Популярная российская певица (5 альбомов, 1 сборник, музыку своих песен пишет сама), телеведущая, актриса, писатель (автор книги «Чемоданное настроение) и поэтесса (сочиняет тексты своих песен). Родилась в Керчи, детство и юность прошли в Минске, где она окончила школу и Минский педагогический институт, сейчас живет и работает в Москве
Алёна Свиридова: Наша эстрада — абсолютно вторичный продукт
- Помимо своих песен, вы включаете в концерты и альбомы песни других авторов и исполнителей. Чем руководствуетесь при отборе?
- Я не свои вещи почти не исполняю. В числе «не родных», у меня только классика – Коул Портер, Джордж Гершвин, Исаак Дунаевский. Почему они? Их я пела в детстве, это те композиторы, которых люблю до сих пор. Они как папа и мама.
- Раньше были великие исполнители – Козин, Шульженко, Утесов, Магомаев... Сегодня эстрада словно размыта - имен большого калибра мало.
- Во времена Козина и Шульженко возможностей донести до аудитории свои песни было мало – радио да грампластинки. Собственно и восприятие эстрады опиралось на несколько великих имен. Сегодня информационное поле многократно расширилось – в нем огромное количество артистов, и каждый может выбирать то, что ему по вкусу. И среди этого множества и разнообразия не все так плохо, как уверяют некоторые критики. На мой взгляд, дело в том, что люди – очень нелюбопытны. Они не ищут нового, а твердят, что раньше во времена их молодости вода была мокрее, небо голубее. Я так не считаю. Мне нравятся все изменения, происходящие в нашей жизни. И прекрасных артистов, по моему мнению, у нас много.
- Мировая эстрада, и наша в том числе, сильно коммерциализирована. Сегодня эстрада формирует вкусы и пристрастия публики или же публика заставляет эстраду исполнять то, что ей нравится?
- Все искусство, включая эстрадное, всегда было связано с коммерцией – так артисты зарабатывают на жизнь. Им ведь надо что-то кушать. Просто одни больше талантливы, другие - меньше. Иногда гениальные вещи становятся коммерческими, в свою очередь, коммерческие – не всегда гениальны или вообще далеки от понятия искусство. Что же касается взаимосвязи исполнителей и аудитории, думаю, что все же публика, наверное, формирует эстраду. Сейчас у нас пик популярности шансона. Это направление было и раньше, но в тени. А ныне: и радио «Шансон», и на телеэкране концерты, и выступления при заполненных залах. Значит, публике нравится. И, значит, приходится сделать вывод, что именно аудитория формирует тот облик эстрады, который мы имеем.
«С точки зрения музыки я ничего нового не создала»
- В советскую эпоху мы пристально и с восхищением смотрели в сторону западной эстрады, считали что отстаем от Запада. Теперь-то уж мы, наверное, ни в чем, что касается современной музыки, не уступаем Западу?
- Мы абсолютно вторичный продукт. Все свежие идеи появляются там, эксперименты проводятся тоже там. У нас же результаты этих экспериментов подхватываются – кто первый подхватил и адаптировал, тот и выиграл. Кстати, и себя тоже я отношу к когорте номер два, а то и три-четыре. Я считаю, что, с точки зрения музыки, я ничего нового не создала. А вот какие-то новые образы – да, тут мне удалось сделать больше.
- Сейчас у нас идет массовое возвращение старых песен. Почему произошел такой поворот к ретро?
- Это свойство человеческой памяти, нашего восприятия: «Что пройдет, то будет мило». В свое время мы были задавлены Советским Союзом, цензурой. Все, что ассоциировалось у нас с «совком», на определенном этапе нами категорически отвергалось. Это касалось и песен. Потом стали ностальгировать, хотя это чувство связывалось не с реальным СССР, а с неким идеализированным, мифическим, наделенным нашим сознанием образом страны. Вот и стали где-то в 90-е годы вновь звучать советские песни. И вообще, со временем негатив несколько размывается, а все позитивное становится ярче. Теперь и о СССР можно сказать, что там были объективно хорошие вещи и явления, которые не надо забывать, а, наоборот - стремиться перенести их в сегодняшнюю жизнь.
Минск поражает уютностью
- Ваши детство и юность прошли в Минске, и творческий путь начался там же. Какие наиболее яркие картинки из той поры остались в памяти?
- Прежде всего, лес. Я жила в микрорайоне «Зеленый луг». Наш дом стоял у озера, а дальше начинался лес. И я все детство провела в лесу. Чтобы подышать свежим воздухом не нужно было, как теперь, ехать на дачу из Москвы. Там лес был под боком, и мы пропадали в нем в любое время года.
Зимой, конечно, на лыжах. Вспоминается - утро выходного дня. Я предвкушаю как побегу в лес кататься на лыжах или на замерзшее озеро - на коньках. И у меня Минск ассоциируется, прежде всего, с зимой – с чистым скрипящим снегом. В Москве снег не такой – посыпанный какой-то химией, грязно-серо-желтый, он чавкает под ногами.
