Мне следовало бы начать описывать этот сумасшедший день с момента моего приезда в полк Н (так я буду обозначать место своей службы), но наивный романтик, глубоко увядший внутри меня, жаждет повествование несколько в другом формате дабы читатель сразу проникся той атмосферой, той энергией, которые сопровождали меня.
Ночь, половина двух часов ночи. Я так и не смог сомкнуть глаз, ох уж эта бессонница. В голове моей не было иных мыслей, кроме как о неотложном рейсе этим утром. Вылет был в 07:15, регистрация начиналась за два часа. Мне свойственно было бы приехать непосредственно к посадке, пройдя регистрацию через приложение на телефоне, но что-то подталкивало меня ехать в аэропорт именно к пяти утра. Я держал мысль в голове, что буду шататься по гостевым залам взад-вперед с перерывами на перекур каждые десять минут (я сильно нервничал и переживал, хоть и старался скрыть эти противоречивые мне эмоции).
Моя сумка была собрано еще вечера, я ничего не забыл, не оставил – все проверил несколько раз. Я выбирал книги, которые посетят нашу прекрасную столицу вместе со мной и будут моими путеводителями в мире уныния и тоски по дому, семье, друзьям, моей возлюбленной. Я выпил стакан воды перед дорогой – это был мой завтрак.
В такси я представлял себе образы своих подчиненных, которых, к сожалению, нет больше в живых; представлял и вспоминал их голоса, их смех и грусть, тоску и страх, я вспомнил и на миг услышал молящие крики некоторых… я сдержал слезы. Я не забыл о своих командирах: хороших, плохих – не имело значения, я пытался вспомнить каждого. Таксист был весел, хотя по нему было видно, что он не смыкал глаз с прошлого утра, либо страдает от бессонницы, как и я, поэтому решил так рано потаксовать. В его взгляде и голосе я слышал зов поддержки и понимания, как бы сильно он не старался спрятать свою печаль или горесть за горой интересных и острых шуток.
Я выкурил две сигареты перед входом в огромное здание аэропорта. Уже на крыльце заметил, что он расширяется – возводят новый корпус здания. Рабочие уже с утра лениво плелись по своим местам, прораб небрежно окрикивал их непристойными словами, пытаясь, как я подумал, подбодрить перед тяжелым рабочим днем – армейский метод. Меня улыбнула эта ситуация и, уже войдя в таможенную зону, я с легкостью в душе и холодной головой пропустил мимо ушей и своих нервных окончаний хамство таможенников; забрал вещи да пошел дальше.
Я приехал раньше, как и планировал. Точно не могу сказать зачем я это сделал. Возможно, я питался мыслью «быстрей начну – быстрей закончу», но как я ошибался…
Ровно в 05:00 началась регистрация на рейс. Я наблюдал как толпы людей, забыв о человечности, начинают пихать друг друга и толкаться, сформировываясь в неконтролируемый сгусток злости и недовольства – очередь. Я специально встал самый крайний, хотел молча доказать всем, но не знал что. Один мой друг сказал бы, что я умышлено «иду против шерсти»; я вспомнил эти слова и улыбнулся, вспомнил еще несколько моментов с жизни, связанных с этим товарищем. Не заметил как и подошла моя очередь.
Все шло по моему нелепому плану: я бродил по этажу как неприкаянный, раздражая многих своей хромотой и громким шлепком ноги (осталось после ранения), но меня забавляли их взгляды. Я ловил некоторые на себе, но чувствовал намного больше; снова улыбка взошла на моей и без того странной для окружающих физиономии.
В курилке постоянно было много народа, все молчали и даже не смотрели друг на друга. Я пользовался этим и, возможно, некрасиво, зато интригующе (я так полагал) оглядывал каждого стоящего и последующе заходящего в это маленькое и неуютное помещение. Потолок от табачных испарений был похож на холст художника после неудачной попытки изобразить пшеничное поле осенью – грязно-желтый; меня это смутило, я не докурил и вышел, даже задумался на секунду о своем здоровье.
Посадка прошла, мы заняли свои места согласно билетам. Свободных мест не было. Гул, глупые разговоры и раздражительные звуки (кашель, детский плач, чавканье и пр.) действовали мне на нервы. Я старался занять свой мозг чем-то более важным, нежели обращать внимание на все вышеперечисленное; не получилось. И вот наконец пилот представился через рацию, по голосу я бы сказал, что он молод и, возможно я буду неправ, в чем-то неопытен: оговаривался в некоторых словах, путался и запинался – все признаки переживаний.
