9 сентября 1828 года в семье графов Толстых родился мальчик Лёва — будущий великий писатель (признанный таковым при жизни, в расцвете литературной карьеры), многодетный отец (не с большой буквы), счастливый муж (на склоне лет сбежавший от жены на почве непримиримого конфликта), духовный лидер и философ, чье значение в мировой культуре сложно переоценить.
По мнению Павла Басинского , к началу 1890-х годов «Толстой становится колоссальной духовной величиной, влияние которой в России сопоставимо только с властью царя и православной церкви. На мировом уровне он превращается в философа уровня Лао-цзы , Конфуция , Шопенгауэра и Ницше ». За всю жизнь Толстой написал около 165 тысяч листов рукописей и более 10 тысяч писем, полное собрание сочинений насчитывает 90 томов, и работа с его творческим наследием продолжается и сегодня.
В начале жизненного пути Лев Николаевич — студент, военный, затем молодой муж и отец, многодетный помещик, а после духовного переворота и переоценки своей жизни — отрицающий собственность, церковь и брак, идущий на пути непротивления насилию, борьбы со злом и искусами на собственном практическом примере. Тот, кого называли Учителем как знакомые, так и совершенно посторонние люди, чье имя носит движение толстовцев, за чье литературное наследие боролись жена и ученик, отрекся от всего материального, отдалился от жены и детей и, устав от мирской суетности и интриг в семье, ушел из Ясной Поляны в 1910 году. Путь его был недолгим и завершился «освобождением» (по словам Бунина ) на железнодорожной станции Астапово 20 ноября.
Как объект исследований жизни и творчества Толстой, вероятно, является самым популярным русским классиком, и число трудов, посвященных его произведениям и биографии, огромно. Возможно, только его великий современник Ф. М. Достоевский не менее популярен у биографов и литературоведов. Мировоззрение графа меняется на протяжении его долгой жизни не раз, и по мере нравственной и духовной эволюции Толстой не раз «переобувался на лету» в своих оценках тех или иных событий и людей. Динамика в развитии личности — это естественно, но только поистине выдающиеся люди кардинально меняют направление этого развития и на разных этапах своего жизненного пути исповедуют порой противоречащие убеждения.
Левин, Болконский, Безухов, Позднышев, Каренина, Наташа Ростова, Иван Ильич — в любом из этих героев есть частица личности автора, прототипы из окружения писателя, а сами персонажи иллюстрируют взгляды автора и его философию. И пусть Лев Николаевич позже в письме Фету называл «Войну и мир» многословной дребеденью, «Анну Каренину» считал модной безделицей, а в «Крейцеровой сонате» и вовсе пришел к пугающему осмыслению брака, но в моменте создания произведения Толстого, так или иначе, служат зеркалом (иногда намеренно кривым) его чувств, мыслей и системы ценностей.
В случае с такими гигантами, как Толстой, можно ли рассуждать о творчестве вне контекста, отрешившись от исторического фона, личной ситуации и разных этапов в жизни писателя? Некоторые детали из жизни великого старца, высказывания и поступки Толстого по отношению к своим близким не просто удивляют, они шокируют. Каково это — быть гением, жить с гением, узнавать себя на страницах его романов и в опубликованных дневниках видеть его порой беспощадные оценки близким?
Толстой не раз высказывался на тему излишних умствований и научной среды («Наука занимается чем угодно, но не вопросами о том, что необходимо знать, о том, как надо жить»), ее переоцененности и противопоставлял современных аристократов и интеллигентов, нравственно и духовно ослабленных, людям из народа с их отсутствием саморефлексии и глубинной мудростью, коренящейся в единении с природой и простой жизнью.
При этом жизнь Льва Николаевича, его нравственные терзания по поводу собственных несовершенств стали для него поводом для самосовершенствования, размышлений и ежедневной борьбы с собой. На страницах его ранних дневников многократно можно встретить самобичевание на тему связей с женщинами, азартных игр и слабости воли, не позволяющей «завязать». Особенно много мучений доставлял молодому Толстому его темперамент, названный им «чувством оленя» (определение похоти), т.к. олень во время гона слепо подчинен инстинкту: «девки сбили меня с толку», «девки мешают», «из-за девок… убиваю лучшие годы своей жизни». Толстой еще в молодости пришел к выводу, что страсти человеческие губительны для духовной и умственной деятельности, а похоть может быть оправдана только браком и рождением детей.
