь гибнем; живем ради любви; за любовь во все тяжкие пускаемся. Она, как стержень для человека. Если стержень прочен, то и человек крепко в землю упирается, а если нет, тут уж не взыщите: все что угодно произойти может.
Представьте человека, который готов просуществовать долгие годы тихим кабинетным клерком, которым дома помыкают нелюбимая жена и подросший сын.
Или же он, ради спокойствия и призрачного семейного счастья, готов забыть об однажды возлюбленной и убедить себя в том, что, возможно, ее не существовало вовсе! - и была ли любовь?..
Но если, вдруг, этот маленький человек уверует в то, что в его силах вернуть утраченную любовь, то именно в это мгновение он проявит истинную природу человека! Значит, мы были, есть и будем …
Души влюбленных, независимо от того, вместе влюбленные пары или врозь, однажды встретившись, никогда не расстаются. Они путешествуют самостоятельно в любых веках и эпохах. Любовь даровала нам бессмертие.
Веня, размышляя вслух, продолжил, не обращаясь ни к кому конкретно:
- Но разве среди людей нет таких, чья промелькнувшая, словно сновидение, жизнь не содержала бы в себе неудачной первой любви, измены своему призванию ради житейского благополучия, пронзительной ностальгии по безвозвратному прошлому? Не сравнимо ли это с пыткой созерцания собственного саморазрушения.
- Роковая наша ошибка заключается в том, что свою маленькую женушку мы считаем обычной женщиной. Подал голос человек без штампа прописки в давно утерянном паспорте. Плоский человек живет всего в двух измерениях, и там нет места для волшебства и сказки. Ему так тоскливо, что хоть вешайся, но он даже не осознает того состояния, в котором всегда пребывает.
Из угла послышался голос пожилого художника:
- Я не желаю быть модным художником, не желаю быть преуспевающим, сытым, самодовольным. Говорил старичок-пейзажист, вглядываясь в глубокое зимнее небо. И знаете почему не желаю? Не потому, что не люблю богатства или известности, а единственно потому, что я больше этого люблю свое дело. До сих пор, мои дорогие, я каждый день с утра волнуюсь только об одном: сумею ли я сегодня правильно нарисовать дерево или написать облака в небе?..
… Бродяга, сохранявший сакральное молчание по нескольку суток к ряду, с непроницаемым лицом иезуита сшибавший окурки на больничном дворике, в этот самый момент вспомнил хмурое осеннее утро, заставшее его на мрачном полустанке ободранного вокзала, куда он накануне ночью добрался в тамбуре товарняка. И там, в вокзальной кафешке, с заляпанными грязью полами, добродушная толстая буфетчица, с лицом матери Терезы, даром, «от пуза», накормила его тройной порцией горячих пельменей со сметаной, приговаривая: «кушай, родименький, кушай».
Вспоминая то утро, бродяга, испытывал глубокое плотоядное удовлетворение прожитым - почти счастье!..
А писатель, с трудом шевеля одеревеневшим языком, запинаясь о знакомые слова, блаженно улыбался, наслаждаясь тем, как его душа канарейкой порхает над уставшим телом, взмывая к самому потолку.
- Ах, эта ностальгия по невозвратному прошлому, которое является для нас милым домом, прародиной, отчизной. Она не дает покоя, жжет сердце не только во дни земные, но и в тех нескончаемых сумерках вечного бытия, которое приходит вслед за кратким и незначительным мгновеньем жизни. И даже в последний миг, подхваченный Великим Духом, не в силах удержаться, я оборачиваюсь назад, в свою прошлую, окаянную жизнь. И вижу там зареванную жену в домашнем халате, слезы бегут, катятся по круглым щекам, все лицо ее, грудь и руки мокры от слез.
- Что случилось? - спрашиваю.
- Канарейка улетела, - отвечает и показывает мне пустую клетку, дверка которой широко распахнута, и внутри неподвижно замерла жердочка на веревочке …
- Она уже никогда не вернется, - говорю я печально. Не очень-то нравилось ей жить здесь.
- Это из-за тебя! — кричит жена.
Нет, не понимала она, что никуда не делась канарейка. Я стою перед нею, смотрю на нее тусклыми глазами мертвой птички, а она вопит во всю глотку: «Это из-за тебя …ааа …».
Я снова вошел в этот дом, откуда только вчера меня вынесли ногами вперед, и стою, пригорюнившись, а напротив она, моя зареванная от горя жена. Но так ли велика невероятность подобного предположения? Не явлюсь ли я мысленным двойником когда-то жившего здесь человека? Тем самым двойником, который должен быть у каждого, - двойником-удачником, двойником разумным, всезнающим и свободным, каким должен быть человек и каким редко бывает при жизни.
Веня, неотрывно наблюдавший за писателем, снова подал голос:
- Но почему душа так тоскует по земному дому? Или утраченная жизнь - это и есть родной дом, а вечные Елисейские поля - это чужбина, по которой нам путешествовать, печалясь и тоскуя по прошлому? Я люблю лес! Полюбил давно, с детства, и никогда не предам свою любовь. Только в лесу я чувствую себя полноценным человеком; только в лесу я слышу ЕГО голос. «Так вернись же в лес - говорит ОН мне - иди туда, где царит зеленое, голубое и белое, где смешивается чистое и светлое. Веня, вернись в родной дом, вернись в свой лес» …
Там, в зеленом лесу, тихо, но он полнится могучим движением, неслышным хором страстей, начало которых уходит в пучину земли. Тихо в лесу, словно бы знает, что и он будет растворен во времени, но упорно сопротивляется этому беспрерывным воплощением своих безмолвных жителей.
Ни таков ли и наш лес? Почва нашего леса, - эфир человеческий, - он обогащается, когда души наши, вырвавшись из холодного тела, устремятся к небесам. Но хорошо бы знать, что непременным высшим условием для того, чтобы смерть перешла в бессмертие, является необходимость каждому сотворить свою жизнь по-человечески. А иначе это будет сродни насильственному умерщвлению миллионов завистливыми «оборотнями». Они не стали бессмертными, отняв у других жизнь. Присвоение бессмертия оказалось делом невозможным для существ, которые только и могли, что присваивать да отнимать. И тут, на Земле, где еще полновластно насилие, убийца по-прежнему проживает дольше, чем убитый. И все же придет другой мир, в котором никто никогда не сможет убивать. Но не надо и обольщаться! Воцарение эры бессмертных произойдет не скоро, и путь к этому покажется многим столь же долгим и безнадежным, как бег внутри колеса. И еще надо помнить, что, грустя о несбыточном совершенстве, надо стойко и неустанно работать для накопления всеобщей энергии добра, - «эфира человеческого».
Из последних сил, ловя ускользающий голос, писатель чуть слышно молвил (а соседи услышали трепетную песнь канарейки):
- Мы пришли из дремучего первозданного леса, где шелест и влажный блеск листвы напоминают голоса и ясные взоры тех, которые постигли любовь и отважно пошли за нею, и пришли ... и утолили жажду бессмертия.
А теперь я отпускаю себя: лети! - ты исполнил свою песенку, прославляющий любовь, ПЕВЧИЙ КЕНАР …
© Copyright: Анатолий Жилкин, 2017