Еще Минск – зеленый. Меня водили в детский сад – тогда мы жили в военном городке в Мочулищах под Минском. И как-то в саду нам сказали: «Нарисуйте то, что вы недавно видели». А совсем недавно мы были в Минске и проезжали мимо Политехнического института. Меня поразило, что он был выкрашен в зеленый цвет. Я и нарисовала зеленое-презеленое здание. Детсадовцы потешались над моим рисунком: «Зеленых домов не бывает». А я упорствовала: «Нет, бывает, бывает!»
Сейчас бываю в Минске редко. Да и приезжаю ненадолго: встречаюсь, общаюсь с друзьями и все – пора домой. Самые поверхностные наблюдения и впечатления такие: Минск, как и прежде, поражает чистотой, ухоженностью, европейской уютностью, приспособленностью для жизни. Куча приятных, с домашней атмосферой, кафе. Собственно говоря, Минск этим отличался и в советское время. Помню, мы собирались в каких-то небольших кафешках, пили кофе, у нас была такая уютная клубная жизнь, которой в Москве в ту пору просто не было. В столице - дорогущие пафосные рестораны, а в простых минских общепитовских заведениях мы чувствовали себя словно в парижских бистро.
- Насколько похожи, и в чем разница между белорусами и русскими?
- Белорусы лишены снобизма. В москвичах, например, этого добра навалом. Это – в пользу белорусов. Зато когда в 90-х я приехала в Москву, сразу обратила внимание вот на что: в московских магазинах практически не хамили, что в Минске тогда случалось сплошь и рядом. А сегодня, будучи Аленой Свиридовой, которую все узнают, любят и обожают (смеется), я вижу вокруг себя исключительно хороших, доброжелательных, приятных людей.
«Можно делать всё, если ты в душе невинный»
- В России издавна был тип универсального человека культуры – художник мог прекрасно разбираться в музыке, архитектор был компетентен в проблемах литературы и т.д. Сейчас, как представляется, торжествует однобокий профессионализм, однонаправленность деятельности и интересов. Нужен ли сегодня такой универсальный тип человека искусства?
- Мне нравятся такие универсальные люди. Раньше условия жизни у всех были примерно одинаковы, прожиточный минимум всем обеспечен – и это позволяло особо не думать о завтрашнем дне. Все было более-менее понятно и прогнозируемо: что ни делай, все равно завтрашний день будет примерно таким же, как сегодняшний. И одна из немногих возможностей изменить себя, окружающий мир, выделиться – было развитие интеллекта. Именно этим люди отличались друг от друга, это качество ценилось. Когда в страну пришел капитализм, люди занялись выживанием, им стало не до жиру. Все заняты своих делом, и энциклопедистов, универсалов найти сложно. Хотя сегодня доступность любой информации позволяет каждому заниматься самообразованием, накапливать необходимые знания. И получать от этого большое удовольствие. Я, например, когда выдается свободное время, читаю – и много – научные, популярные статьи из самых разных областей естествознания, искусства. И мне это очень нравится. О других ничего не могу сказать.
- Есть ли ответственность художника (в широком смысле слова) перед теми, для кого он творит? Должен ли быть какой-то рубеж дозволенности или, если я художник, мне позволено все, и нет рамок для самовыражения?
- Да, действительно, некоторые художники позволяют себе многие вещ провокационные и эпатажные. А, например, концептуальное искусство вообще оправдывает все. Я воспринимаю искусство по тому посланию, которое оно несет, по свету и чистоте, которые в нем заложены, если они там есть, конечно. По-другому не могу объяснить. Можно делать все, если ты в душе невинный, если там нет грязи, пороков. При этом условии, что бы ты ни делал – скажем, прошелся голым по Тверской, - все равно останешься чистым. Я знаю таких чистых душой людей. И, например, когда они ругаются матом, конечно, не в присутствии детей, это воспринимается смешно, забавно, но уж точно никого не оскорбляет. Я не вижу в этом ничего плохого, плохое – оно в другом.
- Сейчас много говорится о том, что культура – и западная, и российская – в упадке. У нас это проявляется, например, в том, что стали гораздо меньше читать...
- Раньше мы много читали, я думаю, потому, что у нас не было другого развлечения. Кто-то, возможно, с большим удовольствием смотрел бы телевизор, но тогда и смотреть было толком нечего. И мы были самой читающей страной мира. Да, сейчас у нас очень мало читают. Особенно дети, и это, я считаю, - беда. Чтение развивает воображение, творческие способности, будит фантазию. Это очень нужная зарядка для ума.
К сожалению, сейчас в распоряжении детей есть простые эрзацы: телевидение, диски (лучше посмотреть кино, чем прочитать книжку). А ведь даже самый хороший фильм – это отражение восприятия режиссером того или иного произведения, но не само произведение, каким его задумал и сделал писатель Плюс всевозможные электронные гаджеты, они тоже уводят детей от умственной и душевной работы, которая органично сопровождает чтение. Я, например, своего сына пытаюсь ограничивать в его увлечении всякими электронными штуками. Конечно, полностью я ему это запретить не могу, но все время пытаюсь найти альтернативы.
Вадим ЛАПУНОВ
Фото: wikipedia.ru, dzen.ru
© "Союзное Государство», № 7-8 (ноябрь) 2012
Материал дан с незначительными сокращениями