Вот я иду по Большому проспекту Петроградской стороны в музыкальную школу, в которой когда-то училась. Иду туда брать интервью у Александра Юрьевича Кискачи, потрясающего педагога и музыканта, благодаря которому я познакомилась со старинной музыкой и влюбилась в нее.
Начинается наш разговор с воспоминай о человеке, которого, к сожалению, уже нет, о Владимире Радченкове[1], клавесинисте и композиторе.
Александр Юрьевич: Вовку Радченкова я вовлек в авантюру под названием историческое исполнительство. Он вообще-то был композитором, учился со мной в консерватории на одном курсе или был младше на год, писал очень хорошую музыку, которая никому оказалась не нужна. Он был совершенно не приспособленный к жизни человек, странный, как Пьер Безухов.
Саша: Как вышло, что Вы стали музыкантом?
АЮ: Это очень странная история. У меня в семье все были музыкантами: мама, папа, старший брат. И они приняли волевое решение: хватит в семье музыкантов, поэтому меня вообще не подпускали к роялю. Брат был меня старше, поэтому, когда я начал уже хоть что-то соображать года в 4, он уже был профи и на скрипке занимался отчаянно. Можешь себе представить, что такое занятия на скрипке профессиональные? Это – «прячьтесь все». И я прятался как мог: уходил на улицу и гулял там до посинения. Его занятия было совершенно невозможно слушать. Я до сих пор второй скрипичный ре мажорный концерт Паганини ненавижу.
В остальное время дома играли на рояле родители или их ученики, поэтому Шопена я начал воспринимать только когда мне было уже 20 с лишним лет. А до этого у меня от Шопена начиналась головная боль, а ведь такая музыка прекрасная.
Но раз все играли, мне тоже было надо. И я начал тайком, пока родителей не было, пробираться к инструменту. У нас дома стоял концертный рояль, не пианино. Он жил, а мы ютились. Я под роялем и спал, и играл. Другого места для меня не было. В комнате 15 метров помещались мое раскладное кресло, кровать родителей и шкаф. Кресло раздвигалось под рояль, и у меня оттуда только голова торчала. Ящик мой с игрушками тоже под роялем стоял.
С: У меня в детстве дома был концертный Блютнер… правда, комната была 24 метра.
АЮ: Ну, это другое дело совсем. А когда 15 – это больно. Вот я помню свое детство: очень хорошо изучил, как устроен рояль, это черное чудовище, снизу, потому что мне только это было видно.
А самое главное, когда никого дома не было, я потихоньку начал сам тыкать в клавиши. А слух у меня, к сожалению, был: пел я очень чисто, нот не знал, просто запоминал мелодию. А мой брат ставил на мне опыты: как-то выучил со мной какую-то жуткую подозрительную блатную песню. Гости, когда к нам приходили, всегда говорили: «А Саша что-нибудь споет?» И я однажды спел. Песня была с весьма недвусмысленным содержанием, настоящая блатняга. Понятно, какая реакция была. Родители оправдывались, что это не они научили, брата пытались отловить. Он в свою очередь старался улизнуть из дома, но был пойман – и дальше, понятно, разборки. Ну, а со мной что сделаешь? Я наивный был абсолютно… Ну, спел, но чисто же спел… А слова… Ну, я ж не думал об их значении.
Соседи, кстати, не жаловались, когда я играл на рояле. Так я научился играть до минорную прелюдию из первого тома ХТК[2]. Но как я это играл! В правильном темпе, но восьмью пальцами. Сейчас я так практически не могу. Родители – пианисты, выпускники петербургской консерватории – ничего не знали, потому что это была подпольщина. Мать училась у Савшинского[3], потом у Хальфина[4]. Отец – в десятилетке, самой такой рафинированной школе Николаева[5]. А тут я со своими восьмью пальцами…
Родители отдали меня учиться в физико-математический лицей по месту жительства. До сих пор без всякого удовольствия вспоминаю методы преподавания в этой школе. А ребята-то были хорошие все. В этой школе я продержался до 7 класса, хотя было очень скучно. Я все время ныл, что все играют, а я ни на чем не умею. Поэтому в 12 лет меня отправили в училище Мусоргского на педпрактику.
С: Как подопытного?
АЮ: Да, опять опыты ставить на мне. Кстати, меня учила Зазнобина[6], которая сейчас известная педагогиня в училище Римского-Корсакова, моя коллега. Формально, кстати, я ее начальник сейчас. Она, правда, очень хорошо работает и квалифицированный педагог.
И вот я пошел в училище на педпрактику. Мне какую-то флейту нашли казенную, неплохой инструмент был, играть можно было. Слух-то есть, поэтому я довольно быстро соображал. А чего на флейте играть? Делать нечего. Показали, как звук извлекается, а дальше я весь примитив, который мне дали, по слуху играл. После Баха, когда двумя руками на рояле играть надо, конечно, было несложно сыграть одну мелодию.
