Часть 2. Окончание
Смерть под предательскую "морзянку"
Дальнейшая судьба Гришина-Алмазова сложилась весьма драматично – как в плохом боевике про Гражданскую войну. Он благополучно добрался до войск Деникина, но на фронт его и здесь не взяли, зато осенью 1918 года он был назначен военным губернатором Одессы, погрязшей в уличном бандитизме. Главным одесским мафиози был знаменитый Миша Япончик, который прислал новому губернатору вежливую маляву. Мол, предлагаю сделку: вы не трогаете бандитов, а бандиты не трогают офицеров.
Алексей Гришин-Алмазов
Гришин-Алмазов, оскорбленный до самых глубин офицерской чести, с возмущением отказался, и немедленно начались боевые действия. Переодетые в штатское офицеры по ночам патрулировали улицы, хватая и расстреливая уголовников. В ответ те начали охоту на офицеров – и на самого Гришина. Говорят, на него было организовано три покушения, но охрана не подвела. "Все время, пока он был у власти, за ним неотступно, тесно за спиной, шел татарин с винтовкой, который убил бы всякого, кто бы покушался", – с восхищением писал о Гришине-Алмазове Василий Шульгин, которому импонировало, конечно, что у власти в Одессе оказался человек с твердыми монархическими убеждениями.
С ещё большей симпатией, на грани влюбленности, описывала губернатора великая юмористка Тэффи, задержавшаяся в Одессе по дороге в эмиграцию:
"Правил Одессой молодой сероглазый губернатор Гришин-Алмазов, о котором тоже никто в точности ничего не знал. Как случилось, что он оказался губернатором, кажется, он и сам не понимал. Так, маленький Наполеон, у которого тоже "судьба оказалась значительнее его личности". Гришин-Алмазов, энергичный, веселый, сильный, очень подчеркивающий эту свою энергичность, щеголявший ею, любил литературу и театр, был, по слухам, сам когда-то актером".
К сожалению, судьба Гришина зависела не от русских писателей, а от французского генерала. С декабря 1918 года Одесса была занята французскими войсками, и в марте 1919 года Верховный комиссар Франции, генерал Франше д´Эспере, отстранил этого "грубого русского монархиста" от должности. Гришина-Алмазова отправили в распоряжение Деникина, придумавшего для него новую задачу. Как оказалось, последнюю.
В апреле 1919 года он должен был возглавить военную делегацию, состоявшую из 16 офицеров, которую главнокомандующий направлял к адмиралу Александру Колчаку. То есть это был удобный повод для Гришина-Алмазова вернуться в Сибирь, да еще в исключительно важном статусе. Он вез личное послание Деникина и подробные планы совместных действий двух армий, а также массу других важнейших документов.
Операция готовилась в строгой секретности. Делегатов должен был перевезти через Каспий пароход "Лейла", капитан которого даже не знал заранее пункта назначения – конверт с маршрутом он вскрыл только после отплытия. Чтобы избежать нападения красных, пароход сопровождали французские военные корабли. И тем не менее это не помогло.
Никто не знал, что 30 апреля, всего за несколько дней до отплытия "Лейлы", красные войска захватили Форт-Александровский на северном побережье Каспия и находившуюся там радиостанцию. Чтобы спасти свою жизнь, комендант форта выдал все секретные коды и согласился вести "радиоигру", участвуя в переговорах с деникинцами. Как раз в этот момент пришла шифровка, требующая подготовить встречу корабля с Гришиным-Алмазовым на борту. Радист отстучал в эфир: "Готовимся, ждем с нетерпением!" – и с этого момента судьба делегации была решена.
Красные действительно хорошо подготовились к встрече парохода. Они дождались, когда французские корабли, убедившись, что "Лейла" достигла противоположного берега, развернутся и скроются в тумане. А затем наперерез пароходу одновременно вышли крейсер "Красное Знамя" (бывший сухогруз "Коломна") и настоящий боевой эсминец "Карл Либкнехт", переброшенный на Каспий с Балтики. "Крейсер", который, по сути, являлся старой калошей, построенной красными из ржавчины и палок, едва ли мог угнаться за "Лейлой". Но вот эсминец настиг ее за считаные минуты.
