В мае 1877 года, 20-го числа, на вечном поселении в якутском Среднеколымске умер кормщик моршанских скопцов Максим Кузьмич Платицын. С тех пор прошло уже 147 лет (!), но имя и деяния этого человека даже спустя многие годы не забываются и будто незримо присутствуют в городе - в его домах, музейных экспонатах, публикациях в СМИ. Часто всплывают и новые факты, интересные подробности из жизни Платицына, обрисовывающие его нрав и достойные того, чтобы ими поделиться с подписчиками моего канала.
ЕГОР ИВАНОВИЧ ПЛАТИЦЫН, ДЯДЯ
…Расследование дела скопца купца – миллионщика Егора Ивановича Платицына (дяди) началось в 1838 году с сообщения о насильственной кастрации троих молодых девушек, попавших к нему в услужение. Сами девушки настолько находились под влиянием Егора Ивановича, что даже и не пытались как-то противодействовать ему, но вот их родители не побоялись обратиться с жалобой к самому губернатору Корнилову. Тот поддержал начавшееся следствие и оказывал ему всяческую поддержку.
Платицын, очевидно, рассчитывал на полное доказательство его невиновности и потому с губернскими чиновниками поначалу держался весьма пренебрежительно. На допросы он являлся в парадном мундире, шитом золотом, с медалями и орденами, и ответы на все вопросы сводил к рассуждениям о собственном богатстве, которым он-де щедро делился с православными храмами, монастырями, приютами и различными благотворительными фондами. С его слов получалось, что все тамбовские и моршанские богадельни, нищие и инвалиды существовали и кормились за его счет.
Впрочем, говорил он и по существу. Например, обвинил в случившемся купца Кунавина, в доме которого девушки квартировали. Тот тоже был скопцом, как и Платицын. Но чин его в сектантской иерархии был гораздо ниже. Платицын являлся "кормщиком" и плюс ко всему еще и банкиром секты. Куницын вряд ли взял на себя самостоятельное вовлечение в секту новых членов, на это требовалось согласие самого "кормщика". Об этом Кунавин и заявил следствию.
А потом у Егора Ивановича Платицына был обыск, благодаря которому удалось узнать имя его главного покровителя в губернии. На протяжении многих лет Платицын открыто и исправно перечислял тысячи некоему чиновнику Борисову.
Впрочем, влияние платицынских миллионов простиралось далеко за пределы Моршанского уезда и Тамбовской губернии. Ходатаем за интересы сектантов в Петербурге был некто Шеметов. Через него осуществлялась передача скопческих денег высшим чинам министерства. При этом и сам чиновник обогатился. Когда стало возможным привлечь его к ответственности, Шеметов скончался.
Следствие, между тем, шло своим чередом. Несколько пришедшие в себя пострадавшие девушки, находившиеся под присмотром монахинь, наконец смогли дать внятные показания, в том числе и о методах действия скопцов при вовлечении в ряды секты новых адептов. Впрочем, они уже и без того были известны следователям. Стоит отметить, что скопцы никогда не называли себя "скопцами", вообще избегая этого слова, предпочитая именоваться "голубями" (голубь – птица Божия). В своей преступной деятельности они ориентировались на людей, занятых на сезонных работах, бессемейных, обязательно непьющих. На постоялых дворах, в трактирах, где-то в дороге агитаторы от секты вступали с незнакомыми людьми в разговоры о православной вере, Боге, смысле жизни. Никогда не высказывая на первых порах прямого порицания православию, стремились поколебать традиционное христианское мировоззрение потенциального адепта. Если им это удавалось, то избранный человек получал адрес и пароль, используя которые он мог найти в ближайшем крупном городе кров и работу, естественно, уже в секте, но об этом он пока ничего не знал.
Если вербовщики обязательно были людьми некастрированными, то теперь потенциального адепта окружала настоящая «коммуна» кастратов. Росло психологическое воздействие на кандидата в скопцы : доброжелательное отношение работодателя, хорошо кормившего и щедро платившего, само «обаяние» тайного культа. Играло значение и то, что скопец завещал свое имущество отнюдь не лицам, состоявшим с ним в кровном родстве, а своим "духовным детям". Богатство оставалось в секте и превращалось в своего рода швейцарский банк, из года в год накапливая в своих, не ведомых миру, хранилищах несметные капиталы.
