Всем доброго здравия!
Давно не делал разбор кейсов (личного дела пациента, как сейчас принято говорить для краткости), это будет один из довольно старых случаев, во время моей стажировки, который не имеет классического счастливого окончания.
Внимание! Это длинная статья (так называемый лонгрид), для тех, кто любит длинные истории, делить на две части не было смысла и упрощать всё до двух-трёх страниц ради быстрой читалки мне тоже совершенно не хотелось, теперь когда уважаемый читатель предупреждён, что ж, приступим.
Чаще принято себя хвалить и рассказывать о своих успехах, но негативный или неудачный опыт тоже опыт, и я бы сказал, он зачастую много ценнее чем опыт сугубо позитивный, так как на позитиве обычно не происходит обучение – когда всё хорошо, то это «ложится на полку опыта» и уже практически никогда не пересматривается, собственно, нет смысла. А вот тяжёлый, да и ещё вдобавок негативный опыт, вот он оставляет некий «шрам» в памяти, так и мысли о том, что и как можно было бы сделать лучше, чтобы избежать такого результата.
Мне повезло после дополнительной и профессиональной квалификации попасть в пул молодых сотрудников, что позволило мне собрать очень разносторонний опыт, куда просто так не позовут, да и сам вряд ли захочешь пойти. Одним из таких направлений оказалась судебная психиатрия. Крупная клиника на окраине города Кёльна (ФРГ) в лесополосе, 15 метровые округлые стены с колючей проволокой, камеры, два ряда внутренних заборов, все двери на независимых магнитных замках, вход визитёрам максимум с шариковой ручкой и блокнотом или документами, и всегда в сопровождении охранника, всё как это показывают в фильмах и передачах.
Параллельно я мягко уже «входил» в это поле именно как молодой специалист, присутствовал (при «простых» задачах, анкетирование, запись данных, перевод с немецкого на русский и обратно и прочее) на многочасовых интервью (в среднем от 3 до 5 часов) пациентов психиатрических лечебниц, кто проходил процедуру подачи на беженство ссылаясь на психическое расстройство в связи с: пытками, издевательствами, насилием, угрозе жизни им и ближайшим родственникам, паническим страхом перед возвращением на родину в связи с разными, ими пережитыми, чрезвычайно травматичными событиями. Цель данных интервью было выяснением, не является ли состояние пациента попыткой его симулировать, далее эти анкеты шли в специальную комиссию на проверку и оценку на достоверность данных.
Так вот, мне довелось быть приглашённым, на сопровождение одного пациента, находящегося на бессрочном лечении в психиатрической клинике закрытого типа для лиц совершивших уголовное правонарушение и признанных частично или полностью невменяемыми. Этот случай был оценен как пограничный, то есть пациент был признан частично вменяемым с возможностью послабления режима (сопровождаемые прогулки в городе, смена палаты и возможность перевода в общежитие) при благоприятном прогнозе. Для этого ему, как и многим пациентам, находящимся там, предлагалась особая программа длительной терапии, составленная для лиц с возможной реабилитацией.
Вопросы морали и формы терапевтических мероприятий (правильно/неправильно, как лучше, почему так, а не по-другому и прочее) я здесь не поднимаю и буду на них заострять внимание, так как, эти вещи были учреждены а) на уровне государства, б) судебной психиатрии и тем более в) в ФРГ, поэтому всё связанное с этим оставим как данность.