Новоиспеченная графиня Софья Толстая (Берс) была обречена на постоянное рождение детей, так как иное противоречило принципам ее мужа. Даже после неудачных родов и долгой болезни, когда врачи не рекомендовали Софье Андреевне рожать, Толстой не согласился с этим диагнозом и не принял во внимание физическое и моральное состояние жены, изможденной родами и кормлением детей.
Илья Львович Толстой в воспоминаниях пишет о матери: «Из тринадцати детей, которых она родила, она одиннадцать выкормила собственной грудью. Из первых тридцати лет замужней жизни она была беременна сто семнадцать месяцев, то есть десять лет, и кормила грудью больше тринадцати лет...» В споре о дальнейшем деторождении Лев Николаевич, как известно, взял верх, используя в том числе и угрозу развода с женой, чего она допустить не могла даже в мыслях.
Надо признать, что, если мерить общим аршином графа Толстого, то как муж и отец он далеко не эталон. Первые пятнадцать лет брака, когда Лев Николаевич наслаждается своим образом жизни помещика в родовом имении, статусом женатого отца семейства и успешного признанного писателя, можно назвать счастливыми годами в браке. Но с появлением у Толстого духовных исканий и размышлений о природе религии и церкви, роли паразитирующих классов на теле народа, идей о коммунах и отказе от излишеств в семье возникает разлад.
И неудивительно: Софья Андреевна, с точки зрения многодетной матери и хозяйки имения, не могла воспринять идею аскезы и отказа от собственности из-за естественной потребности защитить детей и обеспечить их будущее. Вот здесь-то ее взгляды с мужем разошлись на весь остаток жизни. В результате Толстой оформил всё имущество на жену и детей, сбросив таким образом с себя греховное бремя, но писал о своих переживаниях по поводу того, что зло теперь лежит на членах его семьи, не разделяющих взгляды писателя.
Окончательный раскол между супругами произошел после того, как Толстой оформил завещание, где оставил жене авторские права на ранее творчество и отказал в праве распоряжаться его поздними сочинениями и дневниками, назначив номинально владелицей авторских прав дочь, но подразумевая В. Г. Черткова — своего последователя и фанатично преданного ученика. Последний, кстати, внес немалую долю в разлад, воцарившийся в семье Учителя и в открытую боролся с Софьей Андреевной за место в жизни ее мужа.
Толстой после духовного переворота невысоко оценивает своих детей (особенно сыновей). В дневниках и переписке встречаем, например, такие строки: «Отчего я не поговорю с детьми: с Таней? Сережа невозможно туп. Тот же кастрированный ум, как у матери. Ежели когда-нибудь вы двое прочтете это, простите, это мне ужасно больно». Но особенно сложные отношения были у Льва Николаевича с его сыном Львом, претендующим на свое место в литературе и публицистике, не бесталанном, но обреченным вечно находиться под бременем имени и славы отца.
После того, как Лев Львович опубликовал свой (откровенно слабый) роман «Поиски и примирения», отец был возмущен и воспринял очередную выходку сына как испытание на своем пути к духовному совершенству. 6 ноября 1901 года он писал старшему брату Сергею Николаевичу: «Лёва — сын, приучает меня к доброте, несмотря на причиняемую боль своими глупыми, бездарными и бестактными писаниями». Именно Лев выступает в дневниковых записях отца как нелюбимый сын, дитя, любить которое сложно, но нужно стараться. В итоге, отчуждение между двумя Львами, отцом и сыном, достигло стадии почти полного разрыва. Лев Львович был единственным сыном, не присутствовавшим на похоронах отца, так как жил в то время в Париже.
Лев Николаевич с высоты своего ума, опыта и взглядов был очень требователен к детям. Справедливо ли это? Неужели столь умный человек не мог понять, что до стадии отказа от соблазнов его дети просто не могли еще дойти. Тем не менее Толстой был разочарован материалистическими взглядами сыновей на жизнь.
Последний сын Толстых Ванечка, который было одинаково горячо любим обоими родителями, умер в детстве, и смерть его стала для Софьи Андреевны таким потрясением (напомню, что это была не первая смерть ребенка для нее), что она начала проявлять признаки душевного расстройства. А Толстой, по словам жены, именно после смерти младшего сына превратился в старика.