А потом оказалось, что в десятилетке почему-то недобор на флейту, нужно было взять хоть кого-то. И меня посоветовали туда отдать. Родители, конечно, очень не хотели, но я настаивал, потому что уже устал от физико-математической школы. Правда, устал: бесконечные задания по математике, по физике. Какой-то чудовищный объем ненужный.
Так я оказался в десятилетке, а по сольфеджио знаний ноль. Остальные там с первого класса учатся, а я пришел в седьмом. Для них все эти терции, кварты – делать нечего: поют, тактируют. А я не знал ничего вообще. Естественно, мне начали лепить двойки, потом вызвали к директору. Он сказал, если не дойду хотя бы до оценки 4, придется меня отчислить. В десятилетке считалось, что 5 – это нормально, 4 с плюсом – это не очень хорошо, 4 – пороговая оценка, 4 с минусом – надо уходить, такие не нужны. Тройка вообще не обсуждалась. А у меня в первой четверти была двойка. Я начал бешено заниматься сольфеджио, и мне даже понравилось. Постепенно все стало неплохо получаться. Потом началась гармония, и оказалось, это так интересно, слов нет. И на флейте, естественно, тоже занимался.
А играл я, когда поступал в десятилетку, какой-то примитив. Брат мой, Царство ему Небесное, звал меня Шуриком. Я обижался, когда меня так называли, он это знал. Он говорил: «Шурик, ты плюнь. Им не интересно, что играют. Ты только флейту собери сам, и все нормально будет. Ты же сможешь собрать флейту?». Издевался со страшной силой. Меня взяли учиться в эту школу, а там народ года по два, по три на флейте занимается. Мне сразу влепили какую-то сонату Генделя, после пьески на две сточки. Сразу 4 части сонаты. Пришлось напрячься. И опять же, общий курс фортепиано. Представляешь, какие в десятилетке требования? Там педагоги, которые специальное фортепиано вели, они же брали и ОКФ[7].
А я считал, что умею играть на рояле, и это им сразу сообщил. Три педагога бросали жребий, кому такое достанется. Меня слушали Броверман[8], Зусман[9] и кто-то третий – не помню. Жребий выпал Броверман. Она училась в одно время с моими родителями, поэтому, недолго думая, позвонила моему отцу с вопросом: кто этой гадости научил ребенка; играет восемью пальцами. А отец, опытный педагог, в Мусоргского преподавал, ей говорит: а я не знаю. Она его спрашивает: «Юра, ты видел, что он творит?» Отец ответил, что нет.
Гаммы я нормально не играл, естественно, потому что уже поздно было. Меня сразу посадили на этюды Черни: 299-й и 740-й опусы. Я сказал, что только Баха хочу играть, отказался играть композитора Косенко, эта вспомогательная музыка меня не радовала. Кабалевского я тоже отказывался играть. Особенно пьеса «Клоуны» меня глубоко оскорбляла всю жизнь, потому что это примитив. В общем, я был против советской инструктивной музыки. У Баха есть, конечно, маленькие прелюдии, но там тоже надо уметь большим пальцем пользоваться, не говоря уже о том, что подкладывать его надо уметь. Для меня все это было открытием. Я сидел, пыхтел, но как-то сыграл.
Так вот в 7-м классе это были мучения, а когда я заканчивал школу, играл 12-ю сонату Бетховена, все три части. Так что Черни помог. Вообще я любил играть на рояле, и главное, родители уже ничего не могли сделать.
С: А потом сразу консерватория? На флейте?
АЮ: Ну, естественно…не на фортепиано же!
С: Там же есть композиторское отделение…
АЮ: Композицией я начал заниматься уже в консерватории. И, знаешь, тоже странно это вышло. В десятилетке у нас теоретические предметы пришли преподавать аспиранты из консерватории, у них такая педагогическая нагрузка была. Причем какие люди! Сольфеджио вел Толя Королев[10], композитор известный, потрясающий знаток музыки. Видимо, я проявил какой-то интерес, и мы с ним в итоге подружились. По музыкальной литературе была Федосеева[11], бывшая директор школы. Она тоже очень знающая, интересно все рассказывала.
А гармонию вел композитор Евгений Иршаи[12], который очень давно уже эмигрировал за границу. Очень талантливый человек, очень интересный. Он занятно объяснял про параллельные квинты. Я его спросил, а как этого избегать? Он говорит: «Сядь за рояль и сыграй. Ты же слышишь, что это плохо?..» Я говорю: «Наверное». – «Ну, тогда поищи, что будет хорошо». Потом мы добрались до моцартовских параллельных квинт. Иршаи говорит: «Ты послушай вот у Моцарта… И как? Красиво или некрасиво?» Я говорю, что красиво. Он ответил: «Моцарту можно, а тебе нельзя».
