Люди - леди, джентльмены, да, конечно, разумеется, я особенно люблю разбирать всё, что мне понравилось не целиком и докопаться хоть до одного-единственного, но недостатка. Такой вот характер отвратительный, ничего поделать пока не могу и не факт, что когда-нибудь соберусь. Вот и пришло время выложить обещанные рассуждения по «Фаусту и Елене». Кажется, я раньше проговорилась, что это произведение довольно нетипичное, если говорить о том, как адаптирован сюжет.
Небольшая история из жизни
Первое, о чем я подумала, только начав читать пьесу, было: «Однако же, это не «Огненный ангел», здорово!» Действительно, в своё время «Огненный ангел» поразил меня не в самом лучшем смысле этого слова. История этого разочарования довольно-таки хорошо может проиллюстрировать выражение «не надо было очаровываться»: когда-то относительно давно я наткнулась на одной из онлайн-площадок на публикацию (пожалуй, обойдусь без имён), в которой её автор рассказывал в том числе и о том, почему пьеса Гёте его так и не смогла тронуть. Во многом я готова была согласиться с этой оценкой ситуации (например, с утверждением о том, что если уж описывать чародея, стремящегося к знаниям, за основу брать историю не столько идейного учёного, сколько амбициозного эгоиста, со стороны может показаться не таким очевидным), но ровно до того момента, когда автор просто-напросто начинал сыпать своими представлениями о мистической стороне нашего мира. Конечно, с этими суждениями каждый имеет право согласиться или не согласиться: не все обязаны верить в хоть что-то сверхъестественное, в конце концов. Собственно по этой причине обширные рассуждения о человеческих душах и астрале в статье на литературную тематику кажутся как минимум инородными, а то и спорными не только для однозначных скептиков.
Но самым главным в этой публикации я бы назвала постоянные ссылки на роман Брюсова «Огненный ангел» как на произведение, где небольшая глава, где фигурируют Фауст и Мефистофель, написана с полным уважением к народным байкам о них. Сколько дифирамб было спето этому отрывку, вспомнить страшно, только вот был один нюанс, на который я поначалу должного внимания не обратила. Нюанс заключался в том, что цитат из главы было приведено довольно мало, причём опущены были как раз те, которые в концепцию автора публикации не вписывались ни коим образом. До сих пор не знаю, для чего это было сделано, но узнать это когда-либо уже невозможно, ибо никогда мы с ним, конечно, не увидимся, да и не хотелось бы мне этого, конечно. В итоге мне не составило труда довольно скоро прочитать Брюсова и понять, что, несмотря на использование сюжета из Шписа, видение Гёте было сохранено: Фауст со своими «жестами человека, уставшего повелевать» выглядит так, как будто сошёл с иллюстраций к известной трагедии, а магические трюки во многом выполняет именно Мефистофель, в то время как чародей сидит с мрачным видом, будто ото всего устал, и не принимает активного участия в веселье, хотя это-то у Гёте автор статьи и видел «неканоном». Странно? Очень. Стоило очаровываться? Ничуть! А потом мой добрый товарищ Компас пришла с благой вестью и томиком «Фауста и Елены», который она любезно хотела дать мне почитать. Проглотила я эту пьесу за несколько часов, и теперь речь пойдет именно о ней. Сразу хочу сказать, что очаровывать, чтобы разочаровать кого-то, я не хочу, а потому лишь расскажу о своих мыслях об этой пьесе и посоветую её прочитать и увидеть, чтобы воспринять всё по-своему, зная чужое мнение. В том числе и поэтому я рассказала эту историю из жизни.
Собственно, «Фауст и Елена» Юрченко
Баланс Фауста
К чему же ещё я вспомнила о Брюсове? К тому, что стоило Юрченко лишь немного переставить акценты с самого начала, как образ Иоганна Георга Фауста становится узнаваемым и для тех, кто читал лишь Гёте (или просто слышал лишь о нём), и для тех, кому ближе первоисточник. Ибо начинается пьесы с похмельного доктора Фауста, который пока что не проявил себя, а, значит, напоминает «вечный» образ, но его состояние отсылает к оригиналу. Именно этот своеобразный приём длится всё произведение, и подвоха не видит никто. Фауст сам колдует, сам пьет, бьёт посуду и не прочь посетить хорошенькую женщину, и всё было бы по Шпису или (по крайности) по Марло, если бы не одно интересное «но»: здесь Фауст в первую очередь поэт. А это значит, что и материи его порой занимают не только земные, а культурные и абстрактные.