Но вот реакцию Льва Николаевича на смерть сына часто приводят в качестве подтверждения его холодности и отстраненного отношения к смерти детей. Толстой неоднократно высказывался о смерти как избавлении от материальной оболочки, о том, что даже смерть собственного ребенка нужно воспринимать как божественное внимание и, как сказали бы сейчас, точку нравственного роста. Своему другу, потерявшему ребенка, он писал о том, что неправильно помещать любовь к чаду на первое место, забывая бога.
Письмо сыну Льву и его жене Доре, потерявшим первого сына, было написано очень холодным тоном моралиста. О смерти Ванечки граф пишет в дневнике: «Похоронили Ванечку. Ужасное — нет, не ужасное, а великое душевное событие. Благодарю тебя, Отец. Благодарю тебя <...> это милосердное от Бога, распутывающее ложь жизни, приближающее меня к Нему событие». На первый взгляд, отсутствие Толстого на похоронах маленького сына Алеши, высказывания по поводу смерти внука, младшего сына, сложно принять как горе отца и деда. Но судить о том, что Толстой не переживал по поводу смерти детей — неверно, но отношение к смерти вообще у него точно отличалось от отношения большинства людей. Он видел в этом возможность осмысления и просветления для оставшихся в живых близких и приближение к богу и раю для умерших.
Масштаб личности, харизма и гений отца помешали его дочерям в юности выйти замуж. На ниве служения таланту отца Татьяна долго оставалась в Ясной поляне в роли секретаря и помощницы, заменив мать, и вышла замуж очень поздно по меркам того времени за соседа-вдовца Михаила Сухотина. Александра писала о том, что по сравнению со Львом Николаевичем, все ухаживания молодых людей бледны и бессмысленны. Хотя некоторые увлечения ее вызывали оторопь у родителей и такие, например, слова Софьи Андреевны мужу о его отказе немцу Зандеру в браке с дочерью: «…Ведь нельзя же пустить Машу в ее ненормальном состоянии броситься на шею этому жирному немцу только потому, что он сумел написать сантиментальное письмо? Нельзя себе представить Машу в этой немецкой, буржуазной среде с красноносым отцом, с ходьбой на рынок за сосисками и пивом, — с размножением белых Зандерят… Просто мерзость!». Ксенофобия и классовые предрассудки отнюдь не были чем-то редким в дворянской среде того времени.
Софья Андреевна в пору духовного кризиса и переворота мужа зачастую предстает в воспоминаниях домочадцев и самого Толстого дамой истеричной, душевнобольной (по мнению некоторых ее детей, мнимой больной), манипуляциями и угрозами суицида старающейся удержать мужа рядом с собой. Что же, попытки суицида и манипуляции на эту тему графиня действительно практиковала, так же как и громкие сцены мужу. Психиатр Россолимо пришел к выводу, что Софья Андреевна нездорова душевно, но Толстой пренебрег мнением врача и не поверил в необходимость лечения жены. Хотя сам часто писал в дневниках о том, что супруга больна душевно и терзает его своими истериками. И здесь у стороннего наблюдателя могут возникнуть вопросы. Ну не видится мне в поведении мужа заботы о жене. Жене, которая посвятила столько сил и времени тому, чтобы муж мог творить, заниматься своими важными делами, пока она налаживает быт, заботится о детях и доме и помогает ему переписывать черновики гениальных романов.
Сложные отношения Толстого с женой объясняются их существованием в разных слоях этого мира: он гений, искатель истины и смысла жизни, а она — верная спутница, поддержка и опора для Лёвушки, ставшего центром ее вселенной. Она нашла смысл жизни, а он в вечном поиске. Читая дневники супругов, я вижу в них проблемы и конфликты, существующие у многих пар, но в силу масштаба личности Толстого эти проблемы превращались в грандиозные и порой неразрешимые конфликты. И если порой Софья Андреевна предстает перед читателем как истеричная жена-манипулятор, не дающая мужу и шагу ступить (устроила попытку суицида, когда Толстого пригласили в Швецию, поездка сорвалась), то порой и Лев Николаевич выглядит холодным эгоцентричным отстраненным, живущим исключительно по своим правилам, не считаясь ни с чьими интересами и мнениями. Иногда перед глазами предстает гармоничная счастливая пара, а через несколько страниц — дикая публичная сцена, где жена в истерике лежит на полу, и сын просит отца успокоить ее, потому что только ему это под силу. Глядя на отношения супругов Толстых, я не могу не согласиться с мнением Горького о Софье Андреевне, которое он опубликовал после выхода книги В. Г. Черткова:
«…женщина, прожив пятьдесят трудных лет с великим художником, крайне своеобразным и мятежным человеком, женщина, которая была единственным другом на всём его жизненном пути и деятельной помощницей в работе, — страшно устала, что вполне понятно. В то же время она, старуха, видя, что колоссальный человек, муж ее, отламывается от мира, почувствовала себя одинокой, никому ненужной, и это возмутило ее. В состоянии возмущения тем, что чужие люди отталкивают ее прочь с места, которое она полвека занимала, София Толстая, говорят, повела себя недостаточно лойяльно по отношению к частоколу морали, который возведен для ограничения человека людями, плохо выдумавшими себя. Затем возмущение приняло у нее характер почти безумия. А затем она, покинутая всеми, одиноко умерла, и после смерти о ней вспомнили для того, чтоб с наслаждением клеветать на нее. Вот и всё».
