Я прекрасно помню свой первый день в школе. Помню толпу взволнованных, нарядно одетых детей на первой школьной линейке. Помню детали гардероба: белые колготки с узорами, блестящие лакированные туфли, чёрную плиссированную юбку до колен и блузку с кружевным воротником. На спине – розовых рюкзак с принцессой, а в руках – букет пышных жёлтых цветов с мелко-игольчатыми соцветиями – кажется, то были астры. Помню мальчика, заговорившего со мной первым – именно с ним мы потом сидели три года подряд за одной партой; с ним же я впервые поцеловалась на дискотеке в восьмом классе. Помню наивную детскую песенку про пёрышко и тетрадь, звучавшую с хрипотцой из-за неправильной настройки звука. А ещё – звон колокольчика. Им энергично размахивала белобрысая девчонка, сидевшая на плече у высокого одиннадцатиклассника. Они репетировали финальный выход, то и дело проходя мимо нас. Я ей тогда страшно завидовала, ведь сотни глаз смотрели только на неё.
Даже сейчас, спустя столько лет, я помню множество мельчайших деталей того дня. Не помню я только одного.
Свою первую учительницу.
И только сейчас, роясь в памяти как в старинном сундуке, я начинаю понимать, как же так получилось.
Первого сентября отец разбудил меня пораньше, чтобы сделать причёску.
Папа завязал два больших белых банта на тугих чёрных косах. Получилось на удивление аккуратно, будто он всю жизнь только и делал, что заплетал девичьи косы. Зря бабушка волновалась, что он не справится. Она очень переживала, что не сможет прилететь ко мне на первый звонок. Бабушка жила в Новосибирске. Мы с ней нечасто виделись, но она тепло относилась ко мне. А вот с мамой моей мамы мы жили в одном городе, поэтому виделись довольно часто. Впрочем, это её не радовало. Если я замечала её вдалеке и приветливо махала рукой, тота бабушкаделала вид, что не замечает меня и, озираясь по сторонам как испуганный воришка, скрывалась с места преступления. Тогда я не понимала, почему так происходит, и сильно из-за этого расстраивалась.
– Почему бабушка меня не любит? – спрашивала я у папы.
– Она любит, – говорил он, вздыхая, – но по-своему.
Было обидно. Но у меня был папа, самый лучший в мире папа. Он читал мне сказки на ночь и рассказывал классные истории про Розового Слона.
– Дашутка, скорее ложись спать. Как только ты уснёшь, я полечу в Африку и принесу тебе бананы!
Само собой, я просилась в Африку вместе с папой. Но он с загадочной улыбкой объяснял, что детям в Африку полететь никак нельзя. Для этого надо сначала выучиться в школе. И вот тогда можно уже будет и полететь куда захочешь.
– А пока ты маленькая я, так и быть, слетаю для тебя в опасную Африку и попрошу у самого высокого жирафа сорвать тебе банан.
– И шоколадный киндер от Розового Слона, – говорила я.
Розовый Слон передавал самые вкусные подарки.
– И шоколадный киндер, – отец делал вид, что запоминает. – А теперь скорее в постель! Иначе я не успею ничего для тебя нарвать.
Магическое перемещение отца в загадочную Африку, где шоколадные яйца с игрушками внутри растут прямо на деревьях, было возможно лишь если я всё делала как надо: съедала манку, убирала игрушки, добросовестно чистила зубы и вовремя ложилась спать. Тогда магия срабатывала, и на утро у моей кровати я находила подарки от жирафов, зебр, бегемотов и слонов. Само собой, я очень хотела пойти в школу, заранее дав себе зарок учиться на одни пятёрки, чтобы папа однажды взял меня с собой в волшебный полёт.
– Пап, мне надо в туалет, – шепнула я на ухо родителю.
– Дашутка, потерпи чуть-чуть, – он наклонился ниже. – Сейчас директриса скажет речь и первая учительница поведёт вас в класс. Буквально минутка.
Минутка затянулась. Директриса советской закалки добросовестно подготовилась к напутствию первоклашкам, которым, к сожалению, не посчастливилось стать пионерами, но которым всё равно не помешает познакомиться с заветами партии. Всё это было бы очень увлекательно, если бы не тонкие капроновые колготки и такая же тонкая шифоновая блузка в прохладный осенний день. Я перемёрзла и, стояла, переминаясь с ноги на ногу.
– Пап!
Отец сообразил, что если он не придёт мне на выручку, то я оконфузюсь перед всеми прямо на линейке. Он сказал кому-то из толпившихся учителей, что мы сейчас вернёмся, и отвёл меня в ближайший школьный туалет.
– Поторопись, Дашутка! – сказал он мне, когда я вышла из комнаты с синей буквой «Ж». – Руки помыла?
– Ага.
– С мылом?
– Да.
Мы побежали обратно. Но, к сожалению, мы опоздали: учительница уже увела мой класс.
– Не расстраивайся! – он тут же пресёк мой всхлип. – Сейчас отведу тебя в класс.
Мы развернулись и опять побежали в школу. Папа нервничал. Он торопился на работу, то и дело нетерпеливо поглядывая на часы. Школьный охранник объяснил нам, как пройти к кабинетам, где учатся младшие классы.
– Первый этаж. Прямо по коридору. Потом повернуть налево. Вам нужен седьмой кабинет.
