Сегодня передо мной книга одного из современных писателей художественной литературы Евгений Водолазкин.
Критик Галина Юзефович ставит его по популярности рядом с Виктором Пелевиным.
В моих руках «Авиатор» (2016 года) с воспоминаниями о жизни и укладе Петербурга в начале XX века. Главный герой Иннокентий Платонов жил во временя революции и был отправлен на Соловки, где его в качестве эксперимента заморозили. И вот он «просыпается» в 1999 году благодаря опытным рукам врача по имени Гейгер (обрусевший немец) и начинает по крупицам восстанавливать историю своей жизни.
Интересно, что в рецензиях по Водолазкину многие акцентируют внимание на описании механизма воспоминания. Например, Галина Юзефович в своем отзыве livelib.ru пишет так:
«Воспоминания Платонова о прежней жизни проступают сначала в виде смутного образа, бесплотной картинки — иногда манящей (образы детства или первой любви), иногда отталкивающей (эпизоды лагерной жизни). Позднее они же возвращаются вновь — уже яснее, с подробностями, запахами, полутонами. Потом начинают обрастать взаимосвязями, проникать друг в друга, выстраиваться в систему — мир прошлого становится все более плотным, осязаемым, густым… Это процесс вспоминания, обретения утраченного, описан Водолазкиным узнаваемо и точно».
Воспоминание и понимание атмосферы времени складывается из деталей, а уклад жизни формирует внутреннее эмоциональное состояние человека.
Вот как говорит сам Евгений Водолазкин в интервью «Российской газете»:
«Мой герой восстанавливает историю, но не ту, что состоит из могучих событий - переворотов, войн. Речь идет о том, что сопровождает "большую" историю, но исчезает безвозвратно. На эту мысль, кстати, меня когда-то натолкнул Дмитрий Сергеевич Лихачев: он жалел, что никто больше не помнит, как кричали финские молочницы на Охте. Что ни одна живая душа не помнит, как чинили торцовую мостовую. Торцы - это деревянные плашки, которые быстро выходили из строя и которые надо было все время менять. Этот стук раздавался в городе с утра до вечера. Сейчас этого нет. А это был постоянный звук Петербурга. Или можем глубже копнуть: летописи. В летописях обо многих вещах из повседневности не говорят, потому что они всем понятны. Современники это знают - чего об этом писать? А вот это как раз уходит, исчезает.
Еще мне показались интересными философские рассуждения и дискутивная оценка некоторых исторических фактов и явлений.
«Неожиданно для меня Иннокентий стал рассуждать о диктатуре и терроре. О том, какая это народная беда. А потом возьми, да и скажи, что диктатура – это, в конечном счете, решение общества, что Сталин – выразитель общественной воли.
Не бывает общественной воли умирать, – возразил я ему.
Бывает. Это называется коллективным самоубийством. Почему на берег выбрасываются стаи китов, вы не думали? <> Иннокентий…: ответственность остается на злодее. Просто нужно понимать, что злодеяние не могло не совершиться. Его ждали».
Водолазкин будто бы берет понятие «состояния» будь то человека, народа, времени и крутит его со всех сторон, рассматривая, подбирая, собирая грани.
«Великие события растут в каждой отдельной личности. В особенности великие потрясения.
Все очень просто. В каждом человеке есть дерьмо. Когда твое дерьмо входит в резонанс с дерьмом других, начинаются революции, войны, фашизм, коммунизм… И этот резонанс не связан с уровнем жизни или формой правления. То есть связан, может быть, но как-то не напрямую».
«Рай – это отсутствие времени. Если время остановится, событий больше не будет. Останутся несобытия. Сосны вот останутся, снизу – коричневые, корявые, сверху – гладкие, янтарные. Крыжовник у изгороди тоже не пропадет. Скрип калитки, приглушенный плач ребенка на соседней даче, первый стук дождя по крыше веранды – все то, чего не отменяют смены правительств и падения империй. То, что осуществляется поверх истории – вневременно, высвобождено».
«Нет событий основных или неосновных, и все важно, и все в дело идет – будь оно хорошим или плохим».
В книге можно найти очень много литературных параллелей. Иннокентий Платонов словно Робинзон Крузо (не зря он часто вспоминает эту книгу) выброшен на остров новой реальности, где нет прежних знакомых и друзей. И его любимым местом для прогулок становится кладбище.
Он же словно Родион Раскольников у Достоевского рассуждает о теме покаяния.
«Настоящее покаяние — это возвращение к состоянию до греха, своего рода преодоление времени. А грех не исчезает, он остается как бывший грех, как — не поверите — облегчение, потому что раскаян. Он есть — и уничтожен одновременно».
Описанные детали лагерной жизни на Соловках местами напоминают «Обитель» Захара Прилепина. Правда, на мой взгляд, у Евгения Водолазкина они получили даже жестче.
Видела в рецензиях также, что завязку сравнивают с произведением Умберто Эко «Таинственное пламя царицы Лоаны», на страницах которого описана попытка уже не молодого букиниста, пережившего инсульт, восстановить память.
Конечно, стоит упомянуть и, пожалуй, самую важную сюжетную и смысловую деталь: а почему, собственно, авиатор? В глобальном смысле, авиатор, как человек с высоты глядящий на мир. Иннокентий - связующее звено между двумя непохожими эпохами.
В более узком смысле - рассуждения о смерти и ее неизбежности, символ человеческого пути. Иннокентий будучи маленьким мальчиком видел на аэродроме трагедию: авиатор поднял самолет в небо, но не смог приземлить свой аппарат. На огромной скорости он несся на землю, понимая свой неминуемый конец, и ничего не мог с этим сделать. Так и Иннокентий встречает свою смерть.
А как вам Евгений Водолазкин? Поделитесь мнением, что больше всего зацепило в романе?