Баланс между этими двумя его сторонами держится как раз-таки засчёт немногочисленного окружения героя: Мефистофеля и Елены. Елена, понятное дело, любовь, поэзия всё хоть сколько-нибудь «Гётевское», если говорить о чувствах, переживаниях, чём-то менее сниженном, не историческом. Так это смотрится со стороны, таковы их диалоги… Мефистофель, понятное дело, отвечает за всё то, что люблю именно я: за похождения, в которых Фауст принимает на этот раз самое горячее участие. Демон вспоминает свои с господином приключения и тем самым просто не даёт действию скатиться в полноценную историю любви: он - глоток чего-то, что можно назвать реальностью, во всяком случае - первоисточником. И всё было бы просто и понятно, если бы только два этих мира не имели пересечений, а не сливались воедино, и вымысел, романтическая фантазия, не развинчивала сама себя на каждом шагу.
Мефистофель, «правда жизни», или Заключение о человеке и его демоне
Как я писала в предыдущей публикации дилогии рассуждений о Фаусте, в наш жестокий, а на самом деле такой гуманный, если сравнить хоть с эпохой Реформации, но гораздо более сложный, век чёрт в представлениях однозначно нуждается. Если раньше стоило только совсем неразвернуто рассказать историю загубленной бесами души, как люди тут же понимали, что это может значить. Теперь же с образами жителей Преисподней дела обстоят куда сложнее. Теперь с ими экспериментируют, наделяют характером и полноценными переживаниями. Точнее, не теперь, а довольно давно. Пример из Палаты Мер и Весов (вместе с тем не превращающий историю в балаган, где демон - просто слово и не несёт за собой ничего кроме специфичной внешности, а в остальном довольно сильно напоминает одноклассника Васю, к чувствам которого та, что пишет историю, и взывает. Простите за утрированный пример, но он показателен, ярок и взят, к сожалению, не с воздуха) - «Мемуары Дьявола», где довольно большое внимание уделяется диалогам покупателя души и ее продавца, по крайней мере в начале. Саркастичный черт теперь нестареющая классика и норма, а когда-то это было сделано впервые (например, у Марло были подвижки, хоть весьма небольшие, такие, какие были нужны). Вот и тут Мефистофель острит почти ровно так, как у Гёте за одним исключением. Исключение состоит лишь в том, что мысли его в общем-то не диссонируют с личностью Фауста в целом. Он всего лишь говорит истинную правду о том, что когда-то было с его господином или с Еленой. И вот здесь-то становится известна интересная подробность: прошлое обоих любовников, какой бы на первый взгляд неземной ни была Елена, «весело» в равной степени. Друг с другом они могут сколько угодно отыгрывать почти неземные, хоть отнюдь не возвышенные отношения, но первой же с дистанции в этой поэтической игре творческой стороны Иоганна сойдёт именно Елена, и Мефистофелю не придется так уж сильно стараться. Дочь Зевса окажется в общем-то зрелой женщиной («А ты всё думал «девочка»? Поэты!»), её жизнь окажется совсем не поэтичной, ведь даже она сама не сможет совсем уж не упоминать своих многочисленных ухажёров.
А чёрт-насмешник всего только комментирует происходящее, будто это и не он сам делает, а «истинная» и «виды видавшая» сторона самого Иоганна так думает. Действительно, Мефистофель на поверку здесь выполняет скорее вспомогательную функцию, и это - о чудо - почти то же, о чем и говорил тот непоследовательный в суждениях автор публикации с критикой подхода Гёте. Именно о том, что Фауст и сам со своим списком грехов чудесно справляется, и упоминалось там, и я под этим вполне готова подписаться. Если без важных для происходящего изменений и новых персонажей адаптировать историю Иоганна Георга Фауста, самым разумным является тот подход, при котором человек и его демон в общем-то одно целое, а всё, что их окружает заставляет искать в себе прекрасное с большим трудом. С таким большим, что легче какой-то частичкой себя просто-напросто отрицать всё наивное и торжественное и обратиться к тому, что свойственно обычному грешнику, но оттого не разочароваться ни в чём ни капли, ведь это родная стихия того, чей демон всегда рядом и вообще - и он сам в том числе.
Именно поэтому меня эта пьеса, которая сама по себе не удивляет поборников чистой романтической традиции и не разочаровывает циников, и впечатлила раз и навсегда. И именно поэтому я не привожу цитаты: просто хочется поделиться впечатлениями и посоветовать. Как и писала выше, не хочу очаровывать, чтобы потом кого-то разочаровать, только рассказать.
До скорой встречи,
Пересмешник