«Еще три дня июля, а потом траурный гость — август («столько праздников и смертей»), как траурный марш, который длится 30 дней. Все ушли под этот марш: Гумилев, Пунин, Томашевский, мой отец, Цветаева... Назначил себя и Пастернак, но этого любимца богов увел с собою, уходя, неповторимый май 60 года, когда под больничным окном цвела сумасшедшая липа. И с тех пор минуло уже пять лет.
Куда оно девается, ушедшее время? Где его обитель...»
(Из дневника Анны Ахматовой)
Слепневские святые реликвии
Думаю, ушедшее время никуда не девается. Оно материализуется в нечто такое, что живет, в книгах, в вещах, в документах, в памяти людей, в их сердцах, и, наконец, поселяется в маленьких провинциальных музеях. Не умаляя значения столичных — больших и богатых, скажу, что именно в провинциальных музеях ощутимее присутствие ушедшего времени. Может, оттого, что здесь, как нигде, дорожат каждым штрихом, способным восстановить его мгновения, и строят его обитель больше на любви «к...», чем на гордости «за...». И еще потому, что в провинциальных домах-музеях живут души их бывших обитателей. Уж поверьте.
...Этот знаменитый Дом поэтов стоит теперь не в Слепневе. Слепнева давно нет — исчезло, как тысячи других российских сел. А хорошо сохранившийся бар-
ский дом в 1935 году перенесли в село Градницы, когда там сгорело здание школы. Вряд ли кто помнил, что это дом расстрелянного в августе 1921 года поэта-контрреволюционера. А если и помнил?..
Но вот наступил 1989 год. ЮНЕСКО объявило его годом Анны Ахматовой по случаю столетия со дня ее рождения. И бывшему СССР как-то неловко стало за все еще имеющее силу постановление ЦК 1946 года, последовавшее за разгромом, который учинил Ахматовой и Зощенко бывший тверской деятель (читай — позор), а в те годы секретарь ЦК ВКП(б), член политбюро Андрей Жданов. Постановление отменили, предписав в директивном письме — «отметить юбилей соответствующим образом». И началась суматоха, дабы не ударить в грязь лицом перед мировой общественностью.
В Градницах не ударили. Оказывается, еще задолго до приказа — «помиловать», местные музейщики и краеведы в тайне от властей собирали материа-лы о двух опальных поэтах. Даже в экспедиции ходили, будто засекреченные разведчики, воспоминания старожилов записывать. Тогда-то и выяснилось, что перенесенный из умершей деревни дом «тот самый, Гумилевых...». И от перемены места суть не меняется — дом по сию пору величают Слепневским. Помните, у Ахматовой?
Все, все придать огню!
И царь перечислял:
И башни, и врата, и храмы —
чудо света.
И вдруг задумался и,
просветлев, сказал:
«Ты только присмотри,
чтоб цел был дом поэта».
Он цел. В нем к столетию Анны Андреевны и открыли выставку.
По крупицам создавалась обстановка того, ахматовско-гумилевского присутствия. И случались чудеса. Кто-то прислал сборник стихов Гумилева с его автографом, затем — кто-то старую открытку, подписанную поэтом: «Деревня Слепнево. Ее превосходительству Анне Ивановне Гумилевой». Нашли и письмо Ахматовой, отправленное из Слепнева Гумилеву в Петербург, ее знаменитый веер, фотографии людей, которые окружали ее в Слепневе и в Бежецке, даже посуду из Слепневского дома. И совсем уж чудесным образом досталась музейщикам мебель.
В Слепневе был настоящий барский дом с красивой мебелью. Найти хотя бы подобную долго не могли. Давали объявления, искали в антикварных магазинах, сделали передачу по центральному радио. И вдруг — письмо из подмосковной деревни Нахабино от дочери поклонника Гумилева — Александра Александровича Виноградова. В свое время он учился в Петербурге и посещал все выступления Гумилева и Ахматовой. А в 1918 году, окончив университет, уехал с женой учительствовать в Весьегонский район в деревню Тишкино, где и прожил всю жизнь. В доме после смерти хозяина никто и не жил, а мебель сохранилась, и дочь Виноградова с радостью подарила ее музею.