Пациент, назовём его Павел Р. 52 года из Москвы, приехал в Германию ещё в конце 90ых с мамой и тётей, разведён, имел уже взрослую дочь, которую воспитывала бывшая жена, контакта с семьёй не имел, посещала его только мать и тётя. На момент его согласия участия в программе (в среднем она рассчитана на два года) оценивался как подающий надежды и его состояние оценивалось как стабильное, никаких препаратов на тот момент не принимал. Размещался в отдельной палате со своими удобствами, включая книги, письменный стол, холодильник, магнитофон с аудио кассетами и прочими вещами. Имел свободные часы прогулок внутри территории, возможность принимать участие в кружках самодеятельности, в общем, всё без ограничений в рамках дозволенного. Он находился под наблюдением врача психиатра, женщины лет 55-ти (ей на тот момент оставалось пару лет до пенсии), от которой я многое почерпнул при контакте и работе с подобными людьми. Также проходил еженедельный консилиум с участием других коллег, завотделением и иногда главврачом всей клиники, на котором обсуждались все пациенты и он тоже. Раз в полгода приходил адвокат и раз в год, собиралась судебная комиссия и рассматривала прогресс находившихся на лечении с возможными юридическими изменениями в плане изменения меры наказания.
Все два с половиной года, раз в неделю мы (Павел, его лечащий психиатр и я) встречались на 2-ух часовые сессии в отдельном кабинете и прорабатывали шаг за шагом, включая «домашние задания», все пункты программы. Собственно программа была разработана для подобных целей, её рекомендовалось проводить в группе для большей открытости и возможности более широкого обсуждения, но в силу разных причин было принято решение проводить её в таком «узком кругу».
Первое, что стало уже через пару-тройку первых сессий, бросаться в глаза, то, что Павел, стал искать возможность выйти со мной на контакт тет-а-тет, постоянно продвигая мысль, что он оказался тут по ошибке. Дескать, ну да, было дело, выпил немного лишнего в один жаркий день, с кем не бывает, слегка потерял над собой контроль, эмоции взыграли, повздорил с девушкой, она наговорила в суде всякого, его сюда и упекли. Одним словом: «Произошло чудовищное недоразумение».
Дело в том, что в связи со странной и местами очень запутанной системой защиты личных данных в ФРГ, мне раскрывать детали его личного дела было как бы незаконно, поэтому, что на самом деле случилось и из-за чего Павел оказался там, где оказался, удалось узнать спустя только почти два года (!), до этого были только некие обрывки информации и мои догадки. Сам Павел, очевидно, темнил специально и ещё был обтекаемым в определённом контексте, но уже по другой причине, я раскрою её ниже. Я понял только спустя какое-то время, что Павел создал себе психологическую защиту, мол тот «плохой поступок» совершил он, но при сильно сторонних обстоятельствах, тем самым переложил практически всю вину на алкоголь, как бы это не он виновен на все 100%, а вот оно, это его нетрезвое состояние на все 80-90%, ну а он практически жертва обстоятельств. Давил на жалость, на сочувствие, на незнание законов, хотя к нему был приставлен адвокат, продвигая мысль, что его тут хотят упечь навсегда, чтобы он света белого не видел, а ведь это всё не справедливо и всё это на основании только лишь показаний одной единственной жертвы, ну и как итог он согласился пройти эту программу вроде как «сделку» со учреждением. Говорил, что ему надо найти другого, нового-правильного адвоката, этот де занял не его позицию, с какого-то момента стал просить меня переговорить с врачами, как-то повлиять на них и всё такое, ведь я появился как новое лицо и очевидно для него появилась новая надежда.
Здесь скорее всего возникнет вопрос, а какой, собственно, был поставлен диагноз в связи, с которым он не пребывал просто в тюрьме? Это довольно интересно, так как всё тот же закон о защите личных данных, конечно, скрывал и это от третьих лиц (как я), но мне довелось в связи с плотной работой с пациентом, увидеть кое-какие документы, где в том числе было указано, почему он являлся пациентом, а не простым уголовником. И так же интересно другое, как и в чём выражались его отклонение. Среди прочего в диагнозе значилось: частичная умственная отсталость, мания преследования, панические атаки, склонность к психозу, неконтролируемой агрессии и другое (всех пунктов уже не припомню).