– Спасибо! Доча, дойдёшь? Мне уже пора!
Он чмокнул меня в лобик и умчался, как гепард в саванну в поисках пропитания для голодного детёныша.
Ему было трудно. Я знала, что ему было трудно, хотя он при мне бодрился и старался шутить.
С тех пор, как не стало мамы, у него была только я.
Я отпустила отца со спокойным сердцем, будучи уверенной, что без проблем найду свой класс. Но и тут всё пошло не как надо. Не знаю, как так вышло, но я заблудилась. Прошло минут пятнадцать после первого звонка. Дети давно сидели в классах. И только я, одна-одинёшенька, не могла найти нужный кабинет. В тот момент я почувствовала себя такой несчастной! Мне хотелось расплакаться.
– Ты случайно не заблудилась? – я вдруг услышала нежный голос. – Как тебя зовут?
Я подняла заплаканные глаза. Сквозь слёзы, я увидела молодую женщину в строгом тёмно-синем платье. Она тронула меня за плечо.
– Из какого ты класса?
– 1ААААА, – я всхлипнула и икнула одновременно.
– Тогда тебе в мой класс, – сказала она. – Я твоя учительница, Елена Дмитриевна.
Я посмотрела на неё как на ангела, спустившегося мне на подмогу с небес. Елена Дмитриевна взяла меня за руку. Ладонь тёплая, по-матерински мягкая. Я обратила внимание на её маникюр – вернее, на его отсутствие. У большинства знакомых мне женщин были ухоженные руки с длинными вычурными ногтями, покрытыми яркими лаками – красным, вишнёвым, пурпурным с золотом… Надушенные женщины – те, что кокетливо общавшись с моим отцом-вдовцом, – иногда клали руку на мою голову, или нежно, как они думали, трепали за щёчку. Эти женщины казались мне злыми ведьмами, имевшими коварное намерение отнять у меня единственного родного человека. Их улыбки были приторными как безе, духи – противными, а ногти – уродливыми. Я вздрагивала всякий раз, если одна из них касалась моего лица ладонью с длинными заострёнными когтями. Меня не покидало чувство, что они – хищные птицы, что хотят вытащить когтями мои глаза.
А у Елены Дмитриевны были красивые ногти: чистые, розовые и блестящие, без покрытия и золотых колечек. Моя первая учительница почти не носила украшений, если не считать неприметных серёжек-гвоздиков в ушах. У неё были добрые карие глаза и открытая улыбка. У неё было тёмно-русое каре с гладкой чёлкой. Прическа шла ей. Елена Дмитриевна была очень молода. Чуть за двадцать, не более. Тонкая, высокая и при этом немного угловатая как школьница. Казалось, что она сама ещё вчера сидела за партой.
Елена Дмитриевна привела меня в класс и познакомила с другими ребятами. Обычно мне требовалось много времени, чтобы освоиться в компании ровесников. В первый день мы немного стеснялись, но позже подружились. Сторонясь, я села за отдельную парту.
В тот день у нас толком не было уроков: на первом занятии состоялось знакомство, а после короткой перемены мы выучили забавную считалку и сели рисовать свою семью.
– Покажете мне рисунок завтра?
– Да! – радостно отозвались дети.
– Даша, а ты придёшь к нам завтра? – спросила Елена Дмитриевна.
Почему-то она решила спросить меня об этом лично. Возможно, Елена Дмитриевна подумала, что я не хотела идти в школу, поэтому сбежала с линейки.
– Да, – пробормотала я, немного смутившись.
– Вот и славно! – учительница лучезарно улыбнулась и посмотрела в окно. Солнечный луч упал на её лицо: она так и светилась от счастья.
– И мы тоже придём, Елена Дмитриевна!
Дети бросились к ней, затолпились. Они обнимали свою первую учительницу, сжав её в плотное кольцо. Я была слишком застенчива, и не решилась её обнять, продолжая смотреть в углу и смотреть на неё глазами, полными искреннего восхищения.
– Тебе понравилась твоя учительница? – спросил меня папа, забирая у школьного выхода после первого учебного дня.
– Да! – мои глаза сияли.
На следующем уроке нас учили писать и читать. А ещё мы пели песню про весёлых зверей, гулявших по Африке. Песня мне понравилась. На дом я получила первое задание: нарисовать животное. Мне пришлось как следует потрудиться. Я хотела, чтобы рисунок вышел идеальным, чтобы Елена Дмитриевна похвалила меня.
– Прекрасный слон, Дашенька! Молодец!
Розовый слон улыбался. И я улыбалась. А я нечасто улыбалась с того момента, как не стало мамы.
Елена Дмитриевна была ко мне очень добра. За несколько дней, что я провела с ней, я почувствовала себя по-настоящему нужной. У меня был прекрасный папа, самый лучший на свете. Но, увы, этого оказалось недостаточно.
Даже самый лучший на свете папа не может заменить маму.
Я тянулась к Елене Дмитриевне сильнее, чем другие дети. Я нуждалась в ней больше, чем кто бы то ни было. И она не возражала. Порой мне казалось, что она уделяет мне больше внимания, чем другим ребятам. Конечно, учительница любила всех своих учеников.
И всё же порой я ощущала, что она смотрит на меня особым взглядом – и вздыхает украдкой, будто знает какую-то тайну, которую не может рассказать.