А потом пришел Аркадий Штейнлухт[13], если ты знаешь такого дирижера. Ну это вообще была сказка, песня просто. Он подряд шпарил Страсти по Иоанну, наизусть все абсолютно, от начала до конца, с анализом всего. Грех было не научиться чему-то. Еще у нас принимала экзамены и тоже с нами занималась мать композитора Кнайфеля[14], Муза Вениаминовна. Потрясающая женщина. Во-первых, добрая, а в-вторых, такой педагог замечательный: никогда грубого слова не услышишь, все понятно объясняла. По флейте я у Вавилиной[15] занимался, к ней же в консерваторию поступал.
Когда я поступил в консерваторию, произошла встреча с реальностью. Первым разочарованием был общий курс фортепиано. Сначала я обрадовался, моим педагогом был хороший мужик такой, я не помню его фамилии. Я к нему пришел, сонату Бетховена доложил. Он увидел, что я умею играть и говорит: мне так надоело это все, давай будем играть в четыре руки симфонии Гайдна. А он, между прочим, хороший пианист был, я это сразу понял и с большим удовольствием согласился. Мы с ним на уроках в четыре руки сыграли Гайдна несколько симфоний, Бетховена, по-моему, играли. А потом он, к сожалению, заболел тяжело и умер.
После этого я попал к другому педагогу. Она меня взяла потому, что училась у моего отца в училище. Я сказал, что хочу Прокофьева играть, ре минорную сонату. У отца ее играли четверокурсники, и я выучил в основном по слуху, хотя ноты, конечно, видел. Она мне запретила, но я решил сопротивляться и сказал, что от нее ухожу. Почему я не могу Прокофьева играть? И попал к педагогу, которому было абсолютно все равно. Я ему Прокофьева сыграл, а он говорит: «Ты вообще можешь ко мне не ходить». Духовики «Старинную французскую песенку»[16] обычно играют, а я, значит, Прокофьева вторую сонату. Я и не ходил, сам занимался. Мы на одном из экзаменов с моим другом играли Бетховена: он на флейте, а я на рояле. Мне нравилось, к тому же репертуар знакомый. Комиссия несколько странно отреагировала. Мне вручили зачетку и сказали: уходи. Конечно, если все играют «Старинную французскую песню» и «Болезнь куклы»[17]. И тут вдруг такое.
Вторым чудовищным разочарованием было сольфеджио. После занятий в десятилетке, где мы анализировали сложные гармонии, с альтерациями, я погрузился в примитив. У меня было ощущение, что пора уходить из консерватории. Я делал все, что требовалось: диктант сразу записывал, мне не надо было пять раз играть. Но у нас нормальная была педагогиня: увидела, что мне скучно, и стала давать творческие задания. Например, надо было сделать обработку русской народной песни в традиционном стиле, ее же в современном стиле. Потом посмотрела на все это и сказала, что мне надо на композицию. А там опять был недобор, и для нагрузки меня взяли. Моим педагогом стал Владимир Иванович Цытович[18], тоже покойный уже, замечательный музыкант и человек. На композиции у нас была полифония. У тебя была полифония?
С: Да, у меня Анатолий Павлович Милка[19] вел.
АЮ: Это замечательно. У меня вел Пустыльник[20], и мне так понравилось. Мотеты писал, фуги какие-то совершенно сумасшедшие, двойную фугу. А гармония… Раз я на композиторском, значит, с ними все и посещал. Сольфеджио – у Островского[21], автора учебника. Там был беспредел: ломались все. Я получал четверку и был счастлив, потому что «отлично» никому не светило. Гармонию я посещал у Лаула[22]. Знаешь такого пианиста? Это его отец. Он был эстонцем, по-русски говорил с акцентом, но был большой знаток. И он тоже преподавал без учебников на конкретных примерах: Рихард Штраус, поздний Вагнер, все, что сам любил.
Так вот я в консерватории и выжил. В результате получил два диплома.
С: А как получилось, что старинная музыка появилась в Вашей жизни?
АЮ: Старинная музыка появилась вместе с ансамблем Геннадия Львовича Гольштейна[23] Pro anima. Ему нужен был кто-нибудь, чтобы играть на блокфлейте. Я еще до приглашения блокфлейту видел, но тогда это просто была забава. Потом отец мне купил примитивнейший инструмент в Чехословакии. Я сам там что-то играл, ну просто по слуху опять. Поэтому я согласился играть у Гольштейна в ансамбле и благодаря ему начал заниматься старинной музыкой. Вавилина была не против.
С: То есть это в консерватории еще было?
АЮ: Да, я тогда как раз начинал учиться в консерватории. Но мы же что играли с Pro anima! Мы играли Ренессанс. А там совсем не примитивная ранняя полифония! Нидерландская школа[24]. Туши свет! Сложнее я ничего не играл. У Гольштейна хватало терпения доводить это до такого качества, какого я больше не слышал.
Мы начинали с Ренессанса, а в конце играли уже итальянское барокко XVII века: Фонтана, Кастелло, Легренци. Виртуозная музыка. А до этого играли Оккегема, Обрехта, голландцев, французов, естественно, англичан, итальянцев. Это совсем не скучно в плане скорости и сложности полифонической.