Еще более удивительный случай произошел, когда в доме готовили выставку. Вдруг обнаружилось, что он стоит на кладбищенских плитах с семейного захоронения Гумилевых-Львовых, находившегося на сельском кладбище Троицкой церкви в Градницах. Там были захоронены многие слепневские жители, в том числе и дед поэта. Когда церковь закрыли, кладбище пришло в запустение. А в 1935-м, устанавливая дом под школу, уложили под него прочные надгробные плиты. И надо же — именно те, с семейного захоронения хозяев дома. Случайность?.. Судить не берусь. Вот только экспозиция в этом доме, стоящем как бы на родовых корнях, была первой в России, посвященной памяти двух великих поэтов. Позднее появились музеи Ахматовой в Царском Селе, в Фонтанном доме... А вот музея памяти Николая Гумилева — великого поэта — и великого энциклопедиста Льва Гумилева в России нет. И тем дороже слепневские святые реликвии.
«Мое Слепнево»
Ахматова звала себя бездомной и бесприютной — своего дома у нее не было никогда. Разве что этот уголок, что в 15 километрах от небольшого провинциального городка Тверской губернии — Бежецка, считала она таковым. «Летом 1914 года я была у мамы в Дарнице, под Киевом. В начале июля поехала к себе домой, в деревню Слепнево...»
За что осчастливила она своим доверием и привязанностью «это неживописное место»?
«Один раз я была в Слепневе зимой. Это было великолепно. Все как-то вдвинулось в девятнадцатый век, чуть не в пушкинское время. Сани, валенки, медвежьи полости, огромные полушубки, звенящая тишина, сугробы, алмазные снега. Там я встретила 1917 год. После угрюмого военного Севастополя, где я задыхалась от астмы и мерзла в холодной наемной комнате, мне казалось, что я попала в какую-то обетованную страну». «Слепнево для меня, как арка в архитектуре, — сначала маленькая, потом все больше и больше и, наконец, — полная свобода (это если выходить)».
Быт и бытие великого поэта непостижимо для понимания простых смертных. А вот приблизишься, прикоснешься — и будто сопричастен. Будто слышишь ее голос, видишь ее такую грациозную и царственную даже в «чепчике из тонких кружев». «Я не каталась верхом и не играла в теннис, а я только собирала грибы в обоих слепневских садах». Вот она входит в дом с корзиной грибов и огромным букетом полевых цветов в красивых белых руках — «Ах, какая чудная нынче погода!» — и сейчас же расставляет цветы по вазам. Комната веселеет. Анна Андреевна ложится на узкий твердый диван, сбрасывает туфли — и с удовольствием потягивается, зажмурив большие светлые глаза. Потом лежит, поигрывая «зеленым малахитовым ожерельем», и вдруг поднимается, идет, ступая босыми ногами по полу, присаживается к столу и — «легкой свободной поступью» идут стихи...
...Ко мне приплывала
зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой
и веселой
И вовсе не знала, что это —
счастье.
Это из первой поэмы — «У самого моря», написанной в Слепневе в 1914 году.
А впервые она приехала сюда в 1911 году прямо из Парижа молодой женой Николая Гумилева. Это была вторая ее поездка в столицу Франции (первая случилась год назад, в медовый месяц). «За плечами еще пылал Париж в каком-то последнем закате» и виделся Модильяни, делавший с нее карандашные портретные наброски...
Но вот поезд завизжал тормозами, выпуская клубы дыма. «Горбатая прислужница в дамской комнате на вокзале в Бежецке, которая веками знала всех в Слепневе, отказалась признать меня барыней и сказала кому-то: «К слепневским господам хранцужанка приехала», а земский начальник Иван Яковлевич Дерин — очкастый и бородатый увалень, когда оказался моим соседом за столом и умирал от смущения, не нашел ничего лучшего, чем спросить меня: «Вам, наверно, здесь очень холодно после Египта?» Дело в том, что он слышал, как тамошняя молодежь за сказочную мою худобу и (как им тогда казалось) таинственность называла меня знаменитой лондонской мумией, которая всем приносит несчастье». Предрекли? Накликали? Или и вправду: «Будущее... бросает свою тень задолго до того, как войти».
