Был ли то сон или это происходило наяву. Вспомнить, мне бы только вспомнить.
Те картины в моей голове – они так размыты, словно вокруг них сгустился молочный, тяжелый туман, в котором все тонет.
Туман… Мы с отцом часто охотились, вставая на рассвете, я помню его тяжелую руку на моем плече, я помню, как разлеплял глаза, сквозь мутные окна охотничьего домика просачивался тусклый свет нового дня.
- Собирайся, сын, нам пора.- тихо говорил отец, и я видел его глаза.
Всегда спокойные, холодные, но такие яркие и живые, окруженные витиеватой паутиной морщин.
Он всегда уже был одет и собран, я вставал, чувствуя озноб от пробирающейся в щели домика утренней прохлады, воздух был пропитан влагой, запахом дерева и плесенью. Отец молча ждал, глядя куда-то в окно, пока я собирался. Он никогда не торопил меня, даже если я собирался очень медленно, он все смотрел и смотрел в окно, как будто что-то выискивал. Я помню тот домик. Мы приезжали туда каждое лето на несколько дней. Там все было такое родное и знакомое, и не смущало, что крыша в нем прогнулась от старости, что через иссохшие щели деревянных стен пробирались жуки и ползали по лицу, когда мы засыпали, мне нравилось там. Мне нравилось, как папа готовил тушенку с макаронами в маленькой печи, куда я подкидывал дровишек, мне нравилось, как он сидел за столом и чистил ружья, а я тем временем рассыпал порох в патроны.
- Следи, чтобы не было влаги, сын. – вкрадчиво учил он меня.
Мы всегда останавливались на три дня в том домике. В первый день мы гуляли по лесу, искали след зверя. Отец показывал мне, куда смотреть, на что обращать внимание. Вечером, возвращаясь в наше убежище, он топил печь и готовил мне мои любимые макароны и с тушенкой. Мы редко с ним о чем-то разговаривали, просто сидели и ели в тишине под треск угольков в печи. Я смотрел на отца, как искорки огня отражаются в его глазах, как он едва улыбается чему-то, и мне казалось, что я в безопасности, что с ним я хоть на край света. А потом он расстилал мне спальный мешок и рассказывал истории.
Это всегда были страшные истории про лес. Он рассказывал, что лес живой и нужно всегда уважать его и его дары. Он всегда говорил мне, что лес должен разрешить тебе быть в нем, относиться с уважением к нему, иначе он тебя накажет. Он рассказывал, что сила леса не видима для нас, что она за гранью человеческого сознания и если лес прогневится на тебя, то кем бы ты ни был там, за пределами этих могучих деревьев, в мире людей, здесь ты никто, а лес заберет все то, что посчитает нужным.
Я слушал эти истории, глядя на спокойное и суровое лицо отца, на его яркие глаза и никогда не боялся, даже когда ветки деревьев стучали в окно, как бы соглашаясь с историями отца.
Я слушал, как можно исчезнуть в лесу и никогда не найтись, как можно увидеть нечто, что навсегда изменит тебя и никогда не боялся, слушая папу. Ведь это просто истории, а даже если нет, то папа всегда со мной.
А потом мы шли на охоту с ним. Мы не всегда шли на охоту, после первого дня. Иногда отец говорил, что сегодня без нее и мы шли на родник купаться. Не сказать, что меня это сильно расстраивало, ведь это значило, что сегодня я буду прыгать бомбочкой с небольшого водопада, который находился неподалеку от нашего домика, а завтра мы за место того чтобы разделывать добычу, пошли бы по грибы, но и охоту с отцом я тоже любил.
Но тот день или в тот мой сон мы все же отправились на охоту.
Он шел впереди, аккуратно, тихо крался куда-то глядя, я шел сзади и нес его ружье.
Оно было тяжелое, не удобное. Я шел за отцом всегда шаг в шаг, чтобы не сойти с тропинки. В тот день было очень тихо, а солнце, казалось, исчезло и вовсе за густыми кронами деревьев и не понять было: сейчас раннее утро, день или уже смеркается. Туман, очень густой туман полз по листве, оседая на земле тяжелой дымкой. Он был такого неприятного серо-молочного оттенка и как будто бы топил в себе все.
Дул промозглый ветер, забирающийся мне в куртку, я чувствовал, как в больших не по размеру ботинках отца что-то хлюпало, толи я вспотел, толи промок. Мне казалось, что мы шли очень долго, я уже начал задыхаться от тяжелого влажного воздуха и тяжести ружей, и тут отец резко остановился. Он стоял как вкопанный, глядя куда-то вдаль, я не мог понять, что он такое увидел.
Я подошел к нему, его лицо скрывала балаклава и камуфляжная шляпа с широкими полями, но можно было разглядеть глаза.
- Что-такое, па..- хотел спросить я, но он резко повернулся ко мне, жестом приказывая замолчать.
Я видел, как напряжен каждый мускул его тела. И я увидел его глаза. Они были полны ужаса, они стали как будто бы стеклянной оболочкой, за которой скрывалась целая бездна.
Он медленно взял у меня ружье, но просто держал его в одной руке, а второй он сжал мое плечо крепко-крепко. Я стоял, чувствуя, как под тяжестью отцовской руки медленно утопаю в размякшую, влажную землю.
Туман окутал нас и вокруг стояла невиданная тишина, невероятная, звенящая, оглушительная, пока молочная дымка тумана ползла по ногам.
Я слышал только как колотится мое сердце, мне было страшно дышать. Я никогда не видел раньше отца таким напуганным и никогда больше не увижу. Мне казалось, что он не дышит, только его глаза бегали туда-сюда, и я никак не мог понять, куда же он смотрит.
