Здравствуй, моя девочка! Моя любимая ненаглядная Дщерь, как я тебя любила называть!
Я наверное схожу с ума, но в последнее время ты улыбаешься мне с портрета по разному. То весело, то радостно, то с грустинкой в глазах, а то бывает даже тревожно. Может быть, мне это кажется, но тогда и Наташе кажется тоже. Или она поддерживает меня вот таким странным образом, не знаю. Только мой утренний ритуал теперь стал на минуту длиннее – я всматриваюсь в твою улыбку, а потом отхожу от твоего камина с настроением, которое ты, именно ты мне задаешь.
Знаешь, Машунь, последние дни мне некогда было думать – казалось бы – столько было людей вокруг, но я все равно нахожу время для того, чтобы разговаривать с тобой мысленно. Потом обрываю себя, возвращаясь мыслями к тому, кто что-то говорит рядом, боюсь сказать или ответить невпопад, получается ерунда. Только и надежда на то, что люди этого не замечают.
Ох, Маш, мне ведь и совета спросить не у кого теперь, вернее, есть, и еще как есть у кого - много друзей, к которым я могу обратиться, но не хочется. И я делаю это через силу, если вообще кого-нибудь о чем-нибудь спрашиваю. Лену достаю, но и то стараюсь не перебарщивать….
Да что там, ты и сама все понимаешь, я не держу от тебя секретов, выбалтываю сразу, как только остаюсь наедине с тобой. И думаю, потому ты и меняешь настроение на портрете - отвечаешь. А еще мне жутко не хочется, чтобы меня жалели. Прямо до злости! Потому что заметила – я тут же начинаю и сама себя жалеть, а это состояние приводит к абсолютному и глобальному ощущению одиночества, наверное, самому незнакомому и самому тяжелому ощущению за всю мою жизнь.
Кстати, я же ведь таки дошла до врача! Но она назначила мне какие-то дурацкие капельницы, от которых я все время хотела спать. Блин, это не мое, как ты понимаешь. Словом, я просо сбежала, что-то там такое набрехав. Знаю, ты бы меня поругала, но видимо придется, все же, выкарабкиваться самой, и это будет лучше. А там посмотрим…
Машуня моя! Я скучаю! Я могу говорить это миллион раз, но когда-то мое плохое настроение разрешалось одним твоим взглядом, словом, улыбкой… а теперь мои слова растворяются в пустоте. И уж прости ты меня за частые слезы – я пока еще только учусь с ними справляться. Вчера вот, смотрела ролик, где была ты, сдержалась от воя только потому, что в доме полно людей ночевало.
Мда, что ж это я… Обещала же рассказывать тебе о тебе, а снова ною!
Ну, слушай дальше.
***
Поначалу я была абсолютно уверена в том, что у меня родится сын. Ваня, Иван – имя даже не обсуждалось, Марусь, уж не знаю, почему я была так уверена в мальчишке с первого же дня! А мама вскоре похвасталась офигенным голубым конвертом для малыша, сшитым ею самой, и парой купленных мальчуковых комбинезончиков. Мало того, два УЗИ подряд подтвердили мужской пол ребенка, так что, читая тебе книжки (в смысле своему животу), водя тебя в театры и на выставки, давая пузу послушать музыку, я все время обращалась к парню. К Ванечке, Ванюше, Ивану – я придумывала ему ласковые прозвища, а когда читала тебе сказки, спрашивала: «Кем ты хочешь быть, Иваном-Царевичем или…?»
Словом, беременность моя протекала на удивление насыщенно и ярко. Между прочим, и токсикоз меня не мучил, за что тебе огромное спасибо! Единственное – подташнивало от вида любого мусора, но это была такая мелочь!