Надо сказать, что он совершенно не выдавал себя каким-либо девиантным поведением сразу, действительно многие вещи раскрывались только со временем, эпизодически, контекстно. Например, он вёл себя вполне «нормально», общался спокойно и уважительно исключительно на "Вы", никаких выпадов с пеной у рта, рассказывал о своих буднях в клинике, о взаимоотношениях с другими пациентами, с кем были у него трения, с кем он более ли менее ладил. Что он увлекался музыкой, слушал песни и записывал их тексты в свой блокнот, читал книги, ухаживал во внутреннем садике за цветами, содержал свою комнату в чистоте и порядке, что надо сказать честно, мало кто делал в его окружении. Говорил, то, что от него хотели услышать, всячески поддерживал маску добропорядочного гражданина, так чтобы его легенда «о невинно оступившимся» соответствовала. С удовольствием дискутировал с врачом на темы морали и поведенческой философии человека в социуме, давал интересные и иногда нетривиальные ответы, старался шутить.
На самом деле он выстроил себе вполне конкретный план: он ведёт себя хорошо-тихо-мирно, принимает участие в программной терапии и сдаёт по ней в конце «экзамен», ходит на другие мероприятия внутри учреждения: трудотерапия, круг для общения (да прямо как в американских фильмах, где все сидят в кружке вместе с терапевтом), кройка и шитьё, кулинарный кружок и прочее, избегает эксцессов и собирает сугубо положительную характеристику, на основании которой, он получает особый режим послабления и если совсем всё хорошо, прогулки в городе и как главный приз – переезд в специальное общежитие (оно естественно отличается от обычного, это тоже режимный объект, с охраной, терапевтами, социальными психологами и лечащим психиатром, но это не идёт ни в какое сравнение с психиатрической лечебницей для уголовников). Мне трудно сказать, прочитала ли его «хитроплан» лечащая врач психиатр, но иногда казалось, что он очень искусно притворялся блюстителем морали и осуждением разных пороков, так что это вовсе не бросалось в глаза как «игра».
Современные немцы были воспитаны на «либеральном гуманизме» завезённым из США, поэтому, многие вещи, которые в других странах являются красными лампочками, в ФРГ рассматриваются как: «право на свободу самовыражения» и зачастую, спохватываются, когда уже произошло что-то непоправимое, следуя немецкой поговорке: когда ребёнок упал в колодец – Das Kind ist in den Brunnen gefallen. Но это отдельная и большая тема, хотя на мой взгляд, именно такой подход и «свободное» отношение привело к такому исходу в случае с Павлом.
Да, и конечно, Павел всеми доступными ему силами пытался произвести на меня впечатление, говорил, что мама его страдает, что он находится тут, показывал свои записи текстов песен, хотел чтобы я ему «помог», не особо отдавая себе отчёт в том, что если бы я даже и хотел бы ему в чём-то помочь, то это только морально, но его отношение ко мне потом тоже кардинально поменялось. Единственное, что он всегда аккуратно обходил в беседах, так это тему дня происшествия, из-за которого он сюда и попал, тут он становился задумчивым, его взгляд «бегал» и он резко потел, есть такое - чрезвычайная потливость гипергидроз, не знаю точно, имел ли он его или это была чистая психосоматика, из-за чего он всегда носил с собой стопку салфеток.
По мере продвижения по программе терапии Павел так же менялся. Сама программа - это внушительный буклет с теорией, заданиями и примерами, где пошагово человека к концу подводят к собственно его личному событию «Х», когда он должен будет погрузиться в него и уже с новым набором знаний и информации вместе с врачом осознать всё, что произошло тогда, дать этому оценку и выработать закреплённую систему самопомощи (так же пошагово расписано, что именно привело к позыву до совершения преступления, ещё на уровне мысли или желания и как вовремя это распознать и не идти на поводу этих эмоций). Одним словом, полное осознание, раскаяние и выработка защитного механизма на будущее.
