Как я уже говорил, первый курс начался уборкой сахарной свеклы – так было заведено, причем целый месяц. Потом началась учеба: лекции, семинары, домашние задания. На праздник Октябрьской революции (7 ноября) решили устроить вечеринку и пригласить девушек. Долго просили разрешения у студсовета: те сомневались, сумеем ли мы обеспечить порядок, грубо говоря, не перепьются ли вчерашние школьники. В разговоре я упирал на то, что в группе есть несколько человек, бывших армейцев, которые сумеют обеспечить порядок.
Наконец, активисты - студсоветчики смилостивились и дали разрешение на вечеринку, которая прошла замечательно, разговоров и обсуждений хватило надолго. Запомнилась музыка, которая звучала весь вечер – пел моднейший тогда Демис Руссос, который очень нравился тогда девчонкам. Но девушки пришли к нам, как и впоследствии, какие - то непривлекательные – взгляд было остановить не на ком. Потом мы еще несколько раз проводили вечеринки с девушками, но никто из нашей группы отношений ни с кем не завел.
После Нового года пришло время первой сессии. Первым экзаменом была начертательная геометрия. Я сильно переживал по этому поводу – сложная была наука. Но, к удивлению для самого себя, сдал я её на «отлично».
После сессии чистой совестью я уехал домой, на каникулы, где отъедался, отсыпался, катался на лыжах. Обычно, в начале декабря, с наступлением устойчивых морозов, забивали поросенка. Поросята у отца были всегда крупные, хорошо откормленные, килограмм под восемьдесят живого веса. Половину поросенка разделывали на куски, делали тушенку и закатывали в банки в виде солонины. Сало солили отдельно, в большом эмалированном баке из - под печки - прачки. Солилось оно в специальном соляном рассоле, который назывался «тузлук». Запах, правда, исходил из бака не очень приятный, но на вкус сало было замечательное. Половина поросячьей туши лежала целиком на терраске.
Взяв топор, я отрубал от туши изрядный кусок мякоти, готовил борщ, а себе лично жарил полную сковороду мяса – отъедался от студенческой голодовки. Причем мясо я жарил каждый день, и мне не надоедало – знал, что такую роскошь могу себе позволить не менее, чем через полгода
Каждое утро зимой во дворе я проверял куриные гнезда – если не сделать этого с самого утра, от сильного мороза, которые тогда были не редкость, яйца могли полопаться, что чаще всего и случалось. Проверив гнёзда и принеся, домой десяток – полтора свежих яиц, среди которых были не только мерзлые, но и ещё теплые, я делал себе яичницу – глазунью со шкварками из свежего сала; вкус был – пальчики оближешь. Очень любил я молоко от нашей коровы, особенно парное. Мама, зная мою слабость, каждый раз, сразу после вечерней дойки, наливала мне кринку емкостью в полтора литра, которую я выпивал за один присест.
После каникул я благополучно вернулся в институт, где пошла учеба – трудная и рутинная. Второй семестр прошёл спокойно, без неприятностей и потрясений.
Весной, в честь дня Победы, в лесопарке состоялся смотр лучших учебных взводов, куда попали и мы. К смотру мы приготовились: каждый за свои деньги купил тёмно – синий берет (помню, стоил он целых 25 рублей), наш куратор на военной кафедре майор Вишневецкий был очень доволен и на конкурсе мы заняли первое место.
С этого момента мой авторитет на военке установился на планке выше среднего, с майором Вишневецким у меня установились очень хорошие отношения. Хотя привыкнуть к нему было непросто – одна только его манера речи чего стоила. Разговаривал он с ярко выраженным малороссийским акцентом, своеобразно произнося шипящие. По его выражению, на занятия по военной подготовке студент должен являться «с чистым лищиком, брющки, рубашещка и галстущек должны быть нахлажены, ботинощки нащищены». Поначалу мы здорово «прикалывались» над его манерой разговаривать, но постепенно привыкли. Несмотря на внешний вид (рубленые черты лица) и несколько анекдотическую манеру речи, был он добрым и отзывчивым человеком. В начале лета 1977 года со мной произошло жуткое событие – я чуть не свернул себе шею. Дело было на день рождения Славы Бердникова – 1 июня. Было воскресенье, мы затарились портвейном, закусью и отправились позагорать и искупаться на водохранилище, которое располагалось неподалеку от общежития. Поход возглавил именинник, по кличке «Саид». Кличку эту он получил за частое цитирование фразы Абдуллы из фильма «Белое солнце пустыни»: «Саид, ты зачем убил моих людей? Я послал их сказать тебе, чтобы ты не искал Джавдета у Сухого ручья!»