Гумилев, напротив, не выносил Слепнева, о котором писал: «такая скучная незолотая старина». Ему не нравились ни местные нравы, ни неброская природа Бежецкой земли.
Как этот вечер грузен,
не крылат!
С надтреснутою дыней
схож закат,
И хочется подталкивать слегка
Катящиеся вяло облака.
Слепнево — родовое имение матери Николая Степановича, Анны Ивановны Гумилевой (урожденной Львовой). Это была скорее дача, выделенная из соседнего имения Борискова, принадлежавшего Кузьминым-Караваевым. Николай Гумилев впервые увидел Слепнево в 1908 году. Столичному молодому человеку, мечтавшему «пожить между берегом Красного моря и суданским таинственным лесом», к тому же посмотревшему мир, — Петербург, Тбилиси, Париж, Киев, Севастополь, Самара — и не могли понравиться «светы и мраки» захолустья. Он «зевал, скучал и уезжал в неизвестном направлении».
В доме Гумилевых всегда было многолюдно. За столом, как правило, собирались представители трех поколений. Старшими были Анна Ивановна и ее родные сестры — Агата Кузьмина и Варвара Лампе. Анна Андреевна была не очень общительным человеком, и могло показаться, что она сторонится родственников мужа. Невестка Николая Гумилева — Анна Гумилева вспоминала, что Ахматова в Слепневе «держалась в стороне от семьи. Поздно вставала, являлась к завтраку около часа, последняя, и, выйдя в столовую, то в темном ситцевом платье вроде сарафана, то в экстравагантных парижских туалетах (тогда носили узкие юбки с разрезом), говорила: «Здравствуйте все!». За столом большей частью была отсутствующей, потом исчезала в свою комнату, вечерами либо писала у себя, либо уезжала в Петербург».
А может, она просто стеснялась? Это так естественно для молодой снохи. Впрочем, у каждого — своя Ахматова. Совсем по-иному, по-доброму, воспринимаются, к примеру, воспоминания внучки Агаты Ивановны Елены Борисовны Черновой (Покровской), записанные журналистом Сергеем Сениным, которая провела в Слепневе лето 1912 года.
«В доме придерживались патриархальных традиций ХVIII века... Семейная обстановка для Анны Андреевны была мучительной. Мне в этой ситуации было легче. Я была хорошо дрессирована, знала, как нужно поступать в том или ином случае. В Слепневе Ахматова сохраняла петербургский образ жизни. Она шокировала всех тем, что вставала иногда в два часа дня. Ей это добродушно прощали, так как она была в это время беременна. За Анной Андреевной необыкновенно ухаживали: часто носили на руках, не позволяли ей никакую физическую работу... Было известно, что Анна Андреевна и Николай Степанович неутомимо трудятся: пишут стихи, ведут огромную переписку. Им в это время не мешали, и до обеда они могли свободно заниматься своими литературными делами».
Течет река неспешно
по долине,
Многооконный
на пригорке дом.
А мы живем,
как при Екатерине:
Молебны служим,
урожая ждем.
Что бы там ни говорили, а Слепнево в жизни Ахматовой имело значение. Она даже хотела написать об этом в конце жизни. Не успела. Но и по наброскам видно — здесь был источник ее вдохновения. До 1923 года Ахматова выпустила пять стихотворных книг. После этого в течение сорока трех лет ей не удалось выпустить ни одной новой книги. В Слепневе написаны многие стихи из сборника «Четки», «Белая стая», «Подорожник», большая часть поэмы «У самого моря», стихи из цикла Anno Domini. И кто знает, какие еще стихи, написанные позднее, навеяла ей «тверская скудная земля», с которой она была связана с 1911 по 1925 год. Здесь она проводит лето, здесь узнает о начале войны 1914 года, здесь встречает 1917-й. Здесь она была счастлива. Увы, недолго...