Неудобное селенье, мало места – мне было некомфортно. Мы уже как час летели и я понемногу начал расслабляться. Не знаю, было ли это действие давления на высоте, или же я действительно на время полета перестал негативно думать, но сон стал сковывать мои веки. Я жутко хотел спать, но не мог найти ту позу, которая бы удовлетворила габариты моего тела – я просто не влезал; колени упирались в сиденье передо мной, руки были дискомфортно уложены на коленях (я сидел посреди, самое неудобное место), голова, под тяжестью мыслей, так и норовила упасть на плечо соседа; я держался. Не уснул. Пытался подслушать чужие разговоры и про себя делать замечания и выводы из их ситуаций, которые казались мне больше смешными, чем серьезными.
Посадка прошла отлично, с первого раза. Никого не укачало. Малолетние товарищи стали подавать сигналы своей важности; этот плач сводил меня с ума. Я вышел в десятке первых пассажиров, которые, как я думал, также спешили покинуть борт по тем же причинам, что и я.
Я вышел из аэропорта Внуково, лучи солнца заставили мои губы улыбнуться, а мозги отбросить печаль. Я пешком дошел до остановки и сел на автобус, который проезжал как раз недалеко от моего полка; я хотел немного прогуляться и вспомнить здешние «красоты» сталинских времен. На мое удивление я не ожидал, что сдамся в плен чувствам ностальгии и возбуждения. Я не спешил. Всматривался в каждый камень, ведь до военных действий это небольшое военное поселение принесло не одну сотню различных историй. Я набрал самый теплый номер на телефоне; слушал гудки и предвкушал голос…
— Алло, не переживай, я долетел, мам.
Я услышал, как она выдохнула с облегчением и нежным материнским трепетом.
— Точно всё хорошо? Как твоя голова? Как себя чувствуешь? Как…? – спрашивала она достаточно много вопросов, которые я не слушал, зная наизусть каждый, но упрекнуть родную мать в скуке я не решался, отчего терпел это всё и наслаждался, – … и не болит?
— Все хорошо, мамуль, честно. Я почти пришел, как что будет известно – отзвонюсь.
Подходя к КПП, мы распрощались и я положил трубку. Мама взяла с меня обещание позвонить ей сразу же после размещения. Такие они… мамы!
Войдя в часть ностальгия почти разорвала меня на части. Я вспомнил каждую травинку и каждый закуток этого места, откуда пару лет назад хотел сбежать, не думая о последствиях. Я шел в медпункт, чтобы сдать документы и сразу же узнать о новых офицерах штаба, к кому обращаться, кому доложить о прибытии. Меня встретил медицинский работник, мы сразу познакомились, хотя, признаться, мне это было неинтересно.
Его звали Даниель. Высокий, крепкий парень с миловидными чертами лица, симпатичный малый; уверен, что девчонки на гражданке не пройдут мимо такого кавалера. Одежда чистая, выглаженная, шевроны и погоны не мятые – новые. Глядя на него, я вспоминал свою срочку; воспоминания в моей голове мчались быстрее ветра, невольно заставляя меня натягивать уставшую улыбку на губах.
Мне все рассказали, показали. Прогулялись по полку, я кое-что вспомнил, кое-чем поделился.
На первый взгляд, полк ничем не отличался от того, каким я его покидал перел госпиталем, но проявив армейское зрение я заметил множество изменений: срочники ходят как дома, кто в кроссовках, кто в тапках; ходят без строя, кто как хочет – немыслимо! бычки, пустые грязные пачки сигарет всюду разбросаны; крики, маты на плацу… все это вернуло меня в прежнее состояние тоски и печали. Я уже не слушал своего собеседника.
— Как тут стало грязно, посмотри на это! Как такое могли допустить?! – сказал я с некой претензией (мой голос принял обороты бытовой армейской речи), крепко сжав плечо Даниеля.
— Тут сейчас не до этого, поверьте, товарищ сержант.
Мы прогулялись еще немного, уже стемнело. Я и не заметил, как пролетел целый день. Меня привели в расположение. Четырехэтажное здание стояло по правую руку от столовой.
— Это мое родное.
Я пытался выдавить из себя смех, дабы произвести впечатление положительного человека. Молчание.
Я служил когда-то в этом здании, на втором этаже. Тогда тут, конечно, были другие правила и порядки, не как сейчас.
Старший по этажу расположил меня в кубрике офицеров. Уже подали отбой и большинство спали. Я не стал раскладывать вещи. Все о чем я думал последние часы, это как бы мне быстрее лечь спать. Приняв горизонтальное положение, я погрузился в сон и по-настоящему впервые за несколько месяцев расслабился.