Внезапно весь лес стал чем-то зловещим. Все приятные воспоминания испарились, растворились в этом тяжелом заряженном воздухе, в котором я теперь отчетливо чувствовал какой-то металлический привкус. Я не помню, сколько мы так стояли абсолютно неподвижно, мое плечо, которое сжал отец онемело, я ничего не чувствовал, только как горят мои легкие, желая вдохнуть немного этого отравленного страхом воздуха. Вокруг стало еще темнее и пустыннее, казалось, что рядом с нами рядом находится что-то очень большое, зловещее и непонятное. Я видел тени, скачущие от дерева к дереву, а быть может это мне показалось, а может и приснилось.
Но что я точно помню, спустя все эти годы, тот ужас, который я ощущал. Я смотрел на отца и понимал, что он так же беззащитен, как и я, что сейчас произойдет что-то очень страшное, и когда это случится, он мне ничем не поможет.
Я вспоминал те истории отца, про то, как деревья поглощают людей, как земля засасывает в себя, как туман топит в себе, если прогневать лес. И мне чудилось, что что-то надвигается. Что-то очень страшное, что перечеркнет мою жизнь на до и после. Само время тогда остановилось и упало к нашим ногам, смешалась реальность и папины истории, и некая бездна уже прячется под нашими ногами. И если сделать малейший шаг, вдохнуть немного, то она засосет нас обоих.
Долго ли я ощущал себя на краю бездны – я не помню. Помню только, что отец в какой-то момент меня повернул назад, подталкивая рукой, и я пошел. А бездна так и не разверзлась.
И мы пошли. Молча. Туман постепенно переставал быть такой густой, и ветвях деревьев я видел меньше острых взглядов чего-то дикого, потустороннего, а птицы начали возвращаться.
Когда мы дошли до домика, лицо согрели лучи солнца, и я как будто бы снова задышал.
Я вопросительно смотрел на отца, не смея сказать ни слова, но он молчал. Он велел собирать вещи, и больше в тот домик мы никогда не ездили.
Мама тогда много кричала, когда увидела меня, отец ей что-то спокойно объяснял, она плакала. Я не помню, был ли то сон или взаправду. Почему-то ужас происходящего поглотил мою память настолько, что я никак не могу понять, что же тогда произошло. Ни мама, ни папа мне тогда ничего не сказали, и со временем этот сон или воспоминание и вовсе позабылись.
Но отец больше не брал меня на охоту, не возил в тот домик и не рассказывал страшные истории про лес. И вскоре все это смешалось в один ворох детских воспоминаний ярких, но перемешанных с щепоткой детского воображения.
А потом отец умер. И больше я никогда не слышал его голоса, не видел его спокойного, живого взгляда. Даже в своем отражении я не видел отца. Он исчез навсегда, оставшись только там, в воспоминаниях и снах.
Но я должен вспомнить, должен.
Я вырос, стал мужчиной и ко мне вернулась прежняя любовь к охоте, росла она теперь и в моем сыне.
Теперь уже я чистил ружья, показывал, как их собирать, как стрелять, а сынок смотрел на меня своими зелеными глазами, как у отца, и просил засыпать порох в патроны. Я улыбался и просил его следить, чтобы не попало влаги.
Мы вернулись в тот охотничий домик. Время, казалось, его совсем не тронуло, но теперь я расстилал спальный мешок сыну и варил ему макароны. Мы сидели в тишине, и я смотрел в его зеленые, живые глаза, чувствуя, что как будто бы папа смотрит на меня. В первый день мы шли искать след, а на второй шли на охоту.
Отец мне рассказывал про силу леса, что ее нужно уважать и ценить. Но почему я не помню, был ли то сон или правда… Я должен вспомнить.
Мы пошли на охоту. В тот день было очень тихо, а солнце, казалось, исчезло и вовсе за густыми кронами деревьев и не понять было, сейчас раннее утро, день или уже смеркается. Туман, очень густой туман полз по листве, оседая на земле тяжелой дымкой. Он был такого неприятного серо-молочного оттенка и как будто бы топил в себе все. Дул промозглый ветерок. И с каждым шагом я чувствовал, как погружаюсь во что-то глубокое, темное и могучее. Ощущение, что я бродил вдоль бездны, прячущейся под опавшей листвой. Что-то из далекого прошлого звало меня. Было то страшное воспоминание или ночной кошмар…
Сердце екнуло, когда я понял, что звук исчез. За моими шагами был звук шагов моего сына. И он куда-то делся. Я обернулся, но никого не увидел. Я резко огляделся, но вокруг были лишь тени из моего кошмара или же я их видел давным-давно.
Я позвал своего сына, но услышал лишь эхо. Я позвал еще и еще, но его нигде не было и только туман расступался передо мной.
Я звал его, искал, но ответом мне была лишь тишина, разрываемая иногда визгом напуганных птиц.
Все замедлилось, как будто бы не со мной происходило. На меня кричит жена, как мама когда-то на отца, лесники спрашивают, где я видел моего сына в последний раз, вокруг мигают огни сирен и проходят толпы спасателей. Жена заливается слезами, как мама когда-то заливалась.
Только я был тогда, а моего сына нет. Он исчез. Я должен вспомнить. То был лишь сон или это было взаправду. Если это было взаправду, то почему я остался с отцом, а мой сынок исчез. Что изменилось? Доставал из головы смутные воспоминания рассказов отца про могучую силу леса, которую нужно уважать и ценить. Иначе, если ей пренебречь, то перед ней не устоит ни я, ни он, никто.
Но что, что я сделал не так, что сделал не так мой сын. Почему я тогда вернулся, а сынок нет. Куда он исчез? Что тогда произошло? Вспомнить, я должен вспомнить. Быть может, а быть может взаправду.
А быть может, я тогда сам не вышел из этого леса… Надо лишь вспомнить.