Неравный брак
Два великих поэта — две личности в литературе, во многом похожие друг на друга и равные во многом. Наверное, их брак по определению не мог быть счастливым, ибо — если следовать законам физики — одноименные тела отталкиваются. И уж если сошлись два Титана... — вряд ли должны были поладить. Слишком сильные, слишком талантливые, слишком независимые.
...Они познакомились в Рождественский сочельник 1903 года. Их представила друг другу Валерия Тюльпанова. Но судя по этому забытому четверостишью семнадцатилетний юноша давно обратил внимание на четырнадцатилетнюю царскосельскую гимназистку.
Глаза безумные твои
И ледяные речи,
И объяснение в любви
Еще до первой встречи.
Аня Горенко с подругой и ее братом встретились с мальчиками Гумилевыми возле Гостиного Двора. И дальше покупать елочные украшения уже пошли вместе. Гумилев никогда не забывал алмазного сочельника, ведь в тот день судьба преподнесла ему рождественский подарок — «грустную диковатую русалку, стройную, с густыми черными волосами, прямыми, как водоросли, и с большими светлыми глазами, странно выделявшимися на фоне черных волос».
После второй встречи на катке они стали видеться постоянно.
Анна была влюблена в другого, и Гумилев трижды пытается свести счеты с жизнью. Но, наконец, 25 апреля 1910 года в церкви Никольской Слободки, что на левом берегу Днепра, Анна Горенко и Николай Гумилев обвенчались. И через два с половиной года у них родился их «лучший стих» — сын.
Из рассказа местных жителей о том, как в 1912 году в семье у барыни ждали ребенка: «Крестьянам было объявлено, чтобы молились о благополучных родах, и если родится наследник, то всем будут прощены долги».
Николай Степанович привез беременную жену из Царского Села. На площади у Витебского вокзала было полно свободных экипажей, но перепуганный, растерянный Николай Степанович их не заметил и потащил жену пешком. Анна Андреевна, у которой уже начались схватки, едва прошла неблизкий путь до родовспомогательного приюта на Васильевском острове.
Наутро поздравить счастливую мать прибежали друзья и родственники. Счастливый же отец явился в больницу лишь через сутки.
Из рассказа местных жителей:
«1 октября нас собрали и объявили, что наследник родился благополучно, был назван Львом и что долги прощаются. И состоялось угощение яблоками».
А вскоре — не прошло и года, Николай Степанович вновь стал отцом. У него родился сын, которого назвали Орест. Гумилев не отверг сына, однако всю жизнь он носил фамилию матери — Высотский. Взрослыми Лев и Орест были в нормальных дружеских отношениях.
Скорее всего, тогда брак Анны Андреевны с Гумилевым дал трещину, а в 1915 году между ними уже шел разговор о разводе. Еще три года видимость семьи сохранялась, но романы Гумилева, о которых он открыто рассказывал в своих стихах, продолжались...
«Измену простить можно, обиду нельзя».
Обида навсегда встала между ними. Они прожили вместе всего восемь лет. Он часто уезжал то в Африку, где охотился за тиграми, то в Европу (ради другой женщины), а она оставалась одна.
Когда в 1919 году в конце войны Гумилев окружным путем, через северные моря вернулся из-за границы, его жена жила у гимназической подруги Валерии Срезневской (Тюльпановой). Они расстались.
Сын
Его первые воспоминания связаны с Бежецком, где он жил с шести лет. «Я родился, правда, в Царском Селе, — писал Лев Николаевич Гумилев, — но Слепнево и Бежецк — это моя отчизна, если не родина. Родина — Царское Село. Но отчизна не менее дорога, чем родина».
Слепнева уже нет; Анна Ивановна с падчерицей поселились на снятой квартире в Бежецке.
Все расхищено, продано,
Черной смерти мелькало крыло.
Все голодной тоскою изглодано.
Так напишет Анна Андреевна в июле 1921 года. Это о ставшем ей чужим Петрограде, о разоренном Слепневе. Но будто предвидела — вскоре, 3 августа, будет арестован Гумилев...
В мае 1921 года он в последний раз побывает в Бежецке. Приедет на один день за женой (тогда уже Энгельгардт) и дочерью и в последний раз увидится с сыном, матерью и сестрой.
