Иду вчера из библиотеки, затарился по полной книгами, килькой, и так далее. А мне навстречу — мой сосед, космонавт Петя Бабочкин.
— Кузьма Кузьмич, — приветствует, — здравствуйте!
— Спасибо, Пётр! — отвечаю. — И ты тоже здравствуй!
— В библиотеку ходили? — ухмыляется.
— В неё, родимую, — киваю.
— Книги — это хорошо!.. Как вижу, два тома армянского взяли?.. Хе-хе!.. А я между прочим вчера снова в космос летал, — сообщает. — Могу рассказать, что видел. Очень даже любопытная экскурсия получилась... Под килечку, кстати, рассказывается веселее.
— Килечка, это да, — вздыхаю, понимающе. — Под неё и слушать веселее.
Расположились, в общем, как обычно — на моей кухне. Раскупорили томик армянского, килечку...
— Ох, и занятную планету обнаружил я в этом космосе, — начал рассказывать Бабочкин. — Вы не поверите, Кузьма Кузьмич. Инопланетяне там, вообще... сумасшедшие. Всё их существование — как одна большая поездка.
— Интересно! —заметил я.
— Ещё как! — согласился мой собеседник. — На их планете всё так устроено, что они ни дня не сидят на месте. Будто блохи их за зад кусают. Всё носятся из стороны в сторону, всё едут куда-то.
— Как это? — удивился я.
— А у них какой-то безумный учёный когда-то колесо изобрёл. Вот они с тех пор и катятся, куда не знают.
— Удивительно! — поразился я.
— Ага, — кивнул космонавт. — Представляете, Кузьма Кузьмич, вся их жизнь — сплошная непутёвая дорога, беспрерывная околесица. Всё колесят, колесят, колесят. Сами не понимают — куда и зачем. И всё на ходу делают. Думают, мечтают, музыку слушают. Даже размножаются, и то впопыхах.
— Да ну?!..
— Ага. И стоит только родиться новенькому гуманоиду, как его тоже сию секунду на колёса... то есть в специальную колёсную коробку сажают, и катают до одури. Он на ногах ходить не может, а уже к катанию привыкает.
— Хм! — хмыкнул я.
— Во-во, — подтвердил Бабочкин. — Очень любопытная планета. От рождения до смерти катаются гуманоиды взад-вперёд на своих колёсах. Занимаются добычей железа, топлива, перерабатывают это всё, коптят небо, врезаются друг в друга, ремонтируют драндулеты, себя, чтобы ехать дальше, и больше ничего толком не делают и не умеют. Дорог у них, надо сказать, очень много. Куда ни плюнь — сплошная дорога. Пешком пройти негде, повсюду средства передвижения, да они и не стремятся ходить пешком: привыкли кататься. Как будто только затем и рождаются, чтобы колобками прикидываться. Катятся, катятся...
— Интересно! — снова заметил я.
— Было бы неинтересно, я бы и не рассказывал, — усмехнулся Бабочкин. — Жаль, что килька быстро кончается, и армянское... А вот, осмелюсь спросить, хотели бы вы, Кузьма Кузьмич, жить на такой планете, где все жители носятся на колёсных коробках, и даже поговорить не с кем?
— Ни в коем случае, — покачал я головой в отрицательном смысле.
— Это потому, что вы писатель, Кузьма Кузьмич, — подсказал мне Бабочкин. — Писатель не может быть счастлив на такой планете. Там ведь читать-то некому: все постоянно куда-то едут, а когда не едут — возятся со своими колёсными коробками.
— Точно! — поднял я указательный палец. — Хорошо сказанная мысль! И её, мой друг, стоит закрепить ещё несколькими страницами доброго армянского!..
— Согласен! — согласился Бабочкин. — Приятно иметь дело с хорошим земным собеседником! А то, признаюсь, намучился я с этими инопланетянами. Поговорить с ними не о чем, в библиотеку они не ходят, килечку не любят. А если и заводят разговор, то только на тему драндулетов. Вступил в беседу с одним гуманоидом, потом с другим. Всё одно и то же: мечтают старую колёсную коробку поменять на новую. "А нафига вам это?" — спрашиваю. "А чтобы ещё быстрее добираться из пункта А в пункт Б" — говорят. Из а в бэ, из бэ в вэ, из вэ в гэ, вот и вся наука. Привыкли, несчастные, ещё со школьной скамьи к подобным задачам, всосали, так сказать, с молоком своих инопланетянских матерей.
— Да, жалко их, конечно, — посочувствовал я, искренне. — А, может, есть какая-то возможность помочь им, а? Может, миссия всякого порядочного космонавта в том и состоит, чтобы протянуть руку помощи сумасшедшему гуманоиду?
Тут я внезапно так расчувствовался, что глаза мои потекли по столу горючими слезами.
— Эх, Кузьма Кузьмич! — воскликнул в сердцах сосед-космонавт. — Золотой вы человек! И килечка у вас тоже... Эх!.. А знаете что. Давайте в следующий раз вместе полетим на ту планету! Ну, или на какую-нибудь другую, тоже несчастную, сумасшедшую. Вы же писатель, умный человек! Вы им там растолкуете, распишите покрасочный, они вам поверят!
— Ик...По рукам, — сказал я, кивая, моргая и одновременно икая.
Мы хлопнули друг друга по рукам, потом хлопнули ещё немного армянского. Потом килечка куда-то поплыла, поплыла и... Петя почему-то стал похож на гуманоида. Речь его сделалась непонятной. Я начал учить его русскому языку, а он меня — инопланетному. Не знаю, насколько это было важно для вселенной, но, думаю, беды от этого было не больше, чем от бесконечного катания инопланетян в колёсных коробках.