Были концерты, это все было модно. Нас периодически со скрипом пускали в Малый зал Филармонии. Народ ломился на эти концерты, но цензура была резко против, потому что половина произведений на религиозные тексты.
С: Это 80-е годы? Или раньше?
АЮ: Да, начало 80-х. Самый конец 70-х, может быть, 78-й… Я года 4 до ухода в армию играл с Гольштейном.
С: Вы у него играли только на блокфлейте? Или еще на траверс?
АЮ: На блокфлейте.
С: А на траверс когда начали играть?
АЮ: На траверс я стал играть, когда уже вернулся из армии. Меня все больше интересовала старинная музыка, опять же, инструмент появился… но это отдельная история.
С: А инструмент откуда появился?
АЮ: А такой был Феликс Равдоникас[25], очень странный человек, но, безусловно, талантливый. Он сделал одну флейту просто феноменальную, которую у меня потом украли… Но это уже неважно, это история совсем не музыкальная…Точно так же он сделал виолу да гамба с нуля… На этом инструменте много кто играл, может быть, даже и Леша Иванов.
Потом флейты начал делать еще Паша Андреев[26] из ансамбля «Новая Голландия». Он делал очень приличные инструменты, я на его флейте играл, после того как первую украли. Конечно, это не такой уровень, как сейчас у Маши Изотовой[27], но все равно играющий, достаточно стройный инструмент, на котором все было достижимо. А так бы я вообще остался бы без инструмента.
После Pro anima много с кем играл. Например, был ансамбль «Барокко консорт», которым я вроде как руководил. Его вообще создавал дирижер Анджей Борейко[28], но потом он полностью ушел в дирижирование, и ансамбль остался на мне. Тогда уже был Вова Радченков, но Борейко сам хорошо владел клавишными. Он в результате стал довольно известным человеком, сейчас в Германии работает в каком-то оркестре, главный дирижер.
Итак, на меня повесили заниматься ансамблем. Я играл на флейте, со мной на барочном гобое играл фаготист Александр Файн[29], он и на фаготе играл в ансамбле, но на обычном, барочного не было, а еще на блокфлейте тоже иногда. Я его давно не видел, он в Израиль эмигрировал. Он был сильно меня старше, думаю, ему сейчас 70 с чем-то лет. Вроде как жив еще. На виоле да гамба с нами играл Боря Райскин[30]. Потом Боря уехал в Штаты и там покончил с собой, оказался никому не нужен. Возможно, были еще личные какие-то причины. В общем, грустная история. Неплохой парень был, очень талантливый.
И стало очень печально, когда Райскин и Файн эмигрировали. Особенно, Файн, его вообще некем было заменить. Барочный гобой – такая редкость.
С: Да, это и сейчас так. В Петербурге два всего барочных гобоя, Денис Быстров[31] и Костя Яковлев[32].
АЮ: Ничего не поделаешь, к сожалению. Ансамбль «Барокко консорт» существовал при Ленконцерте[33], мы очень активно делали разные программы, с вокалистами играли. Из вокалистов с нами работала Нелли Ли[34], кореянка. Она потрясающая певица, даже в советское время была востребована в Европе и была членом Почетного легиона Франции. Феноменальная певица. Вот бывают певицы: и голос настоящий, и такая культура удивительная. Я потом узнавал: она, оказывается, принадлежала императорской корейской фамилии.
И я имел счастье с ней работать. До сих пор не могу забыть. Я первый раз арию Aus Liebe из «Страстей по Матфею» Баха с ней играл. Не сыграть, когда такая певица, это просто было бы преступление. Она так пела, что хочешь не хочешь, а надо играть хорошо. Потом был такой Курмангалиев[35], любимый артист и певец Виктюка. Курмангалиев, когда в нормальном состоянии был, здорово пел, очень одаренный музыкант. Мы с ним делали французскую музыку, и это было интересно. Ещё мы делали музыкально-литературные программы с Виталием Гордиенко[36] и Алексеем Емельяновым[37]. Серьезно подходили к программам.
Может быть, ты даже помнишь, когда вы с Машей[38] играли в университетском ансамбле, у нас была такая программа «Песни Альбиона». Я по этому типу ее и делал.
С: Да, я помню, мы ее делали с актерами театральной студии СПбГУ.
АЮ: Эти были немножко экзальтированные, а Гордиенко и Емельянов – профессионалы высокого уровня. Они могли, конечно, изображать иногда сумасшествие, но очень рационально и без риска инцидентов и разрушений.
Многое было сделано ансамблем «Барокко-консорт». Мы за границу выезжали, с Гольштейном, кстати, тоже ездили: в Польшу, в Германию. В Германии играли в Шаушпильхаусе[39], это центр Берлина, серьезное место.
С: Это уже после развала Союза?
