Казачьи войска великая сила! Особенно, если это донские казачьи полки всех трёх очередей! Лейб-гвардейские полки и первые семнадцать именных номерных полков всегда на страже и всегда впереди! Да и полки второй и третьей очередей тоже в состоянии изменить положение на полях сражений в пользу Российской императорской армии.
Донскому казаку при встрече всегда задавалось два вопроса: из какой станицы он родом и в каком полку служил. От ответов на них сразу становилось ясно, что за представитель казачьего рода-племени стоит перед собеседником. Выходцев из лейб-гвардейских полков сразу было видно по высокому росту и особой выправке. Это сказывалась шагистика в многошереножном строю на огромном множестве парадов и смотров.
А полчанин из номерного, того, что поближе к полусотне, тот больше напоминал ополченца. Как ни крути, а возраст уже за тридцать, и погрузневшая фигура, в которую очень трудно вернуть былую строевую красоту и осанку. Такой казак куда больше думал о своём хозяйстве и о семье, оставленных в родной станице, чем о воинской службе.
Как раз такие казаки, призванные из хутора Швечиков станицы Гундоровской и оказались в 45 Донском казачьем полку в начале осени 1915 года, когда уже вовсю шло стратегическое отступление русской армии на всех западных землях империи.
В самом начале битвы за небольшой белорусский город Сморгонь, в сентябрьские дни 1915 года, у казаков 45 Донского казачьего полка была важная задача стоять непроницаемой завесой на пути наступления неисчислимых немецких орд. А путей было много, очень много. Начиная от шоссе на Молодечно и Минск, и заканчивая полевыми дорогами, которые проходили по лесам между деревушками под местечком Сморгонь.
Такое уютное слово – местечко! Полковая колонна проследовала по нему ещё до его беспощадного и почти полного разрушения. Через полгода непрерывных боёв от домов обывателей остались только торчащие трубы, а сама Сморгонь была располосована глубокими окопами противоборствующих сторон. К началу апреля 1916 года поредели ряды 45 полка и не в лихих кавалерийских атаках, а в окопных боях, разведках и вылазках. К этому времени казаки больше всего стали бояться такой смерти в бою, где вместо винтовок, карабинов, пулеметов и орудий всех калибров применялся удушливый газ.
Страх перед ним испытывали почти все. Даже полковой священник отец Аристарх, хотя, конечно, никому и никогда не мог признаться в этом.
Сын настоятеля Свято-Серафимовской церкви хутора Швечиков отца Евлампия он по семейной традиции закончил Новочеркасскую духовную семинарию, но сразу по её окончании прихода не получил и занимал место законоучителя в одной из школ станицы Каменской. В самом начале Великой войны Аристарх изъявил добровольное желание отправиться на войну полковым священником сформированного в окружной станице 45 полка.
Запомнился момент прощания на железнодорожной станции. Отец и сын стояли друг напротив друга возле чёрного паровоза, пускавшего клубы пара, которые то и дело скрывали две фигуры в одинаковых церковных облачениях. Разве что у сына Аристарха вседневная ряса была поновее, а не выгоревшая на солнце как у отца.
Отец Евлампий, приобняв сына, так напутствовал своего воспитанника:
- Сын мой дорогой! Помнишь как звучит незабвенный девиз: «За веру, царя и Отечество! Вера то на заглавном месте! Береги себя и пусть тебя хранит наперсный крест, наша семейная реликвия.
Полковому священнику, по согласованным с воинским начальством правилам, следовало находиться на правом фланге общего строя вместе с штаб-офицерами. Однако, Аристарх этим не ограничился. По хорошему, не теряя своего лица и особого положения, сдружился с офицерами и с целью упрочения своего авторитета среди окормляемого казачьего воинства не раз отправлялся на передовые позиции, занимаемые взводами и сотнями. Конечно, без приключений не обошлось.
Однажды группа офицеров попала под сильный артиллерийский обстрел. Все в рассыпную и побыстрее стали отыскивать любые укрытия. Отцу Аристарху по его сану совсем не положено бегать вприпрыжку и ронять своё тело в издалека видной чёрной рясе на землю и потому он продолжил своё неторопливое шествие до ближайшей опушки леса. Но после того, как столб земли поднялся совсем рядом, всё же побежал со всех ног, налетел на торчащий из-под земли корень и располосовал им рясу ниже пояса. Сразу стало видно белое исподнее белье. Конфуз, да ещё какой! Казаки быстро поднесли брезентовый полог, на котором они лежали в секрете и обмотали нижнюю половину фигуры батюшки. Службу, конечно, в таком виде править было нельзя, а передвигаться можно. Многие видели всё это, но смеялись без издёвки и не злобно. Батюшка то наместник Божий, над ним потешаться нельзя. Бог покарает!
Понимать нужно было, что казаки находились на фронте, а значит для всех только один самый грозный вид Божьей кары – смерть. Боялись её все и честно в этом священнику признавались. И не только на исповеди.
