Это событие радикально изменило устоявшийся образ жизни супругов. Начались зарубежные командировки молодой способной журналистки, порой довольно длительные, которые различным образом складывались или пересекались с командировками Алексея, правда не за границу, а чаще всего на Урал. Супруги порой не виделись неделями, а то и месяцами, каждый раз подтверждая действенность всех трёх пунктов давнего решения семейного совета. Алексей переехал в свою «хрущёвку», где вкалывал зверски и в тридцатитрёхлетнем возрасте с блеском защитил докторскую диссертацию. На этот раз банкет был более скромным, чем после защиты кандидатской, по разным причинам: год назад умер «Большой папа», а Ирина была в длительной зарубежной командировке; к тому же свирепствовал грипп и было много больных. Время побежало дальше.
Ощущал ли Ильин всю полноту человеческого счастья? В той части самосознания, которая отвечает за разум, а у технаря она главная, безусловно да. Но была у него, как у каждого смертного, иная часть, которая именуется личной жизнью. В этой части, как говорят, действуют свои правила и законы, причём, нередко индивидуального, а то и вовсе уникального характера. Так вот в ней, в этой самой части, Ильин, подобно многим мужчинам, испытывал, в общем-то распространённую (скажут наивную) потребность быть нужным женщине; конечно же не вообще женщине, но той, которая вымечталась ему в его долгих одиноких думах и фантазиях. Такая женщина обычно называется женой. Законная его супруга, разумеется, не соответствовала этой категории.
Гораздо большие человеческие страдания испытывал на семейном фронте "большой папа", но в отличие от Ильина, Терентий Ефремович чувствовал себя лишённым надежд на благоприятные изменения. Последние годы жизни он гордился зятем, ставшим заметной фигурой в научном мире, но всем своим больным сердцем ощущая чересчур вольные устремления дочурки (преимущественно в западном направлении), уже начинал бояться "потерять Алёшку" (так он называл Ильина), ставшего ему дорогим и близким. Ильин, со своей стороны, так же не скрывал чувств сердечности и благодарности, понимая, что блестящей карьерой во многом обязан заботам и вниманию Терентия Ефремовича; когда же его не стало, Ильин ощутил, как оборвались последние нити, связывавшие его с чуждым ему миром.
Ильин довольно часто бывал в Свердловске; из Москвы чаще всего через аэропорт Кольцово, а обратно на поезде «Урал». Было начало июня, когда тридцатипятилетний учёный Алексей Леонидович Ильин пасмурным утром прибыл на железнодорожный вокзал, быстро нашёл свой вагон и вошёл в купе, когда до отправления поезда оставалось десять минут. Место Ильина было на нижней полке слева, на верхних полках лежали небольшие чемоданчики, владельцами которых по-видимому были двое молодых парней, стоящих у окна напротив купе, на нижней полке справа сидели две женщины: первая сидела у окна и держала в руках костыли (ей было на вид лет двадцать пять), вторую (в возрасте около шестидесяти или немного постарше) Ильин определил, как провожающую. Между женщинами шёл странный диалог: старшая уговаривала младшую, называя её Наташей, возвратиться домой, пока не поздно; младшая, называя старшую тётей Бирой, говорила, что всё уже решено. Ильин вышел из купе и прошёл в тамбур. За три – четыре минуты до отправления к Ильину обратилась та самая дама, которую Наташа называла тётей Бирой: «Молодой человек, очень вас прошу, приглядите за Наташей; она инвалид и едет по приглашению больницы на лечение, не дождавшись специализированной транспортировки таких больных. Это чистая авантюра, но мне, как вы слышали, отговорить её не удалось, вот мой телефон, умоляю, позвоните мне завтра». Проводник попросил провожающих выйти, поезд тронулся.
