Женщина понимающе кивнула, Ольга быстренько напялила форму, и тут же к служебке выстроилась очередь за бельем. Прогуляв до упора, они с Лидкой не успели застелить верхние полки, а обычно на них клались комплекты и для нижних пассажиров. Поскольку поезд фирменный, то и сервис должен быть соответствующим. Но никто и слова не сказал по поводу того, что приходится самим стелить постели.
«Ох, что-то здесь не так… нехорошо… неправильно», — подумала Ольга. Как-то уж очень все гладко.
Пока она управлялась с бельем, Лидка согрела титан, заварила чай, и в четыре руки они быстренько разнесли его по купе. Потом Лидка легла спать, а Ольга открыла после санитарной зоны туалеты, вымыла чашки и чайники и села за стол со свежим кроссвордом. Но все мысли были только об одном О том, как она встретится с Никитой. А он не пришел.
Уезжали опять с оборота. Ольга ждала, выглядывала в вокзальной толпе знакомую фигуру, но он так и не появился. Она долго стояла в тамбуре на поднятой площадке и смотрела на проплывающую мимо платформу, на тропинку, ведущую из вагонного парка, на застывшие на перекрытом переезде машины. Может, он опоздал? Может, перепутал время отправления?
Лидка хлопнула ее по плечу и сочувственно сказала:
— Хватит, пойдем. А то все глаза проглядишь.
Ольга села в проводницкой и обхватила голову руками.
— С ним что-то случилось, — убежденно сказала она. — Он не мог просто так не прийти. У нас же общий бизнес, и вообще… Эти жуткие люди… Они ведь могли с ним что-то сделать, правда?
Лидка философски пожала плечами:
— Конечно, могли. В принципе. Только зачем им это?
— Ты не понимаешь! — Ольга глянула на открытую дверь и понизила голос: — Он мне сказал… Они могли с него долги требовать, у них какие-то свои дела, и Никита влип… Мне кажется, он правда боялся… Он мог рассчитаться, если мы довезем эти сумки…
— И что ж, ему неинтересно, довезли или нет? — хмыкнула Лидка. — Раскинь мозгами, подруга, если б ты отправила с кем-то ценный товар, за который жизнью отвечаешь, ты б, надеюсь, хоть справилась, довезли его или нет?
Ольга кивнула.
— Что и требовалось доказать, — заключила Лидка.
— Что? — не поняла Ольга.
— А то, что им из Москвы уже сообщили, что товар на месте, и больше мы его не интересуем. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
Ольга отчаянно покачала головой:
— Нет! Никита не мог так! Что-то случилось. Мне сердце подсказывает.
Лидка прикрыла дверь и задумчиво посмотрела на Ольгу.
— Ну и дура же ты, подруга… Простых вещей не понимаешь.
— Каких? — вскинулась Ольга. — Ты что-то знаешь?
Лидка кивнула:
— Жив-здоров твой ненаглядный. Мне Мишка Збаринов сказал, он его в центре видел.
— Когда? — напряглась Ольга.
— Сегодня. Ехал твой любимый на крутой тачке с двумя джигитами и выглядел веселым и довольным.
— А, значит, у него были дела… — быстро сказала Ольга.
— Какие дела? — присвистнула Лидка. — Не хотела тебе говорить, ну да ладно. Лучше сразу все знать. Мишка говорит, что Никита с телкой был.
Ольга потупила глаза, помолчала, переваривая новость, и спросила как можно безразличнее:
— С какой?
— Не знаю. Не из наших.
— А разве Мишка Никиту знает? — удивилась Ольга.
— Здрасьте! — фыркнула Лидка, словно подруга сморозила несусветную чушь. — Они ж вместе в техникуме учились.
— И Мишка в курсе, что у меня с Никитой?
— Очнись, подруга! — воскликнула Лидка. — Да все в курсе. Разве в нашем городке что-то спрячешь?
— Ну ладно. Мне скрывать нечего, — сказала Ольга. — Только странно это. Я же ему не навязывалась. Сказал бы честно: так и так, больше не жди. Я бы и не ждала.
— Ой ли… — с сомнением протянула Лидка. — Если хочешь знать мое мнение, подруга, то такие штучки не для тебя.
— Какие штучки?
— Ну, шуры-муры всякие. Ты ж прикипаешь насмерть, страсти в клочья. А к Никитке относиться надо влегкую. Пришел — кайф, а нет его — так хоть выспишься, — хохотнула Лидка.