Во время того памятного для Аристарха происшествия небольшой осколок вражеского снаряда прошел по касательной по нижнему углу наперсного креста, оставив достаточно глубокий росчерк. Можно было бы и заменить крест, есть же в походном сундучке запасной, но нет, не стал батюшка делать этого. Пусть видят казаки, что их духовный наставник тоже в переделках побывал.
На первую неделю апреля 1916 года выпало Вербное воскресенье. На молебне, по этому славному поводу Аристарх прочитал проникновенную проповедь: «Дьяволом ниспосылаемое на наши войска газовое исчадие, направляемое на казачьи окопы, предназначено для того, чтобы устрашить Вас, доблестные воины, парализовать Вашу волю. Други мои! Исполняйте беспрекословно всё то, что велят вам Ваши начальники, готовьтесь к испытаниям! Находите в своих душах мужество и не оставляйте своих боевых позиций! На то и расчет кайзеровских извергов,
чтобы Вы проявили слабоволие и открыли им путь вглубь России. Не старайтесь спасаться бегством. От газа не убежишь!
Убивает не газ. Убивает страх перед ним! Укрепляйте свой дух и веру в Бога! Это всегда спасёт вас и защитит от всех напастей!»
Командир полка Долгачев Иван Петрович, стоявший в первом ряду молящихся, посмотрел внимательно на отца Аристарха и в его взгляде можно было прочитать искреннее одобрение. Он даже покивал головой в знак согласия со словами проповеди.
У полкового священника как-то само собой образовалась группа добровольных помощников. Ктитором, церковным старостой прихожан полка стал, отличавшийся особенной набожностью Григорий Диков. Он старательно переносил с места на место раскладной иконостас, подновлял на нём иконки красками, начищал церковную утварь для богослужений и следил за порядком во время молебнов. Другой казак Лунченков Степан с разрешения своего сотенного командира стал вестовым у отца Аристарха. Так что ему теперь не следовало беспокоиться ни о каких бытовых мелочах. Даже разорванную рясу и ту умело отремонтировал Степан. Он же вместе с церковным старостой собирал гривенники с каждого казака в сотнях и убеждал их не жалеть грошики на святое дело.
От него чаще всего исходили самые неожиданные вопросы. К примеру, такой:
- Скажите батюшка, если я погибну от удушливых газов, то куда попаду в рай или в ад?
Аристарх ему степенно отвечал:
- От вида смерти не зависит будущее местоположение души. Это определяется всей предыдущей жизнью христианина, его преданностью делу церкви и тем, как он исполнял в своей земной жизни заповеди Божьи и каноны священного писания.
Будем надеяться, что скоро наши учёные мужи найдут противоядие от газовой напасти и никого не будет постигать такая страшная смерть.
На предпасхальной неделе 1916 года Аристарх напросился пойти в обход окопов с полковым адъютантом. Штабу полка нужны были сведения о несении службы расчетами газовых наблюдательных пунктов.
На одном из таких постов отец Аристарх попросил оставить его, как он выразился, для духовно-нравственной беседы со своими земляками, казаками хутора Швечиков. Старшим на посту был назначен урядник Семён Бахчевников. Ему и был адресован первый вопрос:
- Ну как вы службу тут несёте?
- Да очень просто, Аристарх Евлампиевич.
- Слушаем, - и он повертел чубатой головой с большими ушами по сторонам.
- Смотрим в четыре глаза.
Бахчевников приложил к глазницам бинокль и направил его в сторону вражеских окопов.
- Следим за направлением ветра и его силой, а также усердно нюхаем.
И урядник с шумом втянул ноздрями воздух.
- Нам говорили, что газ, который эти изверги пускают на нас сеном прелым и яблоками пахнет. Уж что, что, а такие запахи мы учуем. Лучше бы, конечно, к ним у себя в хуторе принюхиваться, а не здесь.
- На всё воля Божья! - проговорил Аристарх и встал со ступеньки, вырубленной в тыльной части окопа, опершись на посох. Степан Лунченков вырезал такой узнаваемый и нужный предмет из корня дуба. Он очень помогал ему в передвижениях по разбитой местности. А со стороны кто посмотрит: ни дать, ни взять библейская картина!
Бахчевников предложил священнику бинокль, чтобы лучше рассмотреть вражеские позиции и то, что было за ними - развалины Сморгони.
Аристарх в изумлении прошептал:
- Как в священном писании - разруха и мерзость запустения. И всё это сотворено человеческими деяниями. Не пришельцами же какими-нибудь.
К Аристарху обратился казак Александр Шепетков:
- Батюшка! Я на вашей проповеди был. Душевно вы всё нам обсказали. У нас по рукам ходит молитва от газовой атаки. Вот, почитайте пожалуйста, всё ли в ней правильно? Аристарх стал медленно читать при свете меркнущего дня, внимательно вникая в каждое слово:
«Боже вседержитель наш Великий! В твоей воле наши судьбы! Не помяни грехов моих, и укрепи меня свыше силою Твоею для битвы с супротивным нам врагом. Даруй мне бодрый ум и сердце бестрепетное. Отведи от меня смерть страшную от удушливых газов. Поставь препону на пути облака ядовитого. Спаси меня и всех нас любящих и преклоняющихся перед тобой рабов Божьих. Аминь!»
