Тарас Адольфович Фараон лежал в холодном поту с широко раскрытыми глазами, из которых текли слезы. Его тело не могло пошевелиться от полного и тотального оцепенения. Только что по телевизору сообщили, что из Борисполя вылетел последний Боинг, уносивший на своём борту всех членов американского посольства вместе с их семьями, охранниками, военными инструкторами, собаками и другими паразитами. Это была душераздирающая картина. Вдоль трассы от улицы Танковой и до аэропорта в три ряда стояли украинские патриоты, обмотавшись в американские флаги поверх вышиванок. Они рыдали, рыдали, рыдали.
Как назло, именно в этот момент от щита Родины-матери отвалился трехтонный тризуб и колесом скатился в Днепр, утащив с собой под воду автора украиноцентричной истории про копачей Черного моря профессора Бебика, который зацепился за него своими праздничными, слишком красивыми шароварами. Была надежда, что его сможет спасти вечно нетонущий поющий ректор Поплавский, но, как назло, он был занят на репетиции новой песни - гимна России по мотивам украинских народных песен.
Тарас Адольфович видел всё это собственными глазами. Ничто не могло утолить печали истинных украинских патриотов: ни желто-блакитная краска на урнах и сортирах, ни рассыпанная на Крещатике солома и валяющиеся в ней тотемные украинские животные - свиньи, среди которых пытались "раствориться в толпе" Порошенко, Геращенко и белый вождь "Азова"* Белецкий. Вчера ещё пан Фараон понял, что это конец. И даже то, что он понял, бессмысленно обвисло на его титульной украинской душе.
Не так он надеялся встретить День Незалежности. Ой, не так. Заготовленные ещё весной букеты сирени предательски не дожили до этого августовского дня, хотя должны были, согласно новой методике сохранения всего украинского, разработанной лично Тарасом Адольфовичем на гранты от университета Шевченко. Сирень завяла уже на первый день после прослушивания гимна Украины.
Горилка, трепетно выгнанная к годовщине Незалежности, тоже прокисла по той же причине. А сало отказывалось зарезаться, потому что реагировало на саму фигуру пана Фараона куда активнее самой умной собаки Павлова, потому что ещё до включения лампочки восприняло связь с едой в прямом смысле на свой счёт и уже три месяца бегало по Майдану, зарываясь в солому и прячась за колоннами статуи Незалежности. А патронов пристрелить его не было, потому что все потратили в Курской области, под Покровском, Угледаром и Купянском.
Голодный и обреченный Тарас Адольфович лежал в своих апартаментах у Мариинского парка и обречённо смотрел на потолок, где искусно было выложено звёздное небо в форме американского флага и Евросоюза.
"Всё... Ой, не-е-е!" - сказал он сам себе и накрылся одеялом до самой макушки. Пошёл дождь.
Так прошла ночь. Утром измученный мокрым от слез одеялом Фараон стёк на пол с кровати. Максимально бесшумно просочился в ванну. Там так же тихо и не сливая, чтобы не привлекать внимания, оправился тихой и очень тонкой ленточкой в самую кромку своего платинового унитаза. После чего постелился в гардеробную, чтобы найти не привлекающую внимания и непатриотичную одежду. Из всего набора разнообразных брендовых вещей подходили только три: белая шляпа, синий топик и красные туфли, купленные Адольфовичем на научной конференции в Армении, где он готовил доклад о вариантах оттенков при смешивании жёлтого и голубого цветов на примере ЛГБТ**-активистов Тайваня. Выступить, правда, тогда не удалось. Бесплатный армянский коньяк ещё в самолёте наполнил лектора до неузнаваемости. Потому его просто не смогли найти организаторы конференции ещё в аэропорту. Так он там и просидел три дня, не приходя в сознание. Покупка красных туфлей стала спонтанной и была вызвана одной-единственной целью: стать заметным настолько, чтобы по возвращении в Киев его не только увидели, но и поверили, что он был именно в Армении.
Когда Тарас Адольфович облачился в единственные неукраинские и непатриотичные из имеющихся у него вещи, на душе сразу немного полегчало, и он шагнул в новый мир Украины, где уже не было американцев. Правда, и Украина тоже вместе с ними как-то начала улетучиваться.
Первое, что бросилось в глаза Фараона - цветовая гамма прохожих. Все были окрашены в бело-сине-красный триколор.