Зато в театрах и на выставках я чувствовала себя прекрасно, работа ладилась, друзья зачастили, даже старый приятель – философ Костя Бандуровский начал устраивать у меня дома заседания своего клуба «Высокого кино», а на Рижском рынке меня скоро знали почти все продавцы фруктов и частенько кормили вкусненьким за «бэры просто так». Короче говоря, Маша, я не знаю, как тебе это удавалось, но за 27 предыдущих лет я никогда не была так бесконечно счастлива…
Однажды ко мне пришла моя подруга Ольга и вдруг попросила приложить руку к только начавшему округляться животу. И что ты думаешь! Мой пузец начал зудеть! Серьезно! Как маленькая пчела, или как протестующая розетка.
- Майка, - ошеломленно пробормотала Оля, - что тебе скажу! У тебя там кто-то совсем Божий, как будто не от мира сего, честное слово! Какой-то Титан! Не обижайся, но ты ему нужна в качестве инкубатора, а связь с Небом у него напрямую. Гарантию даю, ты всю жизнь будешь удивляться и молиться на него, и из него вырастет нечто особенное…
Я напряглась. Маша, я тебе честно скажу – я испугалась! Не из-за «инкубатора» – это и звучало, и было странно, непонятно, а оттого немного тревожно и удивительно. И то сказать, я совершенно трезвый приземленный человек, а тут такое - с чего бы это мой живот стал зудеть: А это необычное состояние продолжалось некоторое время и после того, как Ольга убрала руку. Короче говоря, было, чему испугаться!
Знаешь, Марусь, Я много думала о Богородице – в том смысле, хотела ли Она своему сыну человеческого счастья. Мария все ведь знала о судьбе Своего Божественного Сына, Ей все рассказали о Его судьбе, о страданиях, а это значит, что богородица заранее знала о своих собсвенных нечеловеческих страданиях! Но Мария согласилась стать Матерью Христа. И разве можено переоценить Ее жертву?
А мы, простые бабы, разве бы согласились на сына-гения знай мы, что его судьба будет тяжка? Не уверена. Мы ведь просто хоим счастья своим детям не оглядываясь на мир… Мда… яжкая эта мысль, я ее еще подумаю, Машунь. Но напомню тебе свой стишок, который тебя очень трогал:
Кто скажет, чьи страшнее муки
Христа, или Пречистой Девы
Все знала наперед, но Богу
Она свое открыла чрево
И миру отдавая Сына
Какая боль Ее терзала
Христос молил Отца за грешных
Она лишь у Креста лежала…
Твоя бабушка говорит, что я своими стихами предчувствовала скорби, данные мне, но судить не берусь…
Ладо, я отвлеклась.
Короче говоря, все это было как-то необычно и странно. В какой-то момент я пыталась списать происшедшее на обычное, женское, но Оля настаивала. Она не предсказывала судьбу, нет, но все время повторяла, что этот ребенок напрямую общается с Богом, что родится кто-то чудесный расчудесный и вообще, в нем будет мое главное счастье. Я не то, чтобы поверила, однако, призадумалась, особенно, когда легкое напоминание первого зуда начало время от времени появляться вновь и вновь. В итоге я прискакала к доктору Сергею Михайловичу раньше положенного времени на целую неделю.
- Ну и чего ты паришься? – рассмеялся он, - подумаешь, зудит. А может там у тебя, и правда, кто-то необыкновенный растет и талантливый? Художник там, композитор какой… Тем более, что ты его музыкой пичкаешь больше, чем витаминами...
Правда, он внимательно меня осмотрел, протащил без очереди по куче кабинетов для каких-то там анализов и исследований, и везде о смехом рассказывал, что я – первая пациентка в его жизни, которую тошнит от помойки (так в Москве называют мусорник). И, не найдя ничего настораживающего, доктор отпустил меня со словами: «Пойди в Храм, может, там тебе чего-то объяснят», чем, кстати, крайне удивил – в 1992 году не всякий доктор признавался в причастности к Православию. Но и от денег за аборт врачи тоже редко отказывались, а этот был не такой, как все. Я говорю так с очередным осознанием, как же мне и нам с тобой, Марусь, с ним повезло. Впрочем, стоит ли удивляться тому, что тебе, мое необыкновенное дитя, даже на стадии «внутрипузного» периода необычайно везло с людьми, а окружающим тебя людям в принципе везло…
К легкому зуду, появляющемуся нечасто, но регулярно, я привыкла. К своему стыду признаюсь тебе, Машунь, что мне даже в голову не пришло, что ты таким вот чудесным образом можешь со мной разговаривать и поэтому анализировать свое состояние и моменты, в которые оно меняется, я так и не сподобилась.