Ясно, что для небогатого человека, попавшего в секту с улицы, возможность в одночасье решить все материальные проблемы и зажить сытой жизнью была немаловажным фактором, способствовавшим укреплению его решимости влиться в ее ряды. И тогда, поняв, что заинтересованность потенциального кандидата стала очевидной, ему объясняли, какого рода жертв от него ждет "голубиное братство" : отречения от православия, проклятие отца и матери, наконец, кастрация, по-другому - "усекновение ключей ада". Представьте, на этом этапе проблем практически не возникало – большинство кандидатов на вступление в секту соглашались на все условия.
А дальше новообращенный исчезал для мира. Значительная масса скопцов оказывалась на положении нелегальных рабов. Эти люди жили без паспортов, их сознательно отсылали в районы, далекие от места вербовки и проживания до вступления в секту. Теперь член секты работал там, и столько, сколько ему приказывал вкалывать "кормщик". В большинстве случаев о выплате денег за труд и речи быть не шло: за деньги секта могла бы нанять обычных артельных мужиков. Так что новообращенным полагались только еда да кров. И то, и другое, кстати, было весьма скромным. И именно бесплатный труд рядовых сектантов давал скопческим купцам ту фантастическую прибавочную стоимость, благодаря которой их торговля оставалась вне конкуренции.
…Пострадавшие девушки подробно рассказывали о проведенной в отношении них экзекуции. Она была проведена в огромном подвале под одним из платицынских домов на Соборной площади. Девушки говорили, что там не только проводились эти страшные операции, но и были захоронены жертвы неудачных хирургических вмешательств.
А как и чем оправдывался Егор Иванович Платицын? Как только он узнал о показаниях против него, которые дали девушки, вся его спесь и уверенность в непотопляемости, довольно быстро исчезли. Следствие почему-то тянуло с его арестом, а потом это стало невозможным, в 1841 году "кормщик" скончался. И именно в тот период появилось предписание губернатора о заключении Платицына под стражу! Странное совпадение…
Смерть «кормщика» лишила следствие всякой судебной перспективы. Да и пострадавшие не могли дать существенных показаний на других лиц: все названные девушками люди либо оказывались мертвы, либо их просто-напросто не удавалось обнаружить. Дело в конце концов было закрыто. Хотя никто не сомневался в том, что умерший Платицын был главой местной скопческой общины, власти не сумели добиться передачи в казну недвижимости умершего. Все огромное состояние Егора Ивановича Платицына - в деньгах, разнообразном имуществе, недвижимости - унаследовал его племянник Максим Кузьмич Платицын, равно как и его статус. В 1841 году 36-летний Максим Платицын возглавил моршанский скопческий "корабль".
МАКСИМ КУЗЬМИЧ ПЛАТИЦЫН, ПЛЕМЯННИК
Жалобы на оскопление мужчин и женщин в губернию поступали регулярно и после смерти Егора Ивановича Платицына. В Моршанск, к его племяннику Максиму Кузьмичу Платицыну, в полицию и городскую Управу регулярно приезжали разные проверяющие чиновники, но в большинстве своем их старания замазывались взятками. Так было, пока в 1862 году за дело не взялся чиновник губернской канцелярии Боголюбов. Он приехал в Моршанск для исполнения решений Манифеста от 17 февраля 1861 года об отмене крепостной зависимости. И столкнулся с ярым противодействием главы городской управы М.К.Платицына. Боголюбов довольно быстро разобрался в сути поставленных ему препон и в течение ряда лет писал донесения как в полицию, так и в Третье отделение Его императорского Величества канцелярии, в которых доказывал, что Максим Кузьмич Платицын фактически саботирует исполнение Манифеста об освобождении крестьян и является главой мощной скопческой общины.
Влияние и деньги Платицына на тот момент оказались сильнее доводов Боголюбова. Сначала чиновника перевели в другое подразделение, затем – отстранили от должности. А следом на него было совершено нападение… Весной 1867 года несчастного чиновника по обвинению в клевете на "наследственного Почетного гражданина Максима Кузьмича Платицына" посадили в тюрьму. И все стали смотреть на Боголюбова как на полусумасшедшего, одержимого бредовой идеей "разоблачения скопцов".
Однако в начале 1868 года в Моршанске были насильно оскоплены два человека - мещане Котельников и Холопов. Им удалось добраться до Тамбова и попасть на прием к гражданскому губернатору Николаю Михайловичу Гартингу - человеку в губернии новому. Он был потрясен до глубины души рассказом пострадавших мужчин и затребовал к себе все докладные записки по этому поводу. Были среди них и записи Боголюбова. Прочитав их и узнав о несчастной судьбе чиновника, Гартинг приказал немедленно освободить его из тюрьмы.