АЮ: Да, это были уже 90-е… Хотя нет. В Польшу первый раз мы поехали еще в 1989 году. В Кракове играли в королевском замке, во Вроцлаве тоже в каком-то старинном месте играли… Сразу все и не вспомнить.
В Италии были, в Триесте, и еще вокруг Северной Италии ездили. Градиска[40], область Северной Венеции, там везде старинные замки, в них и играли. Градиска – город, который Леонардо да Винчи спроектировал. В Венгрию, кажется, тоже ездили. Ансамблем Pro anima мы еще ездили на фестиваль в США, а ансамблем «Барокко-консорт» – в Утрехт, на этот знаменитый фестиваль. Там тоже что-то играли, правда, в какой-то дыре. Понятно, что нас в основной знаменитый зал не пускали, там выступали люди посерьезнее.
С: А с Владимиром Николаевичем[41] Вы как начали играть?
АЮ: Он меня приглашал, но я не был основным участником ансамбля. У Владимира Николаевича в основном семейный ансамбль, вот я ему Федю выучил, Прасковью в музыку вернул, теперь они все с ним и играют.
А «Барокко-консорт» на нынешний момент не существует, как и Pro anima, которой Гольштейн руководил. Он сказал как-то: «Все, больше мы играть не будем, я сыграл все, что хотел». Это, по крайней мере, честно.
Гольштейн – ренессансная личность, человек многогранно талантливый. Он же известный джазмен, ему даже в книге какой-то американской по истории джаза целая глава посвящена. Американцы считают, что он единственный выдающийся джазовый музыкант Советского Союза. Цфасман[42] для них никто, и Утесов[43] тоже так, попса. Потом Гольштейну джаз надоел, и он решил в старинную музыку удариться и тоже многого достиг. Это были трудные репетиции, но чему-то профессиональному именно он меня научил.
С: А на мастер-классы Вы какие-нибудь ходили? Когда на гастроли, например, ездили.
АЮ: Да
С: А у кого занимались?
АЮ: Я был на мастер-классах в США у Эвы Лижен[44]. Я с ней потерял контакт, это профессор Индиана university, в котором было мощное отделение старинной музыки. Она очень знающий человек, училась у Франца Брюггена[45], была одна из первых его выпускниц. Потом я посещал мастер-класс голландского музыканта Пауля Лентхауса, у которого свой ансамбль блокфлейт. Еще мне были очень интересны мастер-классы Рене Клементича[46], он австрийский композитор, но, судя по всему, по происхождению серб или хорват. Я у него занимался, потрясающий человек. Это что касается реальных глубоких занятий. А так посещал все, что было возможно.
С: Концерты еще можно с нотками слушать, почти мастер-класс получается.
АЮ: Да нет, я знал эти произведения, которые они играли. Это не было откровением. Откровение – это Франц Брюгген. Это как сейчас Херревеге[47]. Хотя Брюгген был еще более неожиданный, абсолютно непредсказуемый.
С: На мой вкус, Херревеге немножко вышколенный.
АЮ: Это требование времени, он добивается качества. Брюгген тоже добивался, но идеи, которые он выдавал, были феноменальные… Так же как сейчас у Жорди Саваля[48]. В интернете есть запись 7-й симфонии Бетховена, которой дирижирует Саваль – это феноменально. Это исполнение особенное, я как будто первый раз эту музыку услышал. Как будто не было до него Бруно Вальтера[49], Караяна[50], Мравинского[51]. И он на виоле да гамба играет так, что каждый раз шедевры получаются. Есть же музыканты высшего порядка, гениальные в историческом исполнительстве.
С: Я знаю, что у Вас есть коллекция старинных флейт. Расскажете про нее?
АЮ: Была коллекция. Я ее сейчас рассредоточил: что-то подарил, что-то продал. Потому что мне сейчас это мало интересно.
С: А какие там были инструменты?
АЮ: Всякие блокфлейты: барочные, ренессансные, в разных строях. Было где-то инструментов 12. Траверс флейты были, ренессансные поперечные флейты тоже. Ренессансные сейчас у Насти Федченко[52].
С: У нее же сейчас еще 432 моцартовская?
АЮ: Да, эта тоже у нее. Она увлеклась старинной музыкой, пусть играет. Вот сейчас они Страсти по Матфею играли в аутентичном варианте, она здорово играет, вполне квалифицированно. Настя выучилась в Европе и в проекте Херревеге недавно участвовала. Еще вот недавно приходила ко мне от Курензиса Аня Комарова, шикарная флейтистка. А он сказал: играем в аутентичном варианте, кто не хочет – вот дверь, можете уходить. И Аня прибежала ко мне с немножко обалдевшим видом. Говорит: «А что делать?» Как что… заниматься. Или, правда, уходить… Ну вот она в экспресс- варианте освоила траверс, я ей что-то там подсказал.
С: А траверс от металлической флейты критично отличается?
АЮ: Критично.
С: Я всегда думала, что если на металлической флейте хорошо играешь, то и там должно получаться.