Также надо отметить и роль Софьи Андреевны в публикации «Крейцеровой сонаты» (которую она ненавидела) и попытках получить разрешение царя на публикацию запрещенных рукописей мужа, относящихся к его пониманию религии и роли церкви. Несмотря на то, что идеи мужа графиня Толстая не разделяла, она искала аргументы для цензоров и властей, чтобы произведения Льва Николаевича вышли в печати в России. Также преданной соратницей она показала себя в еще одном эпизоде из жизни Толстого — борьбе с голодом. Более двух лет, бывая в Ясной поляне лишь наездами, Толстой с детьми организовывал бесплатные общественные столовые и адресную помощь крестьянам в имении Раевского Бегичевке. Софья Андреевна, находясь в этот период дома с младшими детьми, организовала сбор пожертвований в России и за границей, и отклик был колоссальным. Репутация Толстого в мире уже была такова, что его имя стало для многих благотворителей гарантией честности и целевого использования пожертвованных средств. Вот что пишет Басинский о «работе на голоде» семьи Толстых: «Форма общественных столовых общим числом до двухсот сорока шести, организованных Толстым и его помощниками, в которых кормилось более двенадцати тысяч человек, была если не идеальной, то лучшей формой помощи голодающим. Она отличалась от деятельности земств и Красного Креста тем, что предполагала не раздачу продовольствия «натурой», а кропотливое личное участие добровольцев в кормлении голодающих. Причем в столовых работали сами бабы и мужики. В этом был нравственный стержень системы, практически исключавший злоупотребления пожертвованными деньгами и продовольствием».
При этом нужно помнить, что в период помощи голодающим Толстой уже отказался от собственности и денег, и ему была крайне неприятна история с распределением средств, учетом и прочим. Но то был единственный эффективный формат помощи, в котором он видел результат, и писатель поступился своими убеждениями на время. Считая свои действия единственно верными в организации помощи бедноте, Лев Николаевич пытался вразумить сына Льва, который по примеру отца отправился на борьбу с голодом в другую губернию. Но сын отверг опыт отца, предпочитая совершать собственные ошибки на пути помощи народу.
Сильное влияние на семью оказал также конфликт Толстого с церковью, приведший к так называемому «отлучению» графа-еретика за его воззрения на православные каноны и обряды. Толстой постепенно в своих духовных поисках из православного по традиции человека (соблюдал посты, посещал церковь) трансформировался в разрушителя этих самых традиций и устоев. Басинский: «Толстой был человеком предельно свободного ума. Если он не находил ответа на поставленный себе вопрос, он продолжал его искать. Он не мог просто сказать себе: вот этого я не понимаю, так приму же на веру то, что говорят другие (например, Церковь). В результате Толстой и Церковь оказались “несовместны”».
Толстой не смог принять на веру то, что не постиг разумом, против чего восставал его ум и знание жизни. Скандальные главы в романе «Воскресение» , где он писал о Евхаристии, его взгляды на Троицу, божественную природу Христа и многовековую ложь церковнослужителей (как католических, так и православных) с их мифами о непорочном зачатии, причастии кровью и плотью Христа, индульгенциях и других канонических текстах побудили Толстого написать свой перевод Евангелия, «вычистив» из него всю мистику. В результате, «по совокупности эпизодов» отпадение от православной церкви графа Льва Толстого было закреплено в Определении Святейшего Синода от 20 февраля 1901 года. И неудивительно после таких высказываний:
«Кто бы вы ни были: папы, кардиналы, епископы, суперинтенданты, священники, пасторы, каких бы то ни было церковных исповеданий, оставьте на время свою уверенность в том, что вы, именно вы — единые истинные ученики Христа Бога, призванные проповедовать его единое истинное учение».