— Хорошо, — глухо сказала Ольга. — Я постараюсь влегкую.
Виталик-барыга заскочил к ним в состав, когда поезд уже собирался трогаться с Каланчевки.
— Девки, по-шустрому, смотрите товар, — торопливо зачастил он, вываливая из сумки на полку содержимое. — Здесь косметика «Орифлейм», это для здоровья, препараты знаменитой фирмы «Санрайдер». Вот эта смесь, кстати, для похудения, — повернулся он к Лидке.
Любой прибывающий в Москву поезд сразу же со всех сторон облепляли спекулянты всех мастей Они знали, что за несколько часов стоянки никто из бригады не успеет смотаться на знаменитые столичные оптовки, и потому приносили самый ходовой товар с небольшой наценкой «за доставку». Поездов было много, желающих купить необходимое без лишней мороки тоже, поэтому скромный бизнес процветал.
Но Виталик специализировался на «фирме», недоступной провинции. Всяческие «коллекции» «Доктора Ноны» или «Лавки жизни», низкопробное золото салона «Англетер», шмотки из каталога «Труа Сюис». А еще все знали, что для своих у Виталика всегда есть «доза». Он был своим на Каланчевке, и его никогда не шмонали менты.
— Слышь, парень, — тихонько пробасила ему Лидка. — Нам бы насчет другой смеси поговорить…
Виталик понимающе кивнул и подмигнул им.
— Побаловаться решили, красавицы? Для вас есть супер-пупер! Райская вещь, приход классный и последствий никаких. Вот, рекомендую, совсем недорого, — он достал из внутреннего кармана плотный пластиковый пакетик. — «Экстези». У нас на дискотеках вся молодежь этим балуется.
— Нет, ты не понял. Мы не купить хотим…
— Продать, что ли? — изумленно хохотнул Виталик. — Вы случаем не наркокурьерами заделались?
— Да нет же, — досадливо сказала Ольга. — Ты посерьезнее можешь?
— Я весь внимание, — Виталик прогнал с лица улыбку. — Ну, показывайте, что там у вас.
Ольга достала из заднего кармана джинсов кулек с порошком и протянула Виталику. Тот осторожно развязал узелок, опустил в кулек палец, подцепил на него несколько крупинок, понюхал, посмотрел на свет, а потом лизнул.
Несколько секунд на его лице ничего не отражалось. Ольга и Лидка застыли в ожидании.
— Ну! — нетерпеливо выдохнула Лидка.
— Погоди, не понял.
Виталик отправил на язык еще несколько крупинок пососал их, сплюнул и с сожалением сказал:
— Нет, малые дамы. Это не то, что вы думаете. Вас кто-то надул. Если хотите, я могу взять это с собой. У меня кореш в химической лаборатории работает. Он поколдует и точно скажет, что это за штука. Может, что-то новенькое, чего я не знаю?
— Нет, не надо, — Ольга быстро забрала у него кулек и спрятала обратно в карман. — Мы сами как-нибудь.
— Как хотите, — обиженно пожал плечами Виталик. — Брать что-нибудь будете? Нет? — Он запихнул свое барахло обратно в сумку и пошел дальше по составу.
— Правильно, Олька, — горячо зашептала Лидка. — Умный какой! Отдай ему! Возьмет задаром, продаст, а нам скажет, что в лаборатории определили, что это сухой алебастр. Мы еще кому-нибудь покажем.
— Стоит ли? — засомневалась Ольга. — Если бы это правда было что-то ценное, то уж Виталик так просто из рук бы не выпустил. А вдруг я сейчас этот кулечек в мусорку вышвырну?
— И то верно, — согласилась Лидка — Виталик жадный. Значит, правда ничего ценного
Ольга пожала плечами:
— Не знаю.
***
Позабыв о том, что она собиралась сделать, Ольга застыла посреди комнаты, уставившись в экран телевизора.
У длинного девятиэтажного дома по улице Гурьянова, 19, не было середины. Крайние, уцелевшие от взрыва подъезды казались двумя скалами. На экране среди дымящихся руин были видны спасатели, которые старались приподнять тяжелые бетонные плиты.
— Ольк, ну что застыла как истукан? Мы идем на рынок или нет? — раздраженно сказала Ксения, заглядывая в комнату.— Смотри, — тихо сказала Ольга.
Ксения ошалело глянула в телевизор и ахнула:
— Мать честная! Где это?