АЮ: Есть общий аппликатурный принцип. И на гобое, кстати, тоже.
С: Я имела в виду звукоизвлечение. Если с ним нет проблем, то на любой флейте нет проблем.
АЮ: Ну и хороший пианист не мучается с органом. Правда?
С: Мучается.
АЮ: Но быстро приспосабливается.
С: Нет, это, скорее для клавесина верно.
АЮ: Ну вот Моцарт, как думаешь, мучился с органом?
С: Так ведь его же с детства учили.
АЮ: Хорошо, Лист мучился? Я думаю, если человек чего-то достиг на рояле, то остальное дело только практики. С флейтой, по сути, то же самое. Специфика есть своя, плюс они все еще очень разные. Одно дело старый французский инструмент с одной подачей, а вот барочный инструмент, как у Маши Изотовой, – это уже другое. А дальше классическая флейта – это уже третий инструмент. Они все очень разные, очень. Романтическая флейта – это вообще отдельная история. Флейт слишком много, они все время менялись одна за другой, каждые 15-20 лет возникала новая мода, новые течения. Хотя общий принцип один. Как клавиатура у органа, фортепиано, клавесина: одинаково устроена, но так сходу играть не получится, надо позаниматься.
Мое мнение, что тот, кто достиг какого-то серьезного профессионального уровня на фортепиано, может научиться хорошо играть на клавесине. Про обратное вот я не слышал. Рояль вообще загадочный инструмент, вот как на нем играть? Сколько пианистов в мире, и как по-разному играют. Вот сравни, как играл Рахманинов и как Глен Гульд. Как будто они люди разных планет.
С: Я в заключение хотела спросить: какой Вы видите старинную музыку в Петербурге в будущем?
АЮ: Довольно безрадостно. Вот в Москве с появлением ФИСИ теперь есть база образования, традиция. Спасибо людям, которые этим занимаются. Прежде всего, это все стало возможным благодаря авторитету Любимова[53], он, конечно, экстраординарная личность, блестящий музыкант мирового уровня. А у нас ничего так и не возникло, и в перспективе тоже пока ничего нет. Пытался Иван Васильевич Розанов[54] что-то делать, но, к сожалению, все закончилось. А потому что надо пробить в министерстве, чтобы дали финансирование, а его нет. Я вот вел факультатив в консерватории, но не интересует это все никого, к сожалению. Наш город становится культурной столицей с провинциальной судьбой.
С: Но Вы бы хотели, чтобы появилось что-то?
АЮ: Для этого нужно нормальное образование и коллектив, который будет это продвигать. Вот Курензис[55] пытается что-то делать, но, если бы это было стабильно, было бы больше толка. Должен быть круг музыкантов, а не два-три человека. В Москве есть оркестры, Pratum Integrum[56]. Я с ними играл, и это было неплохо, но даже они не дотягивают до европейских оркестров. Вот как Херревеге делает: со всей Европы собирает сливки. У него сидят музыканты, которые уже все знают и, возможно, не в первом поколении играют старинную музыку. А у нас это все отстает примерно лет на 50. В Европе в 70-е годы в залах тоже пожимали плечами, когда слышали историческое исполнительство. Франца Брюггена в США считали сумасшедшим. На концерты Альфреда Деллера[57] ходили «любители странных звуков». Вот у нас сейчас все то же самое. Вот был фестиваль Early Music, был прекрасный ансамбль Владимира Федотова[58] Ars consoni, и все сгинуло. Теперь это уже история. В Москве еще что-то сейчас интересное происходит. А в Петербурге надо просто радоваться тому, что еще не все пропало.
С Александром Юрьевичем Кискачи беседовала Александра Веткина
[1] Владимир Радченков (1962-2015) – композитор, клавесинист, джазовый музыкант, окончил Ленинградскую государственную консерваторию по классу композиции у профессора Б. Тищенко, выступал как в составе ансамблей старинной музыки, так и соло на клавесине
[2] ХТК – Хорошо темперированный клавир. Сборник из 48 клавирных прелюдий и фуг И.С. Баха. Сборник состоит из двух томов, в каждом из которых 24 пары прелюдий и фуг, охватывающих все мажорные и минорные тональности.
[3] Самарий Ильич Савшинский (1891-1968) – советский пианист и педагог, профессор Ленинградской консерватории, ему принадлежит ряд методических работ по исполнительской практике.
[4] Моисей Яковлевич Хальфин (1907-1990) – советский пианист и педагог, профессор Ленинградской консерватории. Лауреат второй премии Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей (1933), вел активную концертную деятельность в качестве солиста и в составе ансамблей
[5] Леонид Владимирович Николаев (1878-1942) – советский пианист, педагог и композитор, народный артист РСФСР, доктор искусствоведения. Воспитал плеяду известных музыкантов, среди которых Владимир Софроницкий, Дмитрий Шостакович, Мария Юдина
[6] Наталья Михайловна Зазнобина – флейтист, педагог, выпускница Ленинградской консерватории, заслуженный работник культуры РФ
[7] ОКФ – общий курс фортепиано, обязательная дисциплина для обучающихся на других музыкальных инструментах
[8] Наталия Иосифовна Броверман (даты жизни автору неизвестны), выпускница Ленинградской консерватории, ученица Н.И. Голубковской.