Я много работала, но вечера посвящала только своему растущему животу. Театры и галереи продолжались, сказки читались, музыка слушалась, все спорилось и радовало. Но предстояло ехать в Донецк – надо было признаваться твоим деду и отцу.
Моего папу я очень любила и бесконечно уважала, хотя он порой донимал меня своим ханжеством – папуля был настолько строгих правил, что я бы не удивилась, если бы он выставил меня из дому, узнав о беременности без замужа. Поэтому разговора с отцом я боялась больше, чем с Володей, и конечно, он был первым. Маша! Я помню наш диалог, как будто это было вчера:
- Папа, у меня будет ребенок.
- Таааак, ты решила нас опозорить? И от кого вот это? – папа ткнул пальцев мне в живот.
- Не важно. Из пробирки, - эта мысль мне пришла в голову моментально, но явно не просто так, а из страха, что он пойдет «разбиратья» с твоим отцом. Поэтому я заговорила быстрее:
- Папа, мне 27 лет, я хотела ребенка, и я его рожу, что бы ты там не говорил. А если ты сейчас посмеешь оскорбить меня или своего внука, я уйду и больше никогда не войду в этот дом….
Папа сел на стул и надолго замолчал. Мама боялась показаться из кухни и, очевидно, она там тоже застыла, а я спокойно присела на диван. И ждала. Долго ждала. Потом он встал, подошел ко мне и молча обнял. И весь остаток беременности папа звонил мне в Москву и спрашивал: «Как там мое сокровище?»…
С твоим же отцом тоже получилось неожиданно и чудно. Я не собиралась ему признаваться, что именно он «виновник торжества», и была уверена, что, сообщив о беременности, буду просто изгнана из его дома – Володя был крайне ревнив. Но все снова пошло не по плану. Услышав про пробирку (зачем изобретать новую версию?), он издевательски спросил, дорого ли я заплатила за операцию, а потом так же долго рассказывал мне о своей любви и о том, что все равно меня не сможет бросить. Подробностей я уже не помню, зато помню, как летала от счастья – и папа смирился, и мой Владимир Львович в очередной раз оказался принцем на белом коне.
Маш, ты просто не знала деда ДО твоего появления – это был самый настоящий ханжа! А твой отец… да что там говорить! Я ехала с ним расставаться, категорически и бесповоротно, объяснив Володе, что меняю его на ребенка (как бы это цинично не звучало, но твой отец не собирался больше иметь детей), и мне не приходило в голову, что может быть как-то иначе. Но вот, поди ж ты! Из двух предстоящих трагедий, к которым я была готова, получилось два счастья. Какой там, два? Три! Потому что ты была главным счастьем и теперь для троих. И ведь это тоже было настоящее чудо, сотворенное тобой! Только я тогда этого не понимала, Марусь, списывая на совпадения и прочую ересь. А ты уже из моего живота делала людей лучше, добрее. Рядом с тобой с них как будто слетала шелуха, и это было прекрасно…
Знаешь, моя родная девочка, я никогда не могла понять, откуда в тебе столько всего – красоты, мудрости, невероятной доброты и потрясающей любви. Сегодня утром глянула на фото тебя трехмесячной и подумала о том, что вся твоя жизнь любви и самопожертвования уже тогда была в твоих невероятных глазах, а я этого не замечала. Я просто упивалась тобой, счастливая одним твоим присутствием…
В том страшном декабре 22-го твоя бабушка сказала мне: «А разве ты не ждала этого со страхом каждый день? Разве не боялась каждый день, что с ней что-нибудь случится? А я каждый день тряслась от страха, что с Машей что-нибудь такое произойдет», и на мое недоумение мама пояснила: «В ней все было слишком идеально, слишком хорошо, слишком прекрасно. Как будто Бог отправил на Землю Ангела….»