Возвратясь в купе, Ильин достал из дипломата технический журнал и углубился в чтение. Лежавшая напротив женщина, которую звали Наташа, читала Генриха Бёля. Было около часа дня, когда Ильин решил пообедать и направился, по обыкновению, в вагон-ресторан. Возвратившись, он застал попутчицу за поеданием куриной ножки; на предложение принести чай, она с благодарностью согласилась. Дабы не смущать женщину, Ильин вышел в коридор, постоять у окна. Минут через пятнадцать дверь купе отворилась, женщина вышла и пошла на костылях по коридору, направляясь, по-видимому, в туалет. Ильин, содрогнулся, ничего подобного он не видел; слово «пошла» никак не соответствовало способу перемещения этой невысокой худенькой, глубоко несчастной женщины. Ильин словно сам ощущал, как тяжело даётся ей каждый шаг; правая нога, казалось, и вовсе вот-вот перестанет функционировать. Она вышла из туалета, Ильин подбежал и предложил ей опереться на его руку её правой рукой; она благодарно согласилась, и они совместно преодолели оставшуюся часть пути.
Наташа лежала лицом к стене на левом боку, время от времени поглаживая правое бедро. «Наташа, - заговорил Ильин, - для дальнейшего мне необходимо вам представится: Алексей Леонидович. Женщина, которую вы называли тётей, просила меня, при необходимости, оказывать вам помощь. Не хочу быть навязчивым, но, если вам потребуется встать и идти, предлагаю вам свою помощь. И ещё: когда я вижу что-то совершенно неправильное и непонятное, хотелось бы это сначала понять, а затем, возможно, попытаться исправить; вы готовы пойти на контакт?» Она повернулась и легла на спину. «Алексей Леонидович, - после паузы обратилась Наташа, - вы живёте в Москве или в Свердловске?» - «В Москве» - «И вы действительно готовы помочь мне?» - «Разумеется; как я понимаю, вы едете на лечение, так что поступаете к нам, ну что ли, в качестве гостьи столицы.» - «Тогда мне придётся рассказать мой длинный рассказ.» - «Ну так у нас впереди почти сутки», - улыбнулся Ильин.
«Три года назад я была совершенно здорова и счастлива. Я, осилив педучилище, работала учительницей в младших классах и вышла замуж. Мы с мужем занимали одну из комнат в двухкомнатной квартире моих родителей. Чтобы получить отдельную квартиру, как говорил муж, по линии поддержки молодёжи, он выписался из квартиры своих родителей и прописался в маленькой комнате в коммунальной квартире, где жила ещё семья. Он сказал, что всё организовал и через год мы получим отдельную квартиру, если я выпишусь из родительской и пропишусь к нему в коммуналку. Я так и сделала.»
Наташа, вдруг, села, опустив ноги на пол и положив вздрагивающие руки на столик. Она проглотила слезу, пытаясь справиться с охватившим её волнением. Наконец, взяв себя в руки, продолжила: «Случилось страшное несчастье: автобус, на котором я ехала с мужем и родителями на экскурсию по «Золотому кольцу» во время летнего отпуска, сорвался с моста и разбился. Муж практически не пострадал, папа с мамой погибли, я – калека. Помню только, как в какой-то районной больнице молодой хирург говорил мужу о необходимости срочной ампутации моей правой ноги и приговор: прикована к постели. Очнувшись в светлой палате, я ощупала ногу и вздохнула с облегчением: цела. Уже гораздо позже я узнала, что на моё счастье, как раз в это время ту районную больницу инспектировал известный московский хирург Дмитрий Степанович Бронштейн, который срочно забрал меня в московскую клинику и сделал операцию, так что очнулась я, как оказалось, в Москве.
Лечение шло тяжело. Но приговор был изменён на инвалидную коляску. Через два месяца меня выписали и доставили в Свердловск в коммунальную квартиру. Муж опять прописался к своим родителям и сразу же подал на развод. Он плакал, просил прощения, в общем-то я всё понимала. При выписке Дмитрий Степанович дал мне методику и список специальных упражнений для ног. Он сказал, что можно ещё «попробовать особым образом воздействовать на периферийную двигательную систему», - медленно процитировала Наташа и продолжала, - Дмитрий Степанович сказал также, чтобы я раз в квартал делала снимки и, организовал их пересылку с тем, чтобы определить возможность следующей операции.