[9] Вера Зусман (р. 1956) – советская и американская пианистка и педагог, выпускница Ленинградской консерватории
[10] Анатолий Александрович Королёв (р. 1949) – советский и российский композитор, заслуженный деятель искусств РФ. Выпускник Ленинградской консерватории по классу хорового дирижирования и композиции
[11] Валентина Сергеевна Федосеева (1937-2022) – музыковед, педагог, заслуженный работник культуры РФ, директор ССМШ (средняя специальная музыкальная школа) с 1994 по 2016 годы.
[12] Евгений Маркович Иршаи (р. 1951) – советский и словацкий композитор, выпускник Ленинградской консерватории по классу композиции и фортепиано. С 1979 член Союза композиторов СССР. В 1991 году эмигрировал в Словакию
[13] Аркадий Штейнлухт (р. 1949) – советский и российский дирижер, выпускник Ленинградской консерватории. В настоящее время дирижер Детского музыкального театра «Зазеркалье», художественный руководитель оркестра ССМШ
[14] Александр Ааронович Кнайфель (1943-2024) – советский и российский композитор, заслуженный деятель искусств РФ, выпускник Московской консерватории по классу виолончели (учился у М. Ростроповича) и Ленинградской консерватории по классу композиции
[15] Александра Михайловна Вавилина (1928-2021) – советская и российская флейтистка, педагог. Выпускница Ленинградской консерватории, солистка ЗКР симфонического оркестра Ленинградской филармонии, профессор Санкт-Петербургской консерватории
[16] Музыка П.И. Чайковского из сборника «Детский альбом»
[17] Музыка П.И. Чайковского из сборника «Детский альбом»
[18] Владмир Иванович Цытович (1931-2012) – советский и российский композитор, пианист и музыковед, заслуженный деятель искусств РСФСР. С 1957 года член Ленинградского отделения Союза композиторов, профессор Санкт-Петербургской консерватории
[19] Анатолий Павлович Милка (р. 1939) – советский и российский музыковед, доктор искусствоведения. Профессор Санкт-Петербургской консерватории и Санкт-Петербургского государственного университета
[20] Иосиф Яковлевич Пустыльник (1905-1991) – советский композитор, скрипач, педагог, музыковед. Выпускник Одесской консерватории, преподаватель Ленинградской консерватории, автор фундаментального научного труда «Хрестоматия по канону»
[21] Аарон Львович Островский (1905-1985) – педагог, музыковед, кандидат искусствоведения, заслуженный деятель культуры Узбекской ССР. Выпускник и преподаватель Ленинградской консерватории, автор учебников по сольфеджио и методических пособий по развитию музыкального слуха.
[22] Рейн Генрихович Лаул (1939-2022) – советский, российский и эстонский композитор, музыковед, автор трудов по теории и анализу музыкальной формы, выпускник и преподаватель Ленинградской консерватории
[23] Геннадий Львович Гольштейн (р. 1938) – советский джазовый музыкант (саксофонист, флейтист, кларнетист), аранжировщик, композитор и педагог. Основатель оркестра «Саксофоны Санкт-Петербурга», ансамбля старинной музыки «Pro anima». Среди учеников Г.Л. Гольштейна Игорь Бутман, Роман Капорин
[24] Нидерландская школа (франко-фламандская школа) – группа композиторов французского и фламандского происхождения. Основа их композиционной техники – полифония строго стиля
[25] Феликс Равдоникас (1937 - 2011) – российский музыковед, музыкант, композитор, художник-график, актер, математик, этнограф, мастер по изготовлению старинных флейт и других музыкальных инструментов
[26] Павел Андреев – флейтист, мастер музыкальных инструментов. Выпускник Ленинградской консерватории, ученик Владимира Федотова, участник ансамбля Ars consoni, основатель ансамбля старинной музыки «Новая Голландия», независимый консультант Музея музыкальных инструментов
[27] Мария Изотова (р. 1987) – флейтистка, выпускница Санкт-Петербургского музыкального училища им. Римского-Корсакова (класс А.Ю. Кискачи), основатель ансамбля старинной музыки Una Volta, приглашенный музыкант Мариинского театра, различных ансамблей старинной музыки (Prattica Terza, Pratum Integrum, The Pocket Symphony)
[28] Андрей Викторович Борейко (р. 1957) – российский дирижер, выпускник Ленинградской консерватории, лауреат международных конкурсов дирижеров. В настоящее время работает в качестве главного дирижера и художественного руководителя в Naples Philharmonic orchestraво Флориде и в Варшавском национальном оркестре
[29] Александр Файн (р. 1957) - советский и израильский фаготист и педагог, выпускник Ленинградской консерватории. В настоящее время работает в Израиле в Jerusalem Baroque orchestra.