Наверное, это полезная задумка и разработана специалистами в данной области, но на мой взгляд, вся конструкция очень шаткая, так как именно подобные психически сверхлабильные люди не могут себя сами удержать от собственных позывов и непреодолимой тяги, это как внутренний зуд, который никогда не проходит и его нельзя почесать, с этим надо учиться жить, но какая должна быть воля?...
Взять среднестатистическую сладкоежку или любителя выпить пивка в пятницу вечером, и каждый раз говорить себе нет и следовать этому без срывов? Тут, тоже самое, что требуется от пациента, только его «срыв» — это не покупка пачки пирожных или поход с друзьями в бар, это может быть убийство, изнасилование или другое тяжкое преступление. Но, как я уже сказал, не мне судить, я тут только пересказываю, чему был свидетелем.
Я приведу один пример, в сокращённой форме из данной программы, чтобы было примерно понятно, как там подавался материал:
На суд участника программы (далее просто у.п.) даётся реальный пример из криминалистики для подробного рассмотрения (страна, не трудно догадаться США, как и вся программа, собственно, тоже оттуда родом), вот карточка описываемого человека:
Джон Д. средних лет, не женат, живёт один в съёмной квартирке на отшибе маленького провинциального городка в штате Аризона (пишу по памяти, поэтому места и имена вымышленные и события описаны примерно, но смысл тот же), работает слесарем, имеет личный авто, в котором всегда имел в багажнике необходимый набор инструментов. Нелюдим, застенчив, хорошо обращается с инструментом, после работы любил заехать в один и тот же ресторан быстрого питания М., покупал одно и тоже меню, ему там нравилась одна официантка, которая работала по ночным и вечерним сменам. Работал много, охотно, выходные праздники и отгулы не любил, старался брать сверхурочные, даже ночные смены. Когда он всё же был вынужден брать отпуск, то он коротал время за просмотром своих любимых фильмов. Среди коллег слыл доброжелательным, готовым помочь, безотказным, часто давал займы.
Далее у.п. предлагают сделать некие предварительные выводы, попытаться представить себе этого человека, может что-то про него сказать-рассказать, на какие мысли наводит данное описание, захотел бы он с таким человеком познакомится, может даже подружиться и прочее. Текст составлен так, что тебе не разрешают перевернуть на следующую страницу пока врач на даст на это разрешение.
В один из привычных поздних вечеров Джон Д., как обычно собирался заехать в свой любимый ресторанчик, но оказалось, что, когда он приехал отключили свет и всех посетителей попросили покинуть заведение, включая персонал. Он, увидев знакомую официантку, которая его тоже уже выучила за это время, предложил её отвезти домой, на что она охотно согласилась. Лилли тоже жила одна, в том же городке, и любезно предложила выпить чашечку кофе, Джон охотно согласился, они немного поболтали, потом он сказал, что ему уже пора и уехал домой. Джона переполняли чувства, ведь ему очень нравилась Лилли, но он был слишком застенчив, чтобы заговорить с ней самому потом в ресторанчике, когда увидит её вновь.
Вновь у.п. задаются вопросы о том, что могло быть далее.
Джон бы очень хотел общаться с Лилли, но его мучило внутреннее смятение, смесь жгучего желания и жуткого смущения с одной и страха с другой стороны. У Джона никогда не было девушки, он их боялся ещё со школы, однажды его заперли в туалете девчонки из класса и не выпускали очень долго, с тех пор он стал бояться женского пола и избегать прямого общения с ним. В этот раз он не смог найти в себе силы поехать в ресторанчик, так как боялся своей реакции. Джон много фантазировал в своей голове, как он «общается» с Лилли, когда никого нет рядом. Так он перестал ездить в этот ресторан, что стало его приводить в ещё более раздражённое состояние и нервное напряжение, нарушился его эмоциональный баланс, его привычная рутина. Он стал более раздражительным, более агрессивным и впервые за долгое время самолично взял отпуск на неделю.
Снова текст обращается к у.п.
