Уже и началось всё не как "ехали медведи на велосипеде, зайчики в трамвайчике..." Напротив, когда я садилась в трамвай, взгляд мой зацепился за острую занозу проехавшего ритуального микроавтобуса. И очень скоро, сидя в комфортабельных условиях и глядя в окно на "солнечный город", я уже тайком, но рыдала.
Да, снова вспомнилось то, что вспоминалось не раз. И, видимо, контраст синего неба и моей горести произвели в конце концов странный эффект. Я стала чувствовать, что, затуманивая слезами вокруг обыденный мир, взор мой от этих же самых слёз стал приобретать какую-то сверхъестественную зоркость. И через некоторое время сфокусировался на чём-то вроде Центра или Полюса, Какой в свою очередь, как об этом писал Ницше, вроде как бы стал проявлять ко мне интерес и не столько смотреть на меня, сколько обволакивать меня Своей цветной поволокой из множества нитей.
И когда это стало происходить, я готова была дать голову на отсечение, что сподобилась видеть Настоящую - в отличии от привычной картины мира, которая тоже не исчезла, но получила как бы в придачу ещё и символистское толкование.
Внизу, как всегда, всё двигалось, так же, как все мы "ходим, бродим по краю родному…" Но в качестве ...одной единственной и, наверное, не костяной ноги.
Зато из переднего плана простиралось бесчисленное количество "бриллиантовых рук". И в той части из них, которые поднимались вверх, явственно узнавался контур золотого ключика.
Единственным неотчётливым силуэтом в этой цветовой игре оказалась невзрачная птица слева, слегка схожая с кукушкой. Она как бы не давала себя рассмотреть иначе, чем боковым зрением. Но и это было лишне – ведь это была …я!
«Приехала…» - подумалось мне, хотя по остановкам ехать мне было ещё долго.
Но вот именно эта «долгота» скоро мне многое объяснила. Увиденная мною новая картинка, конечно, была живой. Но в каком-то несовпадающем с моим дыханием смысле.
Я оказалась в роли альпиниста на вершине, перед которым открылась удивительная панорама, но дышать которому разрежённым воздухом было почти невыносимо.
В моём видении мира такой разреженностью был его устойчивый кромешно-чёрный фон. И хотя я и увидела что-то близкое к Истине, но в голове вскоре почему-то завертелась строчка Цоя: «…Я не люблю, когда мне врут, но от правды я тоже устал, я пытался найти приют – говорят, что плохо искал…»
И я поняла, что восхождение - хорошо лишь как туризм. Не более.
И когда я, наконец, вышла из трамвая, и порыв ветерка выдул из глаз дарованное откровение, я снова отдала должное тому иллюзорному миру, из которого меня всегда что-то выталкивало. Я посмотрела на своего спутника и почувствовала благодарность ему за безмолвное согревающее тепло его присутствия.
И вспомнилась другая строчка – «Пикника»: «…немного огня тебя может спасти в блеске обмана…».