Желая покончить с засильем скопцов в губернии и не полагаясь на честность чиновников тамбовский губернатор обратился за помощью в столицу. И вот в глубочайшей тайне прямо из Петербурга в уездный город Моршанск вечером 24 декабря 1868 года прибыл столичный следователь Шкот. Об этом Платицына, не смотря на строгую секретность, сразу же «по-свойски» предупредили знавшие об этом моршанские чиновники.
Вместе с моршанским полицмейстером Трищатным жандарм около 8 вечера был на Соборной площади Моршанска, на которую выходили окна дома Максима Платицына. В течение двух часов представители власти добивались, чтобы им открыли ворота. Купеческая челядь отказывалась это делать без распоряжения хозяина и грозила спустить с цепей сторожевых псов.
Сам Максим Кузьмич Платицын в это самое время якобы почивал в деревянном флигеле, стоявшем за большими домами, ничего не слышал, и никто из прислуги не осмеливался его будить. В конце концов, под угрозой поджога дома Шкот добился того, что Платицын лично вышел его встречать к воротам. Начался обыск, который продлился аж три недели.
Вместо "платицынских миллионов" было обнаружено всего 400 тысяч рублей наличными (куда исчезли большие деньги, до сих пор доподлинно неизвестно, возможно, предупреждая события, «кормщик» передал их верным людям, по завершению процесса внезапно разбогатевшим), а также портреты императора Петра Третьего, Кондратия Селиванова и Александра Шилова ( основателей и идеологов "скопчества" ), Анны Сафоновны - скопческой "Богородицы", в миру простой крестьянки из села Сосновка.
В тайнике в спальне был найден календарь 1840 года с надписями на полях, сделанными рукой Максима Кузьмича: «Я дождусь трех государей и нового словесника». Через несколько страниц – его же рукой: «Мягкая постель оказалась подлеющею. Кажется, теперь нам конец… Впрочем, курская партия в 104 человека опрошена и оставлена пока без действия...».
Из обнаруженных при обыске писем можно было заключить, что моршанский "корабль" находился в тесной связи с единоверцами из Смоленска и Санкт-Петербурга.
О принадлежности к скопчеству свидетельствовали и обнаруженные золотые монеты времен Петра Третьего (они были в особенной чести у скопцов, их дарили друг другу в качестве талисманов, молились им, использовали для различных сектантских манипуляций).
В потайном месте - за плинтусом в спальне – удалось обнаружить пять бумажных свертков, каждый из которых содержал прядь человеческих волос. Шкот посчитал, что найденные волосы являлись еще одной скопческой реликвией и принадлежали различным сектантским "святым".
Во время обыска платицынских хором Шкот объявил об аресте всех домочадцев, приживалок и домашней прислуги "кормщика". За ними в скором времени последовали торговые партнеры и друзья Максима Кузьмича Платицына. Буквально в течение недели по прямому указанию Шкота были арестованы 48 человек - все известные в Моршанске и уезде люди.
Все арестованные подвергались медицинскому освидетельствованию. Благодаря этому удалось установить поразительный факт: Максим Кузьмич Платицын кастрирован не был. А вот все остальные оказались кастрированными.
В ходе следствия выяснилось, что «кормщик» имел свиту из 9 женщин. Среди них была его двоюродная сестра (дочь Егора Ивановича Платицына) - мрачная и нелюдимая 70-летняя Татьяна Платицына, фактически возглавлявшая этот своеобразный женский монастырь. Эти женщины жили в доме Платицына, столовались вместе с ним, отправляли сектантские обряды. Протоколы их медицинского освидетельствования зафиксировали следы тяжелых увечий женской плоти.
Самое ужасное было в том, что Максим Кузьмич Платицын демонстрировал следствию истовую ревность в отношении православия. С видом оскорбленной невинности он кричал на допросах о том, что является искренне верующим и образцовым прихожанином. И действительно, Платицын регулярно бывал на службах в соборе, причем стоял впереди всех прихожан, с орденами и медалями на богатом мундире, первым подходил к причастию. Платицын требовал допроса своего духовного отца (и допрос такой состоялся), доказывал, что много жертвовал и на православные храмы, и на благотворительность.
Следствие по делу Платицына отработало свою задачу настолько добросовестно, что прокуратура сочла возможным предать суду 40 человек из 48 арестованных. Полицией были предприняты обширные раскопки в подвалах под домами Платицына. Человеческих останков там не нашли. Следователь склонялся к мысли, что все они были перезахоронены, возможно, еще во времена Платицына-старшего, тогда эти подвалы уже привлекали к себе внимание властей.