В один из вечеров, чтобы не сидеть всё время дома и в очередной раз посмотрел свой любимый фильм, Джон решил покататься по ночному городу. Когда после нескольких часов езды он остановился, то вдруг осознал, что стоит у дома Лилли. Джон до этого положил ленту-скотч, молоток, лом, топор и большие пластиковые пакеты с собой в багажник, так, на всякий случай. Лилли в эту ночь оказалась дома, Джон, будучи наблюдательным запомнил расположение внутри дома и спокойно взломал дверь чёрного входа. Прихватив с собой ленту, молоток, лом и топор он направился в спальню. Лилли мирно спала и не услышала, как Джон проник в дом. Джон задушил Лилли, изнасиловал её, а тело изрубил на куски, сложил их аккуратно в пакеты, замотал скотчем и поместил к себе в багажник. Его остановил патрульный полицейский только потому, что у него не светила одна передняя фара. Джон показался ему подозрительным, и он попросил его открыть багажник…
Когда полиция пришла с обысками в квартирку Джона, то обнаружила, что от пола до потолка стояли кассеты с порнографическими фильмами, которыми была заставлена вся гостинная.
На этом месте идёт уже полный разбор данного случая, сравнивается то, что предполагал до этого у.п., насколько это совпало с тем, что было описано потом (все ответы на каждом этапе фиксируются). И далее идёт карта с шагами и развилками, по принципу красный, жёлтый и зелёный, где прорабатывается, на каждом этапе случая с Джоном, что он должен или не должен делать, чтобы не попасть в ситуацию с убийством Лилли, вплоть до того момента, когда он очутился около её дома с ломом и скотчем в руках.
Пока вся тематика не касалась Павла лично, он охотно участвовал в разборе, выполнял д/з, дискутировал, предлагал, спорил… Как только начали издалека подбираться к непосредственно его происшествию, он начал радикально меняться.
Финальная часть была разбита на несколько сессий и естественно являлась самой сложной для у.п., теперь никаких чужих или абстрактных примеров, теперь он стоял в свете прожектора.
Павел никогда при мне не болел, тут врач мне стала отменять или переносить наши встречи в связи с внезапно начавшимся недомоганием Павла. Он стал пропускать кружки, перестал выходить из своей комнаты, начал частично отказываться от еды, под предлогом, что она может быть отравлена. Одним словом, он не был готов встретится с настоящим собой, от которого он вроде бы, так удачно отгораживался всё это время. Собирались дополнительные комиссии, встречи с главврачом, с родственниками Павла (его маму было действительно очень жаль, во истину страшное наказание иметь такого сына, она как-то надеялась, что ему по итогу станет лучше… Вспоминала, что в детстве он правда тоже был с некоторыми странностями...), ему стали прописывать успокоительные, которые он смывал в унитаз. Потом было принято решение взять перерыв на месяц-другой, чтобы Павел смог успокоиться и стабилизировать своё состояние, прогулки, визиты родственников, успокоительные и т.п.
Время шло, наконец Павел дал «зелёный свет» на продолжение терапии, и вот настал час ИКС, когда мне спустя почти два года в руки попало полное описание происшествия, расписанного следствием буквально по часам и минутам (полный протокол происшествия снятый с показаний потерпевшей полиции и понятых с медицинским освидетельствованием, позже предоставленный в суде), которое должен был разбирать сам Павел при помощи врача точно так же, как и кейс с Джоном Д. Это была последняя сессия, когда я видел Павла «относительно адекватным».
Что же тогда произошло тем злополучным летом?
(Я сокращу всю историю до основных деталей, пересказ от лица потерпевшей)
Итак, Павел через церковную общину познакомился с одинокой женщиной, назовём её Галиной, которая ему понравилась, он иногда приходил к ней в «гости», но со слов показаний Галины, она его за порог своей квартиры никогда не пускала и старалась спровадить назойливого ухажёра побыстрее. Тем не менее, она продолжала ходить в общину, куда ходил Павел, и так получилось, что они жили на одной трамвайной ветке, Галя выходила раньше на две остановки, чем Павел, поэтому они практически всегда возвращались вместе одним транспортом в одно время после мероприятий в общине, иногда Павел провожал Галю до дома и потом шёл домой уже сам.