Выпив портвешка и закусив, начали дурачиться: Шумаков и Вова Бухтияров, сцепив руки, подкидывали над водой всех желающих. Дошла очередь и до меня – подкинули меня достаточно высоко, я почувствовал, что ударюсь о воду животом, а это довольно неприятно. Чтобы этого избежать, в воздухе я сгруппировался и вошёл в воду вертикально, но…глубина в этом месте была не больше полуметра, и я сильно ударился головой о дно. Шею пронзила острая, нестерпимая боль. Выйдя на берег, лёг на песок, немного отдышался. Вскоре друзья привели меня в общагу и уложили на кровать, на чертёжную доску – я слышал, что при таких травмах надо лежать на жёстком. Собрались несколько человек, сидели около меня весь вечер, так что мои мучения были скрашены присутствием друзей. На следующий день пошёл на занятия, шея болела очень сильно, голова не поворачивалась, при необходимости обернуться приходилось поворачиваться всем телом, как волку. Потом потихонечку всё прошло, и если эта травма и сказалась, то гораздо позже, когда я «заработал» грыжу позвоночника, об этом я уже рассказывал.
К этому времени мы переселились в новое общежитие. Нас поселили на шестом этаже и жили мы не в комнатах, как обычно в общежитии, а в двухэтажных ячейках, по четыре человека в комнате.
Наша ячейка в общежитии находилась на 5 – м этаже и представляла собой двухэтажное помещение: сразу при входе, и чуть правее – вход на кухню, на стенах которой висели кухонные шкафы по числу комнат, то есть четыре, стоял стол, четыре табурета и газовая плита. Рядом с кухней находился зал для занятий, в углу стоял телевизор. Впрочем, этот зал для занятий никогда не использовался, в нём мы устраивали танцы, когда приглашали девушек на вечеринки. Сразу направо располагался второй туалет – в нем мы оборудовали маленькую фотомастерскую. Налево от входа наверх вела лестница на второй ярус, где располагались по периметру четыре комнаты, а между ними – туалет и душ.
Вселившись в новое общежитие, мы обнаружили, что оно не такое уж и новое – повсюду были видны следы проживания предыдущих жильцов – краска на стенах комнат местами отлетела, такая же картина была на кухне и в комнате для занятий. Мы решили произвести в своей ячейке ремонт. Кто – то сообщил, что в пятом корпусе института (радиофаке) идет ремонт вестибюля. Послали туда гонца, тот договорился с малярами – они согласились продать нам ведро краски за пятнадцать рублей. Я собрал со всех эту сумму и два наших гонца отправились на операцию. Расплатившись с ремонтниками, наши посланцы не пошли, естественно, с ведром через проходную, а попытались пролезть через институтскую ограду метрах в ста от проходной.
Бдительный вахтер из окна своей будки увидел их, сообщил куда следует и они были задержаны немедленно. Через полчаса я, как староста группы и организатор, сидел в кабинете начальника первого отдела (секретной части) института и давал показания. Чувствовал я себя отвратительно – за такие дела вполне могли отчислить из института. Пожилой особист, отставной полковник, выслушав меня, вынес вердикт – краску, естественно, у нас отбирают, зато возвращают деньги, которые мы за неё оплатили.
Дальше я услышал неожиданное – нас не только не накажут, но и выдадут ведро краски с институтского склада совершенно бесплатно. Надо ли говорить, какое облегчение я испытал, услышав такое решение. До сих пор с благодарностью вспоминаю того пожилого полковника – особиста; другой на его месте вполне мог бы сломать мне судьбу.
Ремонт в ячейке мы сделали замечательный – покрасили всё, что нуждалось в покраске. У себя в комнате у входа, на каркасе из алюминиевых трубок повесили занавеску и даже завели аквариум. Просуществовал он, правда, недолго – вернувшись после первого курса с каникул, мы обнаружили, что вода наполовину испарилась, рыбки почти все сдохли. Больше попыток содержать его мы не предпринимали.