— В Москве.
— Ну, совсем беспредел! — ужаснулась Ксения. — Как жить? И много людей погибло?
— Около ста. Но точно еще не знают.
— Ну конечно, — вздохнула Ксения. — Так рвануло, что и кусочков, небось, не соберешь!
— И главное, ночью, — покачала головой Ольга. — Люди же спали…
— Кошмар!
Она села на диван и стала внимательно смотреть репортаж, стараясь не пропустить ни одного слова.
В кадре плакала и рвалась к руинам пожилая женщина, у которой в разрушенном взрывом подъезде еще вчера жили дочь и внук.
Ксения тоже смахнула слезу и шмыгнула носом. Она дернула Ольгу за руку и усадила рядом с собой. Обхватила за плечи, притиснула покрепче.
— Ох, горе какое… Это ж надо… Не дай бог, — причитала она полушепотом. — Я прослушала, Оль, а что это за гексоген такой?
— Не знаю, — так же шепотом ответила Ольга. — Вещество какое-то, им взрывают.
— Это я и без тебя поняла, — отмахнулась Ксения. — Откуда он взялся? Кто подложил? В жилой-то дом… Изверги!
— Говорят, чеченские боевики, — ответила Ольга.
— Вот так ляжешь спать и не проснешься! — продолжала переживать Ксения. — Тебе, Оль, когда на Москву ехать?
— Через три дня. К Корешку в интернат смотаюсь — и в рейс.
— Ты поосторожнее там, — всхлипнула Ксения. — И вагон весь внимательно осмотри. И передачки ни у кого не бери. Мало ли что…
— Ой, перестань, мам, — скривилась Ольга.
— А что? Береженого Бог бережет.
Ольга ворочалась на кровати и никак не могла заснуть. По противоположной стене время от времени проплывали световые пятна от фар маневрового тепловоза. В раскрытое по случаю ночной духоты окно доносились запахи смазки и солидола, горьковатой гари и машинного масла. К ним примешивался одуряющий аромат цветущих прямо под окном ночных фиалок.
Железная дорога, проходящая в двух шагах от Ольгиного окна, даже ночью продолжала жить своей жизнью. С лязганьем прогромыхал по рельсам состав, пропыхтел старый паровозик, начадил, навонял, вместе с громким свистком выпустив из трубы удушливое облако. Издалека раздался по громкой связи хрипатый, искаженный динамиками голос, проскрипел что-то неразборчивое и вновь затих. Тут же ему в ответ залились лаем окрестные собаки. В общем, ночная тишина для живущих в «полосе отчуждения» была понятием относительным.
Но совсем негромкая жизнь «железки» не давала Ольге заснуть. Она уже давным-давно привыкла и к этим запахам, и к этим звукам, и без них, наверное, ей уже чего-то не хватало бы. Окажись она в тихом, спокойном месте, верно, оглохла бы от тишины. Ольге не давали покоя мысли.
Она вновь и вновь прокручивала в голове фразы ведущего из вечерних новостей о ввезенном в столицу гексогене. По телевизору продемонстрировали фотороботы подозреваемых. Ольга не могла поручиться наверняка, но один из них показался ей знакомым.
Правда, видела она его мельком, сквозь маленькую щелочку в замазанном краской окне, да еще и не с близкого расстояния… И все же, может быть, что тот парень с ястребиным носом, который выгружал на Каланчевке тяжелые сумки, оказался именно разыскиваемым типом.
Но так не хотелось в это верить! Этого просто не должно было быть. Это несправедливо! Почему именно она должна теперь мучиться угрызениями совести? Почему ей выпала судьба привезти в столицу подозрительный, таинственный груз?! И почему такие страшные последствия?! Перед глазами стояли дымящиеся руины, искаженные болью лица. В ушах звучали стоны, крики и плач…
Ольга смяла подушку, сунула под нее голову и крепко прижала к ушам, словно от этого крики и плач, звучащие внутри нее, могли стихнуть. Она вспоминала, что сказал ей на прощание Никита, как посмотрел, как стоял в окружении бородачей на станции Тоннельная… И к ее великому ужасу и смятению, все, абсолютно все доказывало то, что ее чудовищная догадка верна.
Надо найти Никиту. Надо потребовать от него объяснений. Пусть прямо скажет, что они с Пилкой везли в своем вагоне. В конце концов, они имеют право знать!