Отношение сыновей Толстого и его жены к разрыву графа и церкви было неоднозначным: с одной стороны, публичное осуждение отца и мужа, запреты цензуры на издание его трудов напрямую затрагивало финансовые дела семьи, а также накладывало определенный отпечаток на репутацию всей семьи Толстых. С другой стороны, как можно было спорить с Львом Николаевичем, ставшим к тому моменту нравственным и духовным лидером не только в России, но и за рубежом? Толстой писал то, что считал правильным для всех людей и для достижения гармонии и счастья в мире. Что могут понимать дети, не постигшие еще мудрости учения отца? Что могут значить дрязги Синода и церкви, которую сам Толстой отвергал?
При чтении воспоминаний детей и жены Льва Николаевича может сложиться впечатление, что как минимум половина членов семьи принесла в жертву себя и свои интересы, возложив всё на алтарь гения, а вторая половина вынуждена была всю жизнь страдать от психологической травмы в результате детства в обществе талантливого мыслителя и великого писателя.
В воспоминаниях старших детей Толстой еще в роли отца, играющего с ними в игры, с удовольствием катающегося на коньках веселого и близкого. Но младшие дети родились, когда их отец уже был признан великим писателем, а дом был наполнен поклонниками и последователями. Каково жилось детям и жене в череде посещений? Наверное, не всегда комфортно, как минимум.
Случались и вовсе курьезные посетители. Однажды в Бегичевке, когда Толстой помогал голодающим, появился старый швед Абраам фон Бунге. Он приехал из Индии, услышав об учении Льва Толстого, и решил остаться жить рядом с Учителем, последовав за Толстыми из Бегичевки в Ясную поляну. Отказ от молока швед объяснял так: «Моя мать давно умерла». А от чая отказывался потому, что видел труд китайцев на чайных плантациях: «Если бы люди знали, сколько крови и страданий заключается в каждой чашке чая…» Толстому старый швед понравился и был интересен, но в то же время Лев Николаевич видел в этом странном последователе пародию на себя в «опрощении», близости к природе, вегетарианстве и отказе от материальных благ. Вот что пишет о Бунге Софья Андреевна: «Идеал этого шведа был “health”, то есть здоровье, и всё должно происходить во имя здоровья, вся теория жизни в этом. Нравственных и духовных идеалов у него не было никаких, и чувствовалось в нём что-то грубое, животное. Был когда-то богат, скучал, болел. Понял, что простота, первобытность в жизни дает здоровье и спокойствие, и достиг того и другого. Лежит весь день, бывало, на траве, как корова, или полощется в Дону; много ест. Покопается немного лопатой, придет в кухню и там лежит». Бунге уехал по настоянию Софьи Андреевны, которая в итоге отказала ему от дома.
Как бы то ни было, Лев Николаевич не давал родным скучать в течение всей своей долгой жизни, и после своей смерти тоже. Некоторые эпизоды из жизни Толстого могут вызывать возмущение, особенно у современных женщин, учитывая мнение писателя по «женскому вопросу» об эмансипации, образовании и свободе. Важно ли, что по мнению некоторых исследователей, Толстой довел жену до сумасшествия, развратничал с замужней деревенской бабой и прижил от нее добрачного сына; третировал детей и жену, не считаясь с их интересами; проигрывал в карты огромные суммы денег, и в итоге вынужден был продать дом, в котором родился? Любителям жареных фактов всегда найдется чем потешить воображение при пристальном взгляде на личность Толстого. Но должны ли неприглядные моменты биографии влиять на восприятие произведений Толстого? Если я нахожу в романе ответы на свои вопросы, текст дает мне повод поразмышлять и расширить угол обзора, то мне не важно, что автор не носит белое пальто. Зато он носит толстовку.
Явление уровня Толстого в мировой культуре — такая редкость и так значимо, что все детали личной жизни, характера и привычек становятся не более чем поводом взглянуть в зеркало на себя, вдруг там бревно, которое мы не заметили. Ведь спустя почти два столетия после рождения Льва мы слышим эхо его рычания.
Текст: колумнист LiveLib Юлия Лебедева