В Германии есть такое понятие как праздник лета (Sommerfest) обычно проходит в конце июня, но в разных землях может варьироваться, в данной общине было принято решение его провести, где её члены приносили что-то из продуктов с собой и далее готовили на месте уже для гостей и приглашённых на это мероприятие. Согласно показаниям Павла, поскольку день был жарким он решил охладиться парочкой бутылок пива во время приготовления угощений и потом во время праздничного ужина ещё употребил крепкое спиртное. После мероприятия, он хотел поехать с Галей вместе, но она, видя его состояние, решила задержаться в общине и попросила других выпроводить Павла домой, так как он уже находился в алкогольном опьянении и очень напористом состоянии. Павел приехал на остановку Гали и зная тропинку, которая вела от остановки в сторону её дома, решил дождаться её там. Тропинка была окружена кустарником и там не было большого движения пешеходов, так как на этой остановке не всегда выходили или садились пассажиры. Спустя несколько часов Галя вышла из трамвая и пошла по тропинке, где её всё это время очень настойчиво поджидал Павел… Я опущу подробное описание, если пересказывать коротко: Павел напал на Галину, швырнув её в кусты и разорвав одежду попытался изнасиловать, на крики и возню, подоспел мужчина, гулявший с собакой неподалёку, дальше вызов полиции, понятые, медицинское освидетельствование и всё, что полагается по протоколу…
Так же выяснилось, что у Павла это был уже второй случай попытки изнасилования, после первой он отсидел 4 года в тюрьме, а позже пройдя медицинское обследование был признан «частично вменяемым», т.е. с диагнозом, и был привязан к участковому психиатру, где еженедельно должен был отмечаться. Это было нечто вроде «контроля». Спустя год произошло вышеописанное и его уже поместили с открытым сроком и без возможности жить самому по себе.
Когда я пробежался по документам глазами, вся представленная Павлом картинка об этом дне перевернулась и встала на место, никакой беседы уже естественно не вышло, он замкнулся, и врач была вынуждена её прервать. Это была последняя официальная сессия, потом я уже присутствовал только на различных совместных беседах таких как: «круглый стол» с родственниками и главврачом, обсуждение дальнейших шагов и что вообще ожидало Павла, бесед с адвокатом и выездным судом. Сам Павел к тому моменту впал в состояние агрессивно-маниакального психоза, обвинял, что тут все в сговоре против него, его хотят отравить, что он бдит и всё и всех видит, включая меня, что я его предал и его родственники мне подыгрывают, и прочее. Он перестал есть и пил только воду из-под крана. Когда меня вызвали к нему в закрытую одиночную палату с решётками, где кроме матраца на полу и большого кубика из паралона типа тумбы там ничего не было, он уже находился в изорванной одежде, сказав, чтобы она никому не досталась после него, в общем острый психоз как он есть со всеми вытекающими, с ним хотели договориться чтобы он стал добровольно пить успокоительные и начать принимать пищу, но он отказывался наотрез. Спустя полгода мне пришло официальное судебное приглашение на очередное слушание его дела в стенах клиники, на нём Павел сидел очевидно под седативными препаратами, немного набрав вес, практически не говорил, это был последний раз, когда я его видел. Суд продлил его бессрочное пребывание до последующих заседаний.
В заключении этой, со всех сторон, трагической истории можно сказать следующее:
я предвижу комментарии, вроде, что это за система такая, что насильники гуляют после осуждения или, что Галина сама виновата, если видела, что мужчина не совсем в себе и продолжала ходить в одну общину, позволять себя провожать и прочее, я даже не собираюсь это оспаривать, тут не об этом.