У Гришина-Алмазова почти не оставалось времени, чтобы понять, что происходит. Когда после двух предупредительных выстрелов "Лейла" встала и с двух сторон к кораблю причалили шлюпки с вооруженными матросами, он бросился в каюту, чтобы уничтожить документы. Но было уже поздно. Сзади грохотали по трапам шаги приближающихся краснофлотцев. Оставалось лишь одно: схватить револьвер и пустить себе пулю в лоб.
"Спешил проскочить к Колчаку. Скоро стала известна его трагическая судьба. В Каспийском море он был настигнут большевиками. Увидев приближающийся корабль с красным флагом, сероглазый губернатор Одессы выбросил в море чемоданы с документами и, перегнувшись через борт, пустил себе пулю в лоб. Умер героем", – написала Тэффи, ошибившись только в одном: документы достались красным.
Говорят, ворвавшиеся в каюту матросы увидели там "страшный беспорядок". Тело Гришина-Алмазова лежало на диване, а пол укрывал ворох бумаг, раскрытые чемоданы и саквояжи, папки и конверты… Здесь было и личное письмо Деникина, и планы совместного наступления армий. Все, что не должно было ни при каких обстоятельствах попасть в руки красных, было теперь у них. Когда захваченные документы передали в Астрахань Кирову, рассказывают, он воскликнул: "Такой улов можно приравнять к выигрышу крупного сражения!" В сущности, так и было. В Гражданской войне ясно обозначился роковой для белых перелом.
"А если..."
Между тем в Омске Мария после отъезда мужа продолжала вести жизнь светской львицы. Квартира оставалась за ней, к тому же стараниями Ивана Михайлова ей продолжали выплачивать зарплату мужа, 3500 рублей в месяц (огромные по тем временам деньги).
Ах, Михайлов! Он был теперь повсюду. Буквально дневал и ночевал у нее в салоне.
"До самозабвения, больше жизни, больше всего на свете меня любит Михайлов. Я не равнодушна к нему. Я часто завидую ему, что он так глубоко любит, что этой любовью он живет… он счастлив, как ребенок", – писала она в своем дневнике, в ноябре 1918 года. И буквально через несколько страниц: "Теперь у меня есть одно большое желание – это чтобы поскорей вернулся Алексей...". А неделей позже: "Меня, если что и волнует, так это его (Михайлова) любовь, такая большая, безответная, и я люблю его любовь. Так меня ещё никто не любил. Я благодарна ему за его любовь… Отдалась я ему только потому, что я хочу ребёнка. А он счастлив, как ребёнок…".
За всей этой "санта-барбарой", которой буквально пропитан ее дневник, Мария долго не замечала, что сам Михайлов не только "лежит у ее ног", как благородный паж, но и составляет в ее салоне заговор. А когда заметила, даже обрадовалась и приняла в нем самое деятельное участие. Тем более просочились известия, что Директория собирается лишить ее выплат за мужа и выселить из квартиры в меблированные комнаты. Как бы не так! Если эта власть не хочет ее кормить, придется сменить её на другую.
Вместе с несколькими министрами Сибирского правительства (в первую очередь с Виктором Пепеляевым, который тоже часто бывал у Марии) они разрабатывали план, как вернуть Сибири "твердую власть". Читай – диктатуру. Правда, имя будущего диктатора ей еще ничего не говорило. Какой-то адмирал…
В середине ноября заговор осуществился как по нотам, Колчак стал Верховным правителем Сибири, а Михайлов вошел в Совет при нем. Теперь Гришиной-Алмазовой и ее салону ничего не грозило, она могла спокойно вздохнуть. И – вздохнула: "Последние полтора месяца я пустилась в разгул, я просыпалась, за мной приезжали; увозили меня, я опять пила. Я не развратный и вообще очень хороший человек; начала развратничать, но и это меня не спасает, я всё время чувствую, что душа точно умирает…" – писала она в конце января 1919 года.
Михайлов был теперь занят, появлялся в салоне редко, и вокруг нее стали крутиться какие-то странные люди. Снова сформировался монархический кружок (муж был бы доволен!), снова звучало все чаще "Боже, Царя храни!". Впрочем, и министры колчаковского правительства, и подруга Верховного правителя Сибири, очаровательная Анна Тимирева, часто были ее гостями. Сам Колчак в салон ни разу не заглянул, но через своих знакомых передал Марии, что "ей не стоит больше заниматься политикой". На это она только фыркнула.