Да, прямо с утра надо спросить у Мишки Збаринова, где можно найти Никиту. Лидка-то, дубина, в такое их втянула, дескать, бизнес со старым знакомым… а сама даже адреса его не знает.
Нет… завтра не получится… Она ведь Корешку обещала приехать в интернат. Он ждет… Значит, поиски Никиты придется отложить.
Корешок, конечно, торчал у окна. Ольга прекрасно помнила, что из этого окошка рядом с изолятором хорошо видно дорогу от станции. Она сама столько простояла, прижавшись носом к пыльному окну, в ожидании матери, что каждый поворот этой дороги помнила наизусть. Сначала видна асфальтовая полоска шоссе, потом от нее отделяется тропинка, ныряет в овраг, выныривает наверх рядом с трансформаторной будкой, прячется за кустами дикой ежевики-ажины, а потом долго петляет по лужайке перед входом в интернат.
Сердце сжалось. Вот и Корешок теперь так же… А кому как не ей знать, как горько смотреть вот так целыми днями, в то время как других детей внизу в вестибюле уже пичкают домашними сладостями приехавшие родители… Правильно она сделала, что приехала. Обещания надо выполнять, хоть тресни. Особенно если они касаются Корешка.
Он увидел ее издали, замахал, запрыгал у грязного окошка, а через несколько минут (ровно столько, чтоб торопливо пересчитать ногами выщербленные ступени лестницы) выскочил из дверей интерната и помчался ей навстречу.
Она подхватила его на руки, а он поджал ноги, повис в воздухе, пока она его кружила, и счастливо повизгивал, словно щенок, внезапно обретший хозяина.
Хороша бы она была, если б отправилась разыскивать Никиту! Корешок так и проторчал бы тогда целый день, с пустой надеждой глядя на дорогу… А она и так едва сумела уговорить его пожить в интернате еще хоть полгода. Удивительно, какой он некомпанейский, как не хочет жить коммуной, как стремится под материнское крылышко. Она ведь была совсем не такой.
Нет, конечно, ей тоже хотелось домой и хотелось, чтоб приехала мать, чтоб взяла на каникулы, а не ссылалась на то, что надо деньги зарабатывать. Но чтобы вот так мучительно скучать, чтоб сохнуть от тоски буквально физически — такого Ольга за собой не помнила.
И как же жаль было отвозить Корешка после летней свободы опять под строгий контроль в ненавистный ему интернат… Он покорно дремал в рабочем поезде, привалившись к ее плечу, потом покорно плелся рядом по этой самой дороге от станции. И Ольга почувствовала, как он весь напрягся и подобрался внутренне, когда из-за поворота показалось грязно-розовое двухэтажное здание интерната.
А потом, в вестибюле, когда она торопливо целовала его на прощание, он изо всех сил крепился, хмурился, смотрел в пол, отводил глаза… Старался, чтоб не сползла по щеке предательская слезинка. Он сухо чмокнул ее в висок, отвернулся по-взрослому, пошел к двери холла, волоча следом рюкзак с тетрадками и ручками и большую спортивную сумку с одеждой. Он едва переставлял ноги, словно ему предстояло подняться не к мальчишеской спальне, а на плаху. А плечи согнулись, спина ссутулилась, словно ему было не восемь, а восемьдесят.
Теперь он был абсолютно счастлив. Глаза распахнуты, тонкие загорелые руки накрепко сплелись вокруг Ольгиной шеи. Совсем близко стала видна замазанная зеленкой свежая ссадина на локте.
— Мам, ты надолго? Ты сегодня не уедешь? Ты же обещала… Мам, а ты меня отпросишь в посадку шашлыки делать?
Корешок обрушил на нее сразу тысячу вопросов, а Ольга только улыбалась в ответ. Потом осторожно опустила сына на землю.
— Пойдем, я тебя у директрисы отпрошу. Я мясо для шашлыков привезла. И кроссовки тебе купила, сейчас померяешь.
— А ты останешься на ночь? Останешься? — заглядывал в глаза Корешок. — Ты говорила, что костер будем вечером жечь.
Действительно, обещала, чего только она ему не наговорила, лишь бы прекратить истерику, когда перед первым сентября везла его в интернат. И как теперь сказать, что ей надо вернуться обратно, чтобы успеть до поездки разыскать Никиту? Какое Корешку дело до ее мужиков? Он считает себя единственным мужчиной в ее жизни.
Продолжение следует…
Контент взят из интернета
Автор книги Ласкарева Елена