То, что я после выписки вернулась не в родительскую квартиру, а в маленькую комнатку в коммуналке, оказалось благом. Просто сказочно повезло с соседями. Тётя Бира мне не тётя, просто у неё трудновыговариваемое отчество, вот она и разрешает так себя называть; с ней ещё живёт дочь Лика – моя ровесница. Если бы не они, не знаю, как бы вообще могла я прожить; сегодня ближе и роднее их у меня никого нет. За два с половиной года, которые они мучились со мной (хотя очень бранятся, когда я так говорю), им удалось буквально, поставить меня на ноги; мне ведь была предписана только инвалидная коляска. А полгода назад я впервые прошла по квартире; конечно с трудом, на костылях, но прошла. Это событие стало результатом ежедневных изнурительных тренировок по методике, которую дал мне Дмитрий Степанович. А весь май, когда тётя Бира или Лика вывозили меня на прогулку, я под их присмотром ходила по пятнадцать, а то и по двадцать минут. И вот неделю назад от Дмитрия Степановича пришёл вызов на операцию. В нашей больнице и поликлинике сказали, что организуют мою доставку в Москву через четыре недели. Я решилась ехать самостоятельно, взяв с собой копию вызова. План был такой: доехать до Москвы, переночевать на вокзале, а утром на такси в больницу. Цель одна – встретиться с Дмитрием Степановичем. Тётя Бира, когда узнала мой план, назвала меня авантюристкой, и как я теперь вижу, - была права. Всё, что она могла для меня сделать, — это, наготовить мне еды и отвезти на такси на вокзал. Она хотела отправить со мной дочь, но Лику вчера с воспалением лёгких положили в больницу». Наташа умолкла и устало прилегла, закрыв глаза. Ильин попытался продолжить чтение статьи, но мозг наотрез отказывался размышлять о чём-либо, кроме Наташиного рассказа. Размышления эти кругами и зигзагами, но упорно приводили к единственному выводу; наконец внутреннее решение было принято.
«Алексей Леонидович, - прервала молчание Наташа, - вы, как я вижу, человек опытный и сильный; я сейчас очень нуждаюсь в совете, что мне делать?» Голос её дрожал, чувствовалось сильнейшее нервное напряжение. «Нет, Наташа, - как можно спокойнее возразил Ильин, - вы, в вашем положении, нуждаетесь не в советах, а в реальной физической и организационной помощи и я готов вам её оказать, разумеется, если вы будете меня слушаться, а вердикт мой таков: без меня – ни шагу. Согласны?» - «Конечно», - отвечала она, с улыбкой вытирая слёзы.
Подошло время ужина, и Ильин ушёл в вагон-ресторан, а Наташа достала припасы и села за столик; есть не хотелось, но она заставила себя съесть бутерброд с ветчиной и сыром. Вернулся Ильин с двумя стаканами чая. «Как вы себя чувствуете?» - спросил он. «Сейчас ничего, нормально», - улыбнувшись, ответила Наташа. Начинало темнеть, из соседнего купе возвратились парни, слегка опъянённые пивом и длительной карточной игрой; забрались на свои верхние места и быстро уснули.
«Пора готовиться к ночлегу, - посмотрев на часы, сказал Ильин, - возьмите всё необходимое, я провожу вас, но… знаете Наташа, ей богу, было бы правильнее и спокойнее, если бы вы согласились, чтобы я доставил вас туда и обратно на руках, ваша комплекция, извините, позволяет мне осуществить это мероприятие».
Наташа засмущалась, застеснялась и наотрез воспротивилась. Ильин не настаивал и поход прошёл, в его комментариях «на три с минусом». Пожелав Наташе «доброй ночи», он накинул на плечо полотенце, взял всё что нужно, погасил в купе свет и вышел. После водных процедур Ильин стоял и стоял у открытого окна напротив своего купе, не в силах отвлечься от внезапно обрушившихся на него доселе неведанных ему мыслей, чувств и забот. Он потом ещё долго не мог заснуть, а проснувшись от резкого толчка поезда, бросил взгляд напротив, - попутчицы на месте не было; его охватила тревога.