Священник повертел в руках листик плотной обёрточной бумаги, на котором была написана синим химическим карандашом молитва. По видимому, на эту затёртую бумажку уже не раз падали капли дождя и казалось, что её всю окропили слезами. А ведь было от чего! Скольких уже погибших казаков отпел отец Аристарх. А сколько их ещё будет?
Вдруг урядник всем телом прильнул к брустверу.
- Боже правый! Газ пускают на нас, облако идет!
Послышалось шипение и шум и стали распространяться как раз такие запахи, о которых только что шёл разговор.
Урядник скомандовал:
- Живо маски и очки приготовить!
И тут же стал дёргать сигнальный шнур с привязанным на его другом конце коровьим боталом. Звуки получились глухие, но кому надо, тот услышал.
Сотенный трубач дал сигнал химической тревоги, которому для быстрого распознавания казаки придумали словесное сопровождение:
«Газ! Газ! Газ! Береги Боже всех нас!»
Беда надвигалась в виде желто-зелёного облака, низко стелющегося над землёй. Оно заползало во все низины и грозно двигалось к казачьим окопам.
Казаки быстро надели очки и маски и помогли то же самое сделать отцу Аристарху. От волнения путались в лямках и завязках и всё время поглядывали в сторону движущегося облака.
- Вот это облачение. Воистину для спасения, - проговорил священник, но его никто не услышал. Не до того было!
Вдруг Аристарха осенило. Он высоко поднял крест над головой и тут же прозвучала просьба к казаку Шепеткову:
- Читай молитву по памяти! Читай!
Из под маски казака стали доноситься какие-то сдавленные, приглушённые мокрой материей звуки. Это была молитва. Спасительная молитва.
До казачьих окопов ядовитому облаку оставалось дойти всего-то саженей двадцать, как из-за спин занявших оборону бойцов вдруг резко подул ветер. Он приятно холодил спины. И это уже был не холодок страха. Жуткое предчувствие отступило вместе с газовым покрывалом на всей окружающей местности. Оно проредилось и сначала двинулось в сторону холма, замерев возле него на месте. Затем не силах забраться на возвышенность, и не имея подпора воздуха, перестало двигаться к казачьим окопам и повернуло в сторону противника, теряя по пути свою смертоносную силу.
Известие о том, что при помощи чудодейственного креста полкового священника и самосочинённой молитвы было остановлено газовое облако вмиг разлетелось по всему участку фронта.
Но подобного больше не повторилось. Весной 1916 года почти полусотня казаков 45 Донского казачьего полка погибла при немецких химических атаках.
Ставших жертвами изуверского оружия хоронили не сразу. На третий, а то и на четвёртый день. Ждали, когда выветрится газ. Опасались, что все, кто занимался скорбными делами могли и сами получить попутное отравление. Так запах газа стал неистребимым запахом смерти. Страшной смерти.
Отцу Аристарху, как полковому священнику, была вменена обязанность отправлять родственникам погибших церковное извещение о смерти. Из штаба полка передавали уточненный список, а он вчитывался в него, выискивая знакомые фамилии. Их он первыми вписывал в бланки извещений. В списке значился Калитвенцев Леонид Владимирович.
- А ведь я его помню, - подумал Аристарх.
- Он жил в проулке неподалёку от хуторской Свято-Серафимовской церкви. Жена у него худая-прехудая с хуторским прозвищем «Чехонь» и стайка детишек. Курень был подмыт давним наводнением и так до войны у этого казака руки до толкового ремонта не дошли.
- Теперь уже и не дойдут, - мысленно заключил полковой священник.
Аристарх представил себе как будут читать отправленное им извещение в том самом казачьем курене Калитвенцева и как будут оплакивать главу семейства. Как потом поместят извещение в рамочку рядом со святым углом и как во время молитв будут обращать свои взоры и на него.
Наверняка в их память впечатается фраза: «Волею Божею геройски пал в славной борьбе за царя и Родину».
Захотелось как-то ещё выразить сочувствие семье погибшего и Аристарх перевернул бланк и на его чистой стороне своим красивым, почти без наклона, крупным почерком написал:
«Дорогие мои швечиковцы! Горюю и скорблю вместе с вами. Леонид был настоящим казаком! Таким он и останется в моей и вашей памяти! Царствие ему небесное! Он его заслужил!»
Потом сделал приписку: «Полковой священник 45 Донского казачьего полка Аристарх».
Мирское прозвание полностью указывать не стал. Так быстрее его вспомнят, подумал он и приложил в правом углу синюю церковную печать.
Член Союза писателей России
Сергей Сполох.
Примечание: Все иллюстрации, использованные в настоящей статье, взяты из архива автора и общедоступных источников.