Подумаешь! Чем хочу, тем и занимаюсь…
Но в конце января в салоне произошел скандал со смертельным исходом: во время исполнения "Боже, Царя храни!" кто-то из зашедших к Марии эсеров отказался вставать. Какой-то казак полез с ним в драку – и получил пулю в лоб. Полиция дело замяла, но казачья община прозрачно намекнула Марии, что лучше бы ей навсегда уехать из Омска. Причем – немедленно.
Быстро продав все ценные вещи, в середине февраля она отправилась в Благовещенск, а затем во Владивосток, где в начале лета до нее стали доходить слухи о смерти Гришина-Алмазова:
"Каждый день я слышу новые рассказы о Леле: то о его гибели, то о том, что меня он не любит, что пьет, ведет себя отвратительно. Не верю ни в его гибель, ни в его падение. А если…" – писала она в дневнике.
Но скоро сведения стали неопровержимыми. Муж погиб. А, значит, надеяться теперь ей было больше не на кого. Хотя…
На общем снимке Временного Сибирского правительства Гришин-Алмазов и Иван Михайлов сидят рядом (третий и четвёртый слева)
В июне 1919 года она вернулась в Омск и как ни в чем ни бывало поселилась по прежнему адресу. Михайлов был еще при высоких чинах в колчаковском правительстве и несказанно обрадовался ее возвращению. Правда, все разговоры о возможной женитьбе она пресекала, но ухаживать за собой позволяла, как прежде. Чем дольше она в него вглядывалась, тем больше понимала, что именно этот человек теперь открывает ей дорогу к будущему. И ее сердце таяло от любви.
Побег
В декабре 1919 года Омск был оставлен белыми войсками, и пути влюбленных разделились. Михайлов сразу отправился во Владивосток, прихватив с собой драгоценности и деньги, в том числе и те, которые ему предусмотрительно передала Мария. Она же оказалась в одном из вагонов эшелона Колчака на пути в Иркутск, который в январе 1920 года перешел под контроль красных, и последняя остановка поезда называлась "тюрьма". Гришину-Алмазову сняли с поезда и посадили в одну камеру с Анной Тимиревой. Верховный правитель России Александр Колчак и премьер-министр его правительства, бывший учитель из Бийска Виктор Пепеляев находились здесь же, через несколько камер по коридору, – они даже могли переговариваться и передавать друг другу записки.
Загружено с ошибкой.Анна Тимирева
Поначалу охранники были любезны и разрешали им совместные прогулки, но потом пошли слухи о приближении к городу отряда генерала Каппеля, который совершил тысячекилометровый ледяной поход, чтобы отбить Колчака. После этого охраной гарнизона занялись "революционные матросы", которые вольностей для заключенных не допускали. С каждым днем становилось все яснее, что Колчак и Пепеляев обречены. По тюрьме носились слухи, что их расстреляют с часа на час. Измученная ожиданием и неизвестностью, Тимирева не спала несколько суток подряд и наконец упала в забытье, попросив Марию следить через глазок камеры, что там происходит в коридоре. Но все произошло слишком быстро, и та даже не успела ее разбудить:
"...Они вывели Пепеляева, который прошел мимо моей камеры спокойными и уверенными шагами. Затем пошли за Колчаком. Красноармеец высоко держал свечу. Я увидела бледное, трясущееся лицо коменданта. Потом все зашевелились. Появилась еще одна свеча. Толпа двинулась к выходу. Среди кольца солдат шел адмирал Колчак, страшно бледный, но совершенно спокойный. Вся тюрьма билась в темных логовищах камер от ужаса, отчаяния и беспомощности. Среди злобных палачей и затравленных узников при колеблющемся свете свеч только осужденные были спокойны. Не сомневаюсь, что так же спокойно встретили они и смерть", – писала Мария
Гришина-Алмазова была последним человеком, видевшим Колчака живым (разумеется, помимо его палачей). Саму ее допрашивали несколько недель, а затем отправили в Омск, на суд по делам колчаковских министров – в качестве свидетеля. Удивительное дело, но ей, кажется, на допросах удалось скрыть немалую часть своего прошлого, и в материалах дела нет ни слова о том, что она была когда-то певицей. Наоборот, Мария всюду постоянно повторяла, что она простая крестьянка, случайно вышедшая замуж за офицера. Трудно сказать, поверили ли ей следователи до конца, но в мае 1920 года, на суде над колчаковскими министрами, она была оправдана. Разумеется, не в полной мере. Как "вредный элемент" её приговорили к заключению в концлагерь сроком на пять лет.
