Лабузов Сергей Сергеевич
27 января 1837 года
I.
Дует ветер, снегом обсыпая
Запряжённых парою коней,
И ложатся мягко, утопая,
Полоза от кованых саней.
С гиком мчатся кони вороные,
Снег, кружась, летит из-под копыт,
Лишь мелькают дали голубые, –
Колокольчик под дугой звенит.
Мчатся кони по дорогам снежным,
Седокам нет времени: «Пади!».
И ковром укрытые медвежьим
Мчатся в даль туманную одни.
Кто они и где их ожидают,
Почему торопят лошадей?
Только сани гулко оседают
На граните снежных площадей.
Пелена завихренная стынет, –
Голубого снега дуновень.
День к концу… И небо плохо видит,
Что случиться может в этот день…
Но теперь всё поздно, без отдачи,
Стало время равнодушно здесь,
За рекой, у Комендантской дачи
Ожидает Пушкина Дантес.
Здесь дуэль. Дуэль должна свершиться –
Поединок страсти, клеветы,
Навсегда за всё, чтоб расплатиться,
Положить конец всей суеты.
Суеты мучительных подачек,
Ядовитых сплетен разговор,
Петербургских беспросветных скачек, –
За щемящий вольности простор.
II.
Всё готово к роковой дуэли,
Прозвенел о шомпол молоток.
Для барьера брошены шинели.
Жгуче щёлкнул вдавленный курок.
Грохнул выстрел в воздухе морозном,
Прокатился гулко над рекой,
Птицы снялись в окрике тревожном,
Разбужённы странною пальбой.
Это подло, не дойдя барьера,
Разрядил Дантес свой пистолет,
Знал подлец, чем кончится карьера,
Если первым выстрелит поэт.
И упал поэт. И неподвижен.
Секунданты бросились к нему, –
«Подождите, – голос его слышен, –
Выстрел сделать я ещё могу».
И рукою твёрдой, полулёжа,
Взял Лепажа верный пистолет…
И застыла вздрогнутая роща,
Ждёт, когда расплатится поэт.
Птицы гомонящие замолкли,
Тишина надтреснутой стоит
В грусти стынут лапчатые ёлки, –
Всё безмолвно, трепетно глядит…
Засвистела пуля огневая,
Пал Дантес, завихривая снег, –
«Браво», – крикнул Пушкин, оседая
На холодный заснежённый мех.
«Что убил?» – спросил поэт Данзаса,
– Нет, – сказал лицейский старый друг,
– Всё равно, дождём другого раза,
– Вновь начнём… – и как-то смолкнул вдруг…
Болью всё мучительно сковало,
Жгучей раной всё заволокло,
Память наступала, пропадала,
И в глазах всё мутью поплыло.
Небо разлилося в разных красках, –
Рук и ног не чувствовал поэт,
Люди были словно в серых масках,
Разговор их слышался, то нет.
Секунданты Пушкина подняли,
Уложили бережно в возок, –
Кони настороженно стояли,
Налетел прощальный ветерок…
III.
Мчатся кони по дорогам снежным,
Седоки печальные сидят.
Шаг коней поэта болью режет,
И уста застывшие молчат.
В шесть часов поэта дома ждали,
Но желанный час давно ушёл,
Вдруг шаги в передней простучали,
И Данзас взволнованный вошёл:
«Пушкин дрался ныне на дуэли,
Рана, я скажу, не тяжела,
Уложите бережно в постели…»
А жена в передней уж была…
– Где, что с ним?.. никак не понимаю,
Пушкин разве на дуэли был?..
Я о том и ничего не знаю,
Боже мой, иль про меня забыл…
Эх, Данзас, к чему теперь лукавить,
Ты ведь мог дуэль остановить.
Для России Пушкина оставить,
Слов таких не стал бы говорить.
Но теперь всё поздно, безотрадно,
Жалость не нужна здесь, ни к чему, –
Пушкин дрался насмерть и опасно,
Жить едва придётся уж ему…
Но вернусь я к моему поэту.
Из кареты бережно приняв,
Нёс Никита, плача, по паркету,
Как ребёнка, Пушкина, обняв.
«Грустно, брат, нести меня, я знаю,
Но не надо грусти никакой,
Жалости, пойми, не принимаю,
Видишь, я с тобою и живой.
Скоро я поправлюсь и как прежде,
Укатим в Михайловское вновь,
Я уверен в искренней надежде,
А пока постель иди готовь.
Пусть моя жена не видит это,
Отнеси меня в мой кабинет…»
Нёс Никита милого поэта,
Слёзы жгуче лились на жилет.