На первом курсе курс теоретической механики читал профессор Геронимус. Как лектор он был никакой – не поворачиваясь к аудитории, стоя лицом к доске, он монотонно бубнил себе под нос. Расслышать что – то, а тем более понять содержание лекции было очень сложно – для этого мы старались занять места поближе к кафедре. Поведение профессора было понятно – ему было далеко за семьдесят. Однако, по рассказам других преподавателей, он был крупнейшим специалистом в стране в области космической механики. Говорили, что Королев не запустил ни одного своего спутника, предварительно не посоветовавшись с профессором Геронимусом. Вот такая интересная это была личность.
Но были примеры и другого порядка. На втором курсе нам читал физику профессор Душкин. По сравнению с четким и ясным изложением этой науки на подготовительном отделении, читал он её путано, сбивчиво и непонятно. Дело дошло до того, что мы подали коллективную жалобу на него в деканат, на что нам ответили, что профессор Душкин – крупнейший в стране специалист в области плазмы. Не знаю, как он разбирался в плазме, но, по нашим впечатлениям, в физике, в целом, он разбирался неважно. Впрочем, в этом был для нас плюс – экзамены профессор принимал очень и очень лояльно.
Иногда, по выходным, ходили на дискотеку, которые проходили в огромном актовом зале на втором этаже нашего общежития. Причем попасть туда было непросто – желающих потусоваться было больше, чем мог вместить актовый зал. На входе в зал стояли студенты из комсомольского отряда охраны порядка и пропускали только по входным билетам. Меня эта проблема не касалась – я имел титул и соответствующее удостоверение «почетного отличника», которое давало право свободного прохода на любое увеселительное мероприятие на территории.
Сначала на дискотеку проходил я, потом подходил к дверям, в которых стояли строгие контролеры и незаметно передавал удостоверение свои одногруппникам. Через несколько минут все желающие из нашей группы усердно отплясывали на дискотеке.
Но там мне было не очень интересно – девушек там было всегда немного, а нашего брата, парней – огромное количество, всяких разных: и рослых и коротышек, плечистых и не очень, худых и толстых.
Почти на каждый праздник мы у себя в ячейке устраивали «пирушки» с девушками из разных институтов. Стол накрывали в одной из комнат на втором этаже, нижняя комната для занятий служила танцплощадкой. Натанцевавшись, поднимались наверх, выпивали, закусывали, затем опять танцевали – так проходил вечер. Затем счастливчики ехали провожать своих девушек. Остальные терпеливо дожидались их и уже за полночь устраивали «разбор полетов» - кто с кем танцевал, кто с кем познакомился, короче «прикалывались». В связи с этим вспоминаются два случая.
Однажды, после вечеринки, пропал Коля Культурбаев по кличке «Гиви», кабардинец по национальности. Несмотря на своё кавказское происхождение, был он абсолютно лишен той импульсивности, которая присуща кавказцам и по характеру был классическим флегматиком. Учился он плохо, наверное, хуже всех в группе, и в институте еле держался. Так вот, однажды ночью, когда вернулись все провожающие, его в ячейке не обнаружилось. Стали вспоминать, кто и когда видел его в последний раз, но ничего толком припомнить не смогли. Порешили, что он может объявиться к утру и решили расходиться. Вдруг раздался чей – то крик: при попытке войти в туалет, обнаружилось, что он заперт изнутри. Посовещавшись, решили взломать дверь. Его сосед по комнате, как самый крупный, с разбега ударил в дверь туалета плечом, она распахнулась и мы увидели занятную картину: на унитазе, спустив штаны, мирно дремал Гиви. Все кто находился при этом, чуть не попадали со смеху и вспоминали этот случай ещё очень долго.