Я не могу отделаться от этих слов до сих пор – почему же я была настолько слепа? Хотя… Разве я могла бы изменить начертанное Богом? А может, я себя оправдываю и очень даже могла? Не знаю. Маш, сегодня ты могла бы ответить на этот вопрос, но я тебя не слышу. Я тебя не слышу! И я не могу даже передать, каково оно – не слышать тебя.
Вот только знаешь, Марусенька, недавно я перестала произносить слова: «Самое страшное со мной уже произошло», потому что вспомнила, как те же слова я произнесла когда-то над гробом твоего отца, а оказалось, что самое страшное еще впереди. И не возражай мне, что Бог посылает только то, что мы можем вынести – я не хочу больше проверять свою силу, Машенька!
***
Хотела тебе рассказать: Два дня назад приезжала Ирочка с Северного поселка, и я снова плакала. Я не уверена что ты слышишь все мои разговоры с людьми – у тебя там и своих дел полно – поэтому расскажу тебе эту историю:
В декабре 22-го позвонила мне женщина и сказала, что ты обещала подарить ее сыну гитару в рамках твоего «Дерева желаний». Машунь, ты же понимаешь, я не могла не подтвердить, что мечта ее мальчика будет исполнена, но вот закавыка – тогда я просто не знала, где купить гитару, а в интернете она стоила дорого. Словом, в январе я позвонила Ирине и сообщила, что подаю ее сыну твою гитару. Именно твою – я все равно не смогла бы без истерики играть сама, вот что. Ревела потом пол дня, а наутро поехала в Макеевку, где эта семья снимала квартирку. Ну, понятное дело, слезы, радость мальчишки и все остальное, а потом мне Ира и говорит: «Спасибо вам за вашу невероятную Машу! Это было настоящее Божье чудо, поверьте мне! Мы познакомились, когда я оказалась без копейки в Крыму после смерти моего отца, и мне не за что было доехать домой, даже хлеба не было! Кинулась занимать или попросить у волонтеров, никто не откликнулся, а потом посоветовал кто-то обратиться к Маше Пироговой. Я и написала. Ответ пришел сразу же: «Пишите номер карты!»… Как? Она же меня не знала! Я была вообще незнакомый человек, но Маша отозвалась сразу и прислала мне денег… И потом она мне помогала…»
Машуня, мы с Ирой плакали, и я тогда впервые за полтора месяца плакала не только от горя, но и от благодарности этой маленькой женщине. А сегодня я благодарю уже тебя за это знакомство - Ира теперь помогает мне, как может, вози и передает помощь твоим любимым многодетным семьям Куйбышевского района, даже теперь, когда она вернулась на свой поселок, регулярно приезжает на своей маленькой тарантайке и отвозит им помощь от тебя. А их организатор Наталья Васильевна каждый раз передает тебе поклон и благодарность. Да, да, именно тебе! Потому что все, что сейчас делаю я, на самом деле делаешь ты, мой золотой ребенок, мой Ангел, мое счастье….
***
Подумала, что я и десятой части таких историй рассказать тебе не смогу, иначе из моих писем тебе получится полное собрание сочинений Ленина, ей Богу! Но от удовольствия описать некоторые случаи я не откажусь, ладно?
И я снова борюсь с искушением спросить тебя, как там твоя жизнь. Но одергиваю себя, вспоминая свою патологическую глухоту в случае твоего ответа…
Машуня, я буду заканчивать свое письмо, отчаянно желая продолжать. Но скоро приедут вояки и мне надо их отгрузить. Так что, будет, о чем рассказать тебе в следующий раз.
И да, ты не переживай за меня, я так просто не сдамся.
До свидания, моя золотая девочка! Моя самая лучшая девочка! Я очень очень скоро тебе напишу снова!