IV.
Весть дуэли быстро разлетелась,
Заснежённый вздрогнул Петербург.
Всем скорее всё узнать хотелось
Был ли то знакомый или друг,
«Пушкин ранен!» – слышалось повсюду,
Холодея, путались слова…
Кто посеял у поэта смуту?..
Где родилась чёрная молва?..
Все друзья ближайшие съезжались, –
Тут Жуковский, Вяземский, Плетнёв.
Улицы толпою колыхались –
Чёрною лавиной картузов.
Все катили к милому поэту.
– Как?.. Ну, что? – носилось на устах,
Но дуэль безжалостную эту
Уж не снять в разгневанных словах.
Несмотря на тяжкие страданья,
Пушкин принимал своих друзей.
И приняв его все приказанья,
Все старались выполнить скорей.
Пушкин понимал, что умирает,
«Худо, брат» – он Далю говорил,
«Но не смерть, тоска меня съедает,
Поскорей конец бы приходил.
Не житьё мне здесь, я это знаю,
Так уж видно надо, милый мой.
Вижу всё и ясно понимаю,
Хорошо, что ты, мой Даль, со мной…»
Эх, тоска, тоска сердечной муки!
Ты зачем сковала грудь певца?
Заглушила пламенные звуки
Молодого русского творца.
Отойди, не трожь звучанье лиры
Перезвона чудного распев,
Окропи живительные силы,
Окрылённый мудростью напев.
Но идут часы болезнью полны,
Грудь теснит тоска, кругом тоска.
И плывут мучительные волны,
И кончина ясна и близка…
V.
«Позовите ангела земного,
Позовите, пусть войдёт она,
Ничего на свете нет святого,
Чем моя любимая жена…»
И рукой слабеющею гладя,
Он просил себя не упрекать,
А потом на книги свои глядя,
«Всё, друзья, – сказал – жене отдать…»
Пульс стал падать, руки холодели…
«Смерть идёт… Жизнь кончена моя…»
С губ слова последние слетели,
И склонилась тихо голова…
И не стало русского поэта,
Тишина нарушилась кругом,
Опустились шторы кабинета,
Словно Музы чёрным полотном.
VI.
…Ветер носит жгучие снежинки,
В облаках морозный лунный блеск,
Мчатся в стужу мрачные кибитки,
Только слышен их надсадный треск.
Седоки, скакавшие, угрюмы.
На лице застывшая печаль,
Завернувшись с холода в тулупы,
Гонят тройки в скованную даль.
Кто они и где их ожидают?
Почему торопят лошадей?..
Это прах поэта провожают,
Тайно мчатся ото всех людей.
И под оком царского жандарма,
Мчит Россия Славу от людей,
От столицы царственно-державной, –
Поскорей в могилу, поскорей…
И мелькают вёрсты полосаты,
В облаках морозная луна,
Кое-где чернеют только хаты,
И дорога снежная скучна.
Вот уж близки милые пределы,
Синь морозит старый монастырь,
Приоткрылись дедовы наделы,
Показался Савкинский пустырь.
Мчит хозяин в ящике дубовом
К своему последнему жилью
Мимо мест давно ему знакомых,
К Святогорскому монастырю.
В жутком горе сосны поклонились
Своему любимому певцу,
Серебристой хвоею ложились
На пути последнему ему…
…Путь закончен… Вот она обитель,
Где ему хотелось почивать,
Он теперь свободный её житель,
И никто не будет досаждать…
Бил о землю заступ принуждённо,
Страшной болью в сердце отдавал,
Стихнул ветер, только приглушённо
Где-то ворон хрипло прокричал…
Горсть земли прощальная упала
На приют замолкшего певца,
Край родной, Отчизна провожала
Прах поэта, мужа и отца.
Слёзы, слёзы на прощальных лицах,
Грусть, тоска у пушкинских друзей,
Пеленою снежною ложится
Смерть поэта на души людей.
. . . . . . . .
Все ушли. Никита на могиле
Одинокий, сгорбленный сидел,
Злые люди Пушкина убили, –
Он теперь совсем осиротел…
VII.
Дует ветер – снегом засыпает
Одинокий пушкинский приют,
Лирный звук поэта не играет,
Струны песен больше не поют.
Умер Пушкин. Кончились мученья,
Цвет прекрасный на заре угас,
Но его бессмертные творенья
Мир навечно бережёт для нас.
Дуэль А.С. Пушкина с Дантесом. С картины А. Наумова.