Второй случай связан с Саидом. Однажды он так же поехал провожать девушку и не вернулся «на базу». Ждали мы его долго, но он так и не появился. Утром его в ячейке тоже не оказалось, но на первую пару лекций он появился. На расспросы он рассказал удивительную историю. Проводив свою девушку, он принял её приглашение выпить чаю и поднялся к ней в квартиру. Там оказались её родители, которые пригласили его за стол – поужинать. После ужина обнаружилось, что уже довольно поздно и ему предложили…переночевать. Слава излишней скромностью никогда не отличался и согласился. Перед сном ему предложили принять душ, от чего он тоже не отказался, затем в папином халате удалился на покой. Утром роскошная черная «Волга» привезла его к проходной института – папа девушки оказался крупным начальником. Долго мы потом подкалывали его, предлагая ему не упускать такого выгодного случая, но, увы, что - то не «срослось» и больше он, насколько мне известно, с этой девушкой не встречался.
На Новый 1978 год мы опять решили пригласить девушек. В процессе подготовки праздничного стола произошёл анекдотический случай. Мы с парнями сидели в новогодний вечер у нас в комнате, а внизу на кухне девушки готовили салаты. Вдруг в комнату ввалился Саид и захлёбываясь от смеха, пытался что – то сказать, показывая рукой вниз, на кухню. Удалось только разобрать: «Там, там - блюдечко!». «Блюдечком» мы ласково называли огромный алюминиевый таз, который использовали для мытья полов. Всей толпой мы вывалились из комнаты, кубарем спустились по лестнице на кухню и увидели замечательную картину: в нашем «блюдечке» девушки размешивали салат «Оливье»! Объяснять мы девушкам ничего не стали, но ржали долго и сильно, они никак ничего не могли понять. И только поздней ночью кто – то из наших объяснил девчонкам причину нашего веселья. Кстати, всё кончилось хорошо, ни у кого даже поноса не случилось.
Вообще, познакомиться с симпатичной девушкой, учась в нашем институте, было довольно сложно. Сказывалась огромная учебная нагрузка, времени на развлечения почти не оставалось. Девушки, которых мы приглашали на свои вечеринки, в большинстве своем, были явно не красавицы. Что касается девушек, учащихся в нашем институте, у нас ходил анекдот: «Встретились Василиса Прекрасная и Баба – Яга. Разговорились о жизни. Спрашивает Баба – Яга Василису, как, мол, у тебя дела. Василиса отвечает, что учится в институте культуры, не первая красавица, зато круглая отличница. На встречный вопрос Баба – Яга ответила, что учится в нашем институте и не отличница, конечно, зато первая красавица». Этот анекдот очень хорошо отражал суть дела – в каждой группе в было по одной – две девушки, а некоторых группах их не было вообще.
В Москве я часто бывал в Столешниковом переулке, слева от ЦУМа. Там было два небольших прекрасных магазинчика – в одном продавались марочные вина, в другом – импортные, чаще всего болгарские сигареты. После возвращения с каникул я угощал курящих парней из группы наивысшей табачной редкостью в те времена – болгарскими сигаретами «ВТ».
Вечером садился в поезд и утром был в Горьком. Город был какой – то серый, грязный до невозможности. Около вокзала, особенно зимой, пройти было невозможно – грязно – серый снег, смешанный с водой, противно хлюпал под ногами. Особенно грязно было за нашим ЦУМом - там всё было завалено грязным снегом. Ещё меня поражала особенность ставшего потом родным города – в общественном транспорте стоял голый мат. Матерились все – подростки, студенты, рабочие и даже женщины. Я никак не мог к этому привыкнуть и часто делал замечания сквернословам, рискуя нарваться на неприятности.
Сразу по прибытии в Горький появлялась одна и та же проблема – где бы перекусить. Поезд приходил рано – в половине восьмого и все столовые были ещё закрыты. Была одна столовая где – то за рестораном «Антей», напротив вокзала, которая работала с восьми часов утра, но есть там было невозможно – так плохо там готовили. Надо сказать, что в Горьком в те времена с продуктами и с общепитом дела обстояли совсем плохо. Приезжая сюда, я всегда задавался вопросом – как живут здесь студенты, чем питаются? Оказалось, все они жили за счет родителей из сельской местности. Городские же выживали, как могли - с помощью продуктовых наборов родителей.
Часто я ехал на Маяковку (ныне улица Рождественская), в пивбар «Скоба». Там уже с утра можно было перекусить дефицитом – к каждой кружке пива подавались сосиски с зеленым горошком. Это было почти роскошью...
(Продолжение следует)