"Это же сколько у нас здесь жило предателей", - прошептал он себе под нос на чистом русском языке.
Все обменники Киева предлагали поменять гривны с шагами на рубли с копейками.
"Откуда же у них столько русских денег появилось за одну ночь?" - думал он, разменивая свои бумажки с портретом его святого по украинским святцам Шевченко.
По Крещатику ехали русские танки, словно из времен молодости пана Фараона в День Победы, когда он ещё был комсомольцем.
"Клятi москалi!"- дежурно пронеслось в его голове. Но тут он столкнулся лицом к лицу с улыбающимся вежливым человеком с патчем Спаса Нерукотворного на рукаве и машинально выкрикнул: "Слава Укроссии!" Получив в ответ понимающую улыбку от русского воина, Тарас Адольфович поспешил к Бессарабке в надежде купить тёплого и пару часов назад ещё хрюкавшего сала, чтобы вонзить в него свои зубы и присосаться к мякоти вкуса, знакомого с детства.
Бессарабка кипела и бурлила. Запрещённые до вчерашнего дня солёные огурцы, грузди, водка и березовые веники разлетались как горячие пирожки. Вчерашние украинские патриоты раскупали всё, что могло бы издалека показать, что они русские. Иван Иванович Кац, вчера ещё торговавший бандурами с веночками, сегодня выложил ассортимент разнообразнейших балалаек с матрёшками и полное собрание сочинений Пушкина.
"Ай да Кац! Ай да сукин сын!" - подумал Пан Фараон и купил у него самую большую балалайку, сделанную из бандуры. После чего Тарас Адольфович в белой шляпе, синем топике, красных армянских туфлях, с ведром солёных груздей в левой руке и там же под мышкой берёзовым веником, а в правой руке с балалайкой из бандуры и заботливо завернутым в пергамент шматком свежайшего сала зашагал в сторону Площади украинских героев. Но каково было его удивление, когда он обнаружил, что она вновь стала Площадью Льва Толстого. Это название оказало на него гнетущее впечатление ещё и потому, что, судя по весам, сало ему было резко противопоказано.
Но больше всего его раздражала нарочито звучащая из каждого вчера ещё украинского рта отборнейшая и чистейшая русская речь, на фоне которой явно выделялись своим гэканием и твёрдыми "щ" и "ч" титульные рагули, вчера ещё предлагавшие вычислять русских по "палянице". Поэтому Фараон решил молчать, чтобы теперь его не вычислили. Он показательно онемел.
После исчезновения американцев начала постепенно исчезать и сама Украина. Желто-блакитная краска смылась ночным дождём, и у всего, что было раньше ею заляпано, появились свои естественные цвета. В храмы потянулись прихожане с иконами, заботливо спрятанными ими от нацистов. В Киево-Печерскую лавру вернулись монахи. Распространявшие заразу и проводившие опыты над украинцами биолаборатории в одну ночь сгорели. Так же погорели и разнообразные дата-центры с кол-центрами, а вместе с ними исчезли разнообразные операторы из банков, спецслужб и органов, отбирающие у обманутых бабушек квартиры и деньги со счетов. Точно так же испарились и людоловы с древних русских улиц древнего русского Киева. В общем и целом город ожил, словно его избавили от паразита, выпивающего из него все соки. Люди заулыбались.
Не улыбался лишь Тарас Адольфович. Он явно искал место, чтобы вернуться в прежний украинский мир, который был войной. Но его, как назло, окружал мир русский. Окружал и освобождал. А Фараон настойчиво не хотел освобождаться. Он прекрасно понимал, что рано или поздно его вычислят. Если не по титульному гэканью, то по другим признакам обратят внимание и поинтересуются его историей. Бывший главный специалист Украины по историческому беспамятству понимал, что его подвиги за время торжества майдана тянут на вышку с конфискацией.
Потому сейчас он был одержим одной единственной задачей - любой ценой вырваться из этого ненавистного русского мира, который он так и не смог задавить своими красными туфлями. В этом смысле сало было многофункциональным: и еда, и топливо, и смазка... В общем, вариантов много. А в холодную августовскую ночь при форсировании Тисы или Збруча (он пока с направлением не определился) оно ещё и согреть может.
