Леший был тот ещё проходимец. Бросил молодую жену с двумя детьми на руках в хлипкой квартирке возле болота и был таков.
Пришлось Кикиморе одной двух деток малых растить, поднимать и воспитывать. Никуда не денешься, жизнь заставила.
Устроилась она работать на фабрику, сперва обычной валяльщицей – валять обычного дурака. По вечерам ходила в вечернюю школу и закончила одиннадцать классов. Со временем в институт поступила, заочно отучилась, защитила диплом и получила на той же фабрике должность мастера.
Дальше – больше, от повышения к повышению. Головастой оказалась бабой, деятельной, ответственной и энергичной. С такими качествами характера сам бог велел в большие начальники выбиваться. А потому продвигалась Кикимора по служебной лестнице, как говорится, не по дням а по часам. Наконец, добралась она до директорской должности, а фабрика к тому времени разрослась до размеров огромного комбината.
И вот, приехала как-то раз на тот комбинат съёмочная группа центрального телевидения – снимать сюжет про трудовой путь директора. Про неё сюжет – про Кикимору.
И, представьте себе, оператором за камерой, что снимала с ней интервью, оказался тот самый Леший!
Узнал он Кикимору, а Кикимора узнала его, несмотря на прошедшие двадцать лет. Пригласил её Леший встретиться в уединённом месте для задушевного разговора, на что Кикимора презрительно фыркнула, но, так и быть, прийти согласилась. На встрече Леший предложил ей старое вспомнить и отношения возобновить. Родительские чувства в нём, видите ли, проснулись к родным детишкам, а сам он вдруг вспомнил былое и воспылал к Кикиморе не увядающей юношеской любовью.
Но Кикимора не из тех, кто забывает обиду. Пронесла её сквозь года с гордо поднятой головой. Реализованная она женщина, во всех отношениях состоялась, ведь жизнь учила не по учебникам.
– Есть у меня любимый мужчина! – говорит она Лешему. – Гога его зовут. Он же Гоша, он же Жора. И вообще, болото слезам не верит. Забирай ты свою камеру, Леший, и "катись к лешему". Туда, где шатался все эти двадцать лет. Дети выросли без отца, и он, такой безалаберный и никудышный, им теперь без надобности.