Суд, проходивший осенью 1869 года, был отмечен чрезвычайным упорством обвиняемых. Запирательство, ложь, разного рода симуляции скопцов мешали заседанию. Максим Кузьмич Платицын отрицал все, причем на редкость бестолково: "Откуда все улики явились, не знаю", "Женщин держал при себе для домашней прислуги, а что оне оскоплены, не знал я", "Ни того не помню, ни этого", "Портреты скопцов Селиванова и Шилова и иные подобные вещи, как очутились у меня, тоже не помню и не знаю"...
На судебные заседания по примеру дяди Платицын являлся в парадном мундире с шитыми золотом обшлагами, с орденом Святой Анны 3-й степени на груди. По нескольку раз на дню он переходил от демонстрации высокомерного пренебрежения в отношении членов судебного присутствия к фамильярному панибратству. Максим Кузьмич так и не признал себя скопцом, говорил о себе как о ревностном православном верующем и ни единым добрым словом не отозвался о своих подельниках.
По Высочайшей конфирмации от 16 октября 1869 Максим Кузьмич Платицын признавался виновным в насаждении скопческой ереси и лишался всех отличий и прав. Он был отправлен в Восточную Сибирь на вечное поселение. В Сибирь также ссылались его тетка Татьяна Егоровна Платицына и вся женская свита "кормщика". К высылке в Сибирь приговаривались также Ефим Кунавин, 69 лет; Василиса Жданова, 84 лет; Иов Зыкин, 79 лет. Остальные обвиняемые хотя и были признаны виновными в исповедании "скопческого закона", получили сравнительно мягкие приговоры и остались в Моршанске.
В итоге купец первой гильдии, почетный гражданин города Моршанска, почетный попечитель Тамбовского детского Мариинского приюта, основатель и попечитель Моршанского Александровского детского приюта, щедрый благотворитель и жертвователь скончался 20 мая 1877 года в пригороде Среднеколымска. Как он жил в Якутии эти годы? Наверное, так же, как и другие сосланные туда сектанты.
Надо сказать, что за ними осуществлялся строгий полицейский надзор, но они не голодали, не бедствовали, занимались сельскохозяйственным трудом, выращивали яровую рожь и пшеницу (кстати, в развитие земледелия и хлебопашества в Якутии ссыльные скопцы вложили немало труда и добились изрядных урожаев, урожайность возделываемых ими полей в 1,5 – 2 раза превышала урожайность возделываемых полей местными жителями), занимались торговлей, развивали ремесла - самые разные, от столярного дела до шерстопрядения. Трудолюбивым спопцам на вечной мерзлоте удавалось выращивать даже арбузы и тыквы! В общем, не бедствовали, имели средства и могли себе позволить достойную, зажиточную жизнь в больших бревенчатых пятистенках, похожих на крепости и построенных на века. Правда, ни одного нового адепта в секту им привлечь уже не удалось – не приняли якуты их учение.
В 1904 году Николай Второй издал ряд указов, даровавших амнистию, в том числе и скопцам. Была отменена часть статей, каравших за отступление от православия. И большинство скопцов в 1905 – 1908 годах вернулись в Россию. Но Максим Кузьмич не дожил до этих дней. В Моршанске он больше не появлялся, и, наверное, очень удивился бы, если б узнал, что в родных краях его будут вспоминать даже спустя полтораста лет после описываемых событий.
ПОСТСКРИПТУМ. А между тем, в скопческом деле в Тамбовской губернии можно было поставить жирную точку еще в 1812 году. В ноябре того года заключенного моршанского тюремного замка Михаила Иванова доставили в тюремный лазарет истекающего кровью с характерной раной. Быстрое вмешательство хирурга, зашившего сидельцу мошонку, сохранило Иванову жизнь. Но о случившемся оперативно доложили в губернию, начались следственные мероприятия.
В ходе их Михаил Иванов не назвал ни одной фамилии и был отправлен на вечное поселение в Сибирь. А в документах следствия тогда впервые всплыло имя Егора Ивановича Платицына, одного из героев этого повествования.
К концу 1812 года следствие тихо завершилось из-за отсутствия свидетельских показаний, да и купцы – скопцы, тот же Егор Иванович Платицын, вероятно, сумели дать крупные взятки нужным в губернии людям. А ведь вы понимаете, что при успешном ведении следствия и более ретивых и честных следователях всего того, что спустя годы случилось, могло не случиться вовсе.
Ставьте лайки и подписывайтесь на канал!