Но и тут Марии повезло.
Большевики – в первый и последний раз – сделали широкий жест. Постановлением Сибревкома от 30 октября 1920 года в честь третьей годовщины революции была объявлена широкая амнистия, в том числе для всех участников свержения советской власти и по всем делам, независимо от их подсудности. Выйдя на свободу, Мария немедленно бежала прочь из СССР, в отличие от Анны Тимиревой, которая на месяц замешкалась и вновь попала в тюрьму – уже на тридцать лет. Уже в январе Гришина-Алмазова была в Харбине, где воссоединилась с Михайловым. Через несколько месяцев они все-таки поженились, а через год у Марии родился сын, о котором она мечтала столько лет.
Похоже, Михайлову удалось вывести из России целое состояние – супруги жили в полном достатке, почти как миллионеры. Собственный дом, прислуга, престижный район Харбина. Иногда выезжали на море, на китайские курорты. Мария больше не думала о карьере певицы и не открывала никаких салонов. "Живу при муже", – лаконично отвечала она на вопросы в анкетах.
Михайлов был известным человеком в русской диаспоре, он заведовал экономическим бюро Китайско-Восточной железной дороги, затем служил в Обществе городских сообщений, активно участвовал в издании газет "Заря" и "Харбинское время". В 30-е годы сблизился с лидером русских фашистов Родзаевским.
Сын Михайловых (Мария вновь сменила фамилию) учился в хорошей гимназии, а потом закончил частный университет Васеда в Токио. Как раз вовремя, до американских ковровых бомбардировок столицы Японии, он вернулся домой в Шанхай. Короче, все в семье складывалось хорошо.
Однако вечного счастья не бывает. В начале 40-х годов Михайлов встретил юную девушку, Аллу Казагранди, дочь полковника Николая Казагранди, героя Гражданской войны с сомнительной репутацией, служившего под командованием барона Унгерна. Встреча оказалась роковой – Михайлов ушел из семьи, оставив Марии с сыном дом и прислугу. Сам поселился неподалеку, в не менее роскошных апартаментах. Однако его новое счастье продолжалось недолго.
Загружено с ошибкой.Иван Михайлов после ареста. Фотография НКВД. 1945 год.
В 1945 году на территорию Маньчжурии вошли советские войска, а вмести с ними и СМЕРШ, разыскивавший офицеров и деятелей белого движения. Михайлов был арестован вместе с Семеновым и Родзаевским и расстрелян весной 1946 года.
Что же касается Марии, то она опять поступила мудро и немедленно оставила Харбин при первых слухах о приближении Красной армии.
В конце 1945 года они с сыном Георгием (он прекрасно знал английский и начал карьеру журналиста) уже были в Америке, в Сан-Франциско, где она прожила ещё тридцать лет, если и не счастливо, то наверняка спокойно.
Никто о ней не вспоминал и не пытался найти, чтобы взять интервью. Не сохранилось её фотографий американского периода. Она так навсегда и осталась загадочной красавицей, храброй и боязливой, бесшабашной и расчетливой, бесстыдной и целомудренной – в воспоминаниях тех, кто знал ее в зените жизни:
"У нее бледное матовое лицо, темные бархатные глаза и ослепительные зубы. Такой красавице кокетство не к лицу, достаточно ее улыбки, ее взгляда достаточно, даже того, чтобы она встала и прошлась по гостиной – и этого уже достаточно, чтобы взгляда от нее не оторвать. О ней говорят, что она любит своего мужа, еще молодого генерала, и что в нее безнадежно влюблен министр финансов Михайлов. О ней вообще много говорят, и где правда, а где вымысел, разобраться нелегко", – написала в своем дневнике дочь омского купца после встрече с Марией (тогда ещё) Гришиной-Алмазовой на званом ужине в конце сентября 1918 года.
Что ещё почитать:
- Надежда Тэффи. Воспоминания. – Париж, 1930
- Книпер А. В. Фрагменты воспоминаний//Минувшее. Исторический альманах. Т.1. – Париж, 1986
- Ивлев М. Н. Диктатор Одессы: зигзаги судьбы белого генерала. – Москва: Вече, 2012