Скорее о том, что есть действительно потаённые и очень серьёзные разрушительные внутренние механизмы/программы, которые не только не видны специалистам, но и не оцениваются и зачастую не видны самим их носителям. Павел тем не менее сам понимал, где-то внутри, что он в себе несёт, самое позднее после первого наказания в виде тюрьмы. Но его психическое состояние сыграло с ним дополнительную «злую шутку», он, даже будучи осуждённым за второе правонарушение, снимал с себя за неё ответственность, списывая всё зло только на алкоголь, который в действительности лишь развязал ему руки, придал смелости и решительности, а уже точно не являлся первопричиной проблемы. Напомню, он был когда-то женат и имел дочь. Павел не стал таким выпив бутылочку, он таким был, просто потребовалось время и определённые события, которые это вывели на свет и из фантазий это превратилось в жуткую и дикую реальность.
Конечно, в той же терапевтической программе говорилось много про сопутствующие вещи, которые у.п. следует избегать именно в его конкретном случае, то что привело к катастрофе. В случае Павла это был бы алкоголь (у кого-то наркотики, у кого-то другие индивидуальные триггеры). Вроде простая формула, если Павел не будет иметь доступ к алкоголю, то он будет практически безвредным, является просто несерьёзной. Учитывая, что Павел, не выпивающий в широком смысле этого слова, то есть, он именно использовал алкоголь как единовременный «допинг», причём в обоих случаях. Он не пил пиво по вечерам пятницы, он не имел собутыльников, не пил на лавке/в баре/дома/за просмотром ТВ или футбола. То есть, всё что называется бытовым выпиванием у него полностью отсутствовало. Не было «мини бара» в квартире, не ходил по гостям или друзьям, коих кстати, не имел. Поэтому давить и валить всё только на алкоголь и ставить буквально во главу угла в его конкретном случае было очень примитивно, как будто ему помогли сместить фокус на негодный объект. А он и сам был рад в это поверить, да так поверил, что это всё вот из-за выпивки, а он сам по себе обычный человек, который лишь оступился (дважды), что в какой-то момент серьёзно стал говорить, что его тут держат по ошибке и в этом была некая логика, ведь если человеку постоянно говорить, что это не его вина, а чего-то другого, то он в это охотно поверит.
А самое простое этому подтверждение был его обширный диагноз и то, что он впал без любых вспомогательных средств в привычные состояния агрессии, мании и психоза, и всё это под пристальным наблюдением в клинике, что называется под носом у психиатров и лечащих врачей.
Я сам не психиатр, не психотерапевт и слава Богу, советов давать никому не собираюсь, как и обещал не обсуждать систему или подход в самом начале текста, но смотря на эту ситуацию спустя столько лет с высоты нынешнего опыта, хочу отметить один, на мой взгляд, важный момент: как в процессе «лечения» человека с серьёзными отклонениями в психике можно увести в сторону и запутать ещё больше, если дать ему ложную надежду на «некое излечение» и поверить, что он справится со своими проблемами сам, тем самым перекрыть какие-либо возможности хотя бы для маломальской объективной проработки (если она, конечно, изначально была возможна). Ведь он в какой-то момент просто как робот повторял:
«я тут по ошибке, из-за выпивки, я с этим согласен, а раз я с этим согласен, что мне говорят, значит меня надо перевести или отпустить…»
Павел страдал от тяжёлой патологии, маниакального влечения и потребности к насилию, оба случая были совершены как под копирку, вкупе с психическими отклонениями делали его просто опасным человеком для общества, его, а не алкоголь или жаркий день, или тропинку с кустами, которая вела к дому второй его жертвы. Да алкоголь – это очень коварный по факту обезболиватель, вызывающий зависимость, тут спору нет, но не стоит всё так упрощать до примитивизации, особенно когда говорят:
вот когда он не пьёт, он нормальный человек. А есть ли уверенность, что это всегда аксиома или же это только триггер, уже имеющийся внутренних проблем, которые лишь ожидают внутри условий для их проявления?..
Берегите себя, с ув. Евгений.