Зимой того же года, через три месяца после расстрела Гумилева, Анна Ахматова приедет в Бежецк, чтобы решать, где жить Леве — в голодном и холодном Петрограде или у бабушки в более сытом Бежецке.
Анна Ивановна не отпустила внука с матерью. И Ахматова была этому рада: обстановка в Питере была суровой, а она еще более неустроенной, чем прежде: разошлась со вторым мужем Вольдемаром Шилейко. Тогда она трезво оценила свои возможности и тем сохранила сыну жизнь.
В тот свой приезд она выступит перед собравшимися в актовом зале Бежецкого педагогического училища. А потом приедет в Бежецк лишь через 4 года — в 1925-м. Приедет утром. В обед уже уедет. Это глубоко ранит сына, и, наверное, тогда начнется их отчуждение, продлившееся долгие годы.
В Бежецке жили бедно. Счастьем для маленького Левы было то, что рядом была бабушка — добрейшая и «всегда всем довольная, уравновешенная, спокойная, очень хорошо воспитанная и очень начитанная». Она Левушку вырастила, воспитала, заменила ему родителей, сохранила их маленький, уютный мирок. Но как же это было трудно: они жили в чужой снятой квартире практически на весьма скромную зарплату падчерицы Анны Ивановны — учительницы школы первой ступени. Ахматова не очень-то могла помогать сыну.
И школа приносила мало радости — открытая враждебность к сыну расстрелянного белогвардейца, серые, малоинтересные уроки, обучение настолько слабое по уровню, что, приехав в Ленинград, Лев вторично поступает в 9-й класс, чтобы иметь шанс поступить потом в институт.
Лишь один светлый человек был отдушиной — Александр Михайлович Переслегин, преподаватель железнодорожной школы. От него любовь к истории и философии. «Мы гуляли с Александром Михайловичем по бежецким липовым аллеям и беседовали о философии...» «Я стал, кем стал, потому что у меня было бежецкое детство».
Правда, счастливым это детство не назовешь — сиротство, судьба гонимого «лишенца». Да и потом — жизнь без собственного крова, тринадцать лет лагерей, война, а после войны, после защиты кандидатской диссертации, вновь лагерь без предъявления обвинения. Оттуда Лев Николаевич, которому пошел пятый десяток, возвратился с рукописями двух книг, одна из которых стала его докторской диссертацией. Большую часть жизни он писал в стол. Популярность пришла после смерти: книги Гумилева стали выходить массовыми тиражами, Казахский университет в Астане был назван его именем... Но он этого не узнал...
В сущности, сын повторил трагичный путь родителей. В большей степени путь матери, прошедшей через горнило трагедии, прожив жизнь нищей королевы.
Ей не повезло с отцом — он оставил семью, когда ей было пятнадцать лет, с мужьями, со временами, которые не выбирают... И как же часто ее стихи были пророческими:
Но я предупреждаю вас,
Что я живу в последний раз...
...И Лева остался без детей.
Информация к размышлению
2 августа 2003 года в городе Бежецке Тверской области состоялось торжественное открытие памятника семье Гумилевых. Это уникальная памятная композиция, запечатленная в камне: поэтесса Анна Ахматова, ее супруг известный писатель Николай Гумилев и их сын Лев Гумилев. Автор памятника — заслуженный художник России, лауреат премии Москвы, скульптор Андрей Ковальчук.
Открытие прошло торжественно и почтительно. А через два месяца вандалы надругались над памятником — сбросили с постамента бюст Николая Гумилева.
9 октября памятник был восстановлен. По данному факту возбуждено уголовное дело, выявлены подозреваемые в совершении преступления.
А мне почему-то вспомнились слова Анны Андреевны: «Я была в великой славе, испытывала величайшее бесславие — и убедилась, что в сущности это одно и то же».
И двустишье, написанное ее рукой на крошечном кусочке пожелтевшего картона, найденное после ее смерти среди ее фотографий:
Молитесь на ночь, чтобы вдруг
Вам не проснуться знаменитым.
Она права. Как всегда.
Наталья ЧАРУХЧЕВА