В данном случае объяснять-то некорректно, тк все равно в основном будет негатив. Поэтому приведу цитату самого композитора:
Искусствоведы, критики, музыковеды по старинке судят об искусстве в целом и о музыке в частности. Они не входят в суть самого сочинения. Это очень плохо. Я много раз говорила и очень прошу: лучше ничего не писать о моей музыке, чем писать одно и то же — камерная, камерная, религиозная и еще раз камерная.
Если моей музыке суждено продержаться какое-то время, то нестандартный музыкант поймет, что моя музыка новая по смыслу и содержанию. Мне неудобно так говорить о себе, но я решилась на это.
Я включила в свой Каталог мое истинное, духовное, не религиозное творчество. Как правильно сказал Ван Гог: «Моя живопись покажется многим простой, слишком примитивной». Оказывается, простым быть очень непросто! Так и я могу сказать: «Мою музыку просто не понимают!»
Некамерность в моей музыке — это новое, это плод моей мучительной жизни в творчестве! И дело не в количестве исполнителей, а в сути самой музыки. Мне очень трудно всё время читать: «камерная музыка», «камерная симфония». Даже все мои Сонаты, «Большой дуэт», «Дуэт для скрипки и рояля», Композиции и т.д. — не камерные!
Я устала об этом говорить. Если я всю себя, все свои силы вкладываю в свои сочинения, то и слушать меня надо по-новому, тоже вкладывая свои силы! Слишком по-старому судят, слишком неправильно. Верю, что в будущем будет не так. Я устала объяснять. Все формы, полифонию и т.д. надо судить по-новому!
Я не верю в тех, кто пишет по 100, 200, 300 опусов, включая Шостаковича. Нельзя в таком море опусов сказать новое в каждом из этих опусов. Это противоестественно! Тому есть много примеров в истории.
Я думаю, что все, кто сейчас со мной знают эти примеры. Я бы советовала музыковедам обновить свой взгляд на музыку, если музыка этого заслуживает.
Чувствую полную бесполезность того, что сейчас говорю. Но ведь капля камень долбит, пусть, если кто-нибудь захочет написать про мою музыку, назовет ее инструментальной. Ещё не создана музыка не для инструментов. Каждый видит, что многие инструменты стали музейными экспонатами. Форма в сонате, симфонии тоже меняется. Ведь не пишут же сейчас в форме Моцарта, Гайдна, Генделя. Театр тоже меняется.
«Минимальная» музыка, Шёнберг, Веберн — всё это, почему-то, надо ко мне приписывать. А почему не Верстовский? Пишут, что я от Веберна, что моя музыка имеет древнерусские корни, пишут про композиторов, фамилии которых я вообще не знаю. Полю Гогену, пишет ли он таитянок или папуасов, не приписывают, что он от Рембрандта. Ван Гогу, пишет ли он дырявый стул или кривые холмы, не приписывают, что он от Мурильо. Наверное, я не имею права сравнивать себя с великими мастерами, но должна сказать: многое, что написано музыковедами о моей музыке не соответствует истине. Я думаю, что музыковеды, если они творческие люди, должны так же глубоко искать, так же выстрадать свои работы, как страдаю я. Лучше ничего не писать о моей музыке, чем отделаться сиюминутными впечатлениями. Какие древнерусские корни прослеживаются, скажем, в моих Композициях? В каком из сочинений слышится древнеиндийский эпос? Досужие вымыслы музыковедов.
Как мы воспринимаем искусство Леонардо да Винчи, Рембрандта, Баха, Бетховена? Это что, итальянское, голландское, немецкое искусство? Это ВЫСШЕЕ. Если высшее искусство стоит над всеми, – то есть, то или иное произведение подавляет, превышает всё остальное, то оно для всех национальностей высшее! Я принимаю только такое произведение, имея ввиду все виды искусства.
Я живу в XX веке, когда вокруг меня тысячи течений...Я все силы отдаю, молясь Богу, своему творчеству; у меня есть мое творчество, моя музыка, только моя!