[30] Борис Райскин (1963-1997) – виолончелист, композитор, один из основателей коллектива «Барокко-консорт»
[31] Денис Викторович Быстров (р. 1977) – российский гобоист, выпускник Ленинградской консерватории, играет как на современном гобое, так и на исторических гобоях в составе разных коллективов. Преподаватель Санкт-Петербургской консерватории.
[32] Константин Яковлев (р. 1985) – российский фаготист, гобоист, выпускник Санкт-Петербургской консерватории, обучался в Высшей школе музыки Франкфурта-на-Майне по классу старинного гобоя. Сотрудничает со ансамблями старинной музыки (Prattica Terza, Pratum Integrum, The Pocket Symphon, «Новая Голландия», «Солисты Екатерины Великой», Una Volta)
[33] Ленконцерт – сейчас Петербург-концерт – государственная концертная организация Северо-Западного региона. Создана в 1930 году.
[34] Нелли Ли (1942-2015) - советская и российская певица и педагог, заслуженный деятель искусств РФ. Выпускница Ленинградской консерватории, была солисткой Ансамбля солистов оркестра Большого театра, преподавала в Национальной консерватории в Сеуле, в музыкальном училище Римского-Корсакова
[35] Эрик Салимович Курмангалиев (1959-2007) – советский, российский и казахский певец, первый контратенор СССР
[36] Виталий Васильевич Гордиенко (р. 1955) – советский и российский актер
[37] Алексей Емельянов (р. 1953) – советский и российский актер, специализируется на литературной эстраде.
[38] Имеется в виду Мария Изотова
[39] Большой Шаушпильхаус – в настоящее время несуществующий театр в Берлине, здание было снесено в 1985 году.
[40] Имеется в виду Градиска-д’Изонцо
[41] Имеется ввиду В.Н. Шуляковский
[42] Александр Наумович Цфасман (1906-1971) – советский пианист, композитор, аранжировщик, дирижер, один из родоначальников советского джаза
[43] Леонид Осипович Утесов (1895-1982) – советский эстрадный артист, дирижер, руководитель оркестра
[44] В настоящее время автор не нашел материалов для биографической справки
[45]Франц Брюгген (1934-2014) – нидерландский блокфлейтист, дирижер, музыковед. В 1981 году создал «Оркестр XVIII века»
[46] Рене Клементич (1928-2022) – австрийский композитор, флейтист, клавесинист, органист, музыковед и дирижер, один из отцов-основателей европейского исторического исполнительства. Руководитель ансамбля старинной музыки Clemencic Consort
[47] Филипп Херревеге (р. 1947) – музыковед и дирижер, самый известный представитель исторически ориентированного исполнительства
[48] Жорди Саваль (р. 1941) – испанский гамбист, дирижер, один из известных представителей исторический ориентированного исполнительства
[49] Бруно Вальтер (1876-1962) – немецкий оперный и симфонический дирижер и пианист, сделал ряд хрестоматийных записей
[50] Герберт фон Караян (1908-1989) – австрийский дирижер, оставил после себя одну из обширных дискографий
[51] Евгений Александрович Мравинский (1903-1988) – советский дирижер, пианист и педагог
[52] Анастасия Федченко – флейтистка, выпускница Санкт-Петербургской консерватории, студентка ScholaCantorum в Базеле, приглашенный музыкант MusicAeterna и Utopia (Т. Курензис), Orchester des Champs (Ф. Херревеге) и других коллективов, придерживающихся исторический ориентированного исполнительства
[53] Алексей Борисович Любимов (р. 1944) – российский пианист, клавесинист, органист и педагог. Народный артист РФ, профессор ФИСИ, один из ярких представителей современного российского исторически ориентированного исполнительства
[54] Иван Васильевич Розанов – пианист, клавесинист, музыковед и педагог. Профессор кафедры органа и клавесина СПбГК и кафедры органа, клавесина и карильона СПбГУ, автор большого количества научных работ по исполнению музыки барокко.
[55] Теодор Курензис (р. 1972) – греческий и российский дирижер, создатель и художественный руководитель оркестра и хора MisicaAeterna
[56] Pratum Integrum – оркестр, исполняющий старинную музыку на копиях старинных инструментов и придерживающийся исторически ориентированного исполнительства. Художественный руководитель и дирижер – Сергей Фильченко
[57] Альфред Деллер (1912-1979) – британский певец, контратенор, руководитель певческого ансамбля Thr Deller Consort
[58] Владимир Петрович Федотов (1942-2008) – флейтист, артист оркестра Ленинградского государственного театра оперы и балета им. С. М. Кирова и заслуженного коллектива России Академического симфонического оркестра Ленинградской филармонии. Основатель ансамбля барочной музыки «ARS CONSONI»