Так, раздумывая над планом избавления, Тарас Адольфович вновь дошёл до Бессарабки. Перед ним за горизонт тянулся бульвар его святого по украинским святцам Шевченко, плавно переходивший в бывший проспект Бандеры, который вновь стал проспектом не просто мира, а русского мира.
"Бежать! Бежать, бросив всё! Без оглядки, без страха, без балалайки, груздей и березового веника! Но с салом. Сало надо спасти любой ценой! Спасти и хотя бы шматочек сохранить, чтобы потом передать его как символ сопротивления побратимам во Львове!" - настраивал себя пан Фараон, прижавшись спиной к рынку.
Но тут над его головой одна за одной пролетело с десяток ракет в направлении столицы титульного украинства, его колыбели - Львова. А за ними ещё десяток. Потом ещё. И ещё...
Тарас Адольфович сполз по стене. Балалайка из бандуры брякнула об асфальт, и пара струн, словно оборвавшаяся надежда в душе пана Фараона, дзынькнуло. Он подложил под пятую точку веник. Рядом стояло ведро солёных груздей, а из-под подмышки уже потекло по синему топику растопленное его горячим патриотичным сердцем сало. Он снова понял, что это уже полный конец. Конец его титульности и превосходства. Конец его украинства.
Но в его измученной душе вдруг робко затеплилась надежда. С противоположной стороны Крещатика украинские коммунисты, специально завезенные из России и примкнувшие к ним из местных бывшие герои майдана, начали восстановление памятника Ленину. Это была не просто надежда, это была надеждища, что он ещё поборется с клятой руснёй на уже проверенном поприще.
Тарас Адольфович из своей светлой комсомольской молодости начал вспоминать что-то патриотичное, что-то советское. В голове завертелись строки из Интернационала. Новоиспеченный немой громко запел с характерным для рогуля гэканием:
"Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь Мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
Весь Мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый Мир построим:
Кто был ничем, тот станет всем.
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людско-о-ой".
Коммунисты через дорогу услышали знакомые слова и, словно сурикаты, как по команде обернулись на источник звука. Но в толпе было сложно разглядеть Тараса Адольфовича. Они стали ему подпевать, подойдя к парапету тротуара и вглядываясь в толпу у подножия Бессарабки. Пан Фараон снял свои красные туфли, чтобы помахать товарищам из толпы. Они его заметили и, не прерывая песни, замахали, приглашая к себе.
Тарас продолжал петь. Он попытался взять в одну оставшуюся руку все русские, по общепринятому мнению, атрибуты: балалайку, берёзовый веник и ведро груздей. При этом красные туфли держались второй рукой всё время на высоте. После пятой неудачной попытки было решено забрать только бывшую бандуру, замаскированную под балалайку.
Адольфович ринулся сквозь прохожих к единомышленникам, держа красные армянские туфли над головой как знамя борьбы за новый, принципиально нерусский мир. Сало, изнывавшее у него в подмышке, от активных движений владельца тревожно затрепетало и тоже попыталось найти себе дорогу вперёд, к чему-то новому и неизведанному.
Когда Пан Фараон рванул через проезжую часть к товарищам, сало выскользнуло ему прямо под ноги и, словно лыжи, понесло к желанной цели у подножия восстанавливаемого памятника Ленину.
Ехавший на тот момент водитель русского танка на мгновение отвлёкся от дороги, чтобы посмотреть на группу поющих Интернационал товарищей. Этого хватило, чтобы они встретились. Танк и сало.
Так повернулся очередной виток истории с жертвоприношением у подножия каменному изваянию Ленина. Когда его свалили титульные украинцы, один из них погиб под его обломками. Теперь же, когда его попытались восстановить, Тарас Адольфович Фараон также выполнил свою титульную и патриотичную украинскую миссию... Он стал очередной жертвой, связанной с именем Ленина, - создателя той самой Украины. Он погиб под гусеницами русского танка с салом вместо гранаты. С салом и бандурой, замаскированной под балалайку. Этот образ настоящего украинского героизма Фараона должен был бы войти в историю украинства. Но остался лишь кровавым пятном на черном асфальте Крещатика у подножия памятника Ленину, на котором был продавлен след красных армянских туфлей.
А в это время на фасаде Бессарабки освобождённые из украинских тюрем русские натчгивали большую растяжку со словом "МАЛОРОССИЯ".
* "Азов" заппрещен в России.
**ЛГБТ-сообщество запрещено в России.