К циклу рассказов “Мемориал”.
— Удивительно, как порой люди, которых мы знали едва… нет, конечно, не едва, но совсем недолгое время, в сущности… оказывают на нас самое сильное впечатление…
Разговор старшекурсников прерывался…
— Желаете, я расскажу… Назовите это совпадением, случайностью, всё равно, — не зная, как начать, Костя медлил. И имя, о ком он намеревался поведать, вовсе ещё не прозвучало.
— Серёга Кувичко — кремень, был человек редчайшей чистоты! — это кто-то уже поддержал рассказчика, без малой толики сомнения в том, что правильно угадал направление мысли друга. Без толики сомнения и в том, что сказанное — есть истина. Так ход той беседы шестикурсников определился и согласовался, словно гирокомпас вошёл в меридиан.
— Разумеется, кремешок, — ропот поддержки пробежал среди собравшихся в круг.
И ведь именно это “кремешок”, словечко столь любимое самим Кувичко, и характеризовало его как нельзя лучше. Заинтригованные примолкли. Что де припомнит сейчас Костя?
— Как на первом курсе организованной толпой мы ехали в Ригу… Где-то на вокзальной площади ждали не помню чего, да неважно… Лотерею “Спринт” там продавали…
— Ну… пошкрябаешь полоску и сразу видно, выиграл или проиграл…
— Нет, там вроде разорвать и развернуть билетик надо было… За 50 копеек. Так мы нашей группой все выстроились покупать этот “Спринт”... А выиграл Серёга, Он один, и сразу целый четвертной!
— Кажись, кому-то тянуть второй раз выпадало…
— Но выиграл-то Он один! Потом пирожки на эти 25 рублей жрали…
Всякий из собравшихся вспоминал Кувичко по-своему, добавляя новые штрихи к портрету товарища.
Как Серёга буквально сиял, поступив в мореходку, таково было его заветное желание с детства.
Как Серёга всегда бодрый и позитивный с голым торсом выбегал в Тюве на зарядку. Помогал каждому, делился, поддерживал равных ему новобранцев…
Как Он, полный энергии, неутомимо выжимал двухпудовую гирю. Или ж, на спор, подтягивался на перекладине, прицепив на поясе флотским ремнём её же.
Как его задор приметил командир и назначил командиром отделения, первого из молодых, тех кто после школы…
Как Он восторженно делился с другом своим сокровенным, о девчонке, которая ответила ему любовью.
Как Он звонко и отчётливо отбивал склянки сильным двойным ударом об оба края большого седовского колокола на баке. Скрёб палубу, драил медяшки до кости, отдавал все силы, упираясь в тугой фал грот-стень-стакселя, набитый многоруко.
А как он с палубы, задрав голову, глядел на работу марсовых. — “Когда там ноковый поднимет руку с докладом боцману о готовности паруса?” — И волосы у него, упрямой соломой выбиваясь из под берета, трепетали на ветру. Мальчишеский энтузиазм у него присутствовал во всём.
А после той первой парусной практики на годовом медосмотре у Серёги обнаружили затемнение в лёгком. Он лечился. Мы ж его навещали в больнице, полысевшего… Через пару лет, даже вроде оклемавшись, восстановился. Так подоспела овощная кампания, командир той роты, не разобравшись, послал Кувичко на бичбазу вагон разгружать. А Серёга ж, он безотказный… И болезнь — всё по новой. За месяц сгорел…
Суды да пересуды бродили меж парней в их сдержанной беседе.
— Ну, жрали пирожки, и-и? — наконец поинтересовался кто-то.
— Везло ему, самый счастливый такой, — пояснял Костя, — а я в лотереях с тех пор не участвую!
— Кто не играет в спортлото, тот не выигрывает! — возразили Косте.
— Так лично я выигрыша как раз опасаюсь. Кто знает, что последует за дорогим подарком? Может, это прощальный подарок? А может превентивное утешение перед несчастьем? Как искупление того удара, который уже нанесён, но мы ещё не знаем об этом. Не нужен мне такой сюрприз от судьбы, знаю, вслед за ним придёт горе.
Спорный вопрос в той давней беседе поднял Константин.
— Счастливый, говоришь… Так Он почему не был расписан на втором гроте. Рефлекс у него такой был, ступит на ванты и уже на первой балясине не может разжать кисти рук. Это не страх, Серёга был очень смел, а такой вот… рефлекс высоты. И никто не смеялся, понимали. Кого другого — обсмеяли б враз, но только не его.
— Если уж на то пошло, не один он избегал подниматься на мачты, но никто, только Он один честно признался. Как над ним можно было смеяться? Он же вроде ботаника: не пил, не курил, избегал сабантуев и все работы, обязанности курсантские исполнял с особой, свойственной ему, зрелой серьёзностью. Делал от сердца, не чтоб прогнуться пред начальником.
— А эта его затея носить свинцовые браслеты. Так поносишь недельку, а как снимешь грамм пятьсот с каждого запястья, рукам легко — прям пёрышки не руки. Браслеты те ему на заводе делали; одному богу известно, что за свинец на десятом СРЗ, может с защитных контуров отработавших реакторов…
— Сказать словом: Кувалда кремешок! Но Он не обижался на своё прозвище…
С улыбкой компания восприняла следующую ремарку:
— А складной стол помните на “Седове”, к палубе в кубаре, что цепочкой пристёгивался… На шконку Серёге положили, простынёю обернули и положили. Он с вахты среди ночи, со штурвала вернулся, вспрыгнул на свой второй ярус… тихонько сдвинул стол, чтоб не тревожить, не будить товарищей, так и спал с этим столом до утра. Конечно все ожидали другой реакции, не спали, предвкушая веселье от остроумной, как тогда казалось, проделки. А Он, деликатный по своей природе, имея собственные приоритеты, поступил иначе, по-своему!
— Чушкин, Щипа и я были на похоронах. Только мы, сами с Полярного, имевшие пропуска в закрытый город, могли поехать… Четвертый курс был, рота вернулась со шлюпочного перехода, некоторые с седовской регаты 86 года… Квартира на первом этаже пятиэтажки, родители из рабочих. Его не узнать — измождённый болезнью череп обтянут кожей… Она, девушка его присутствовала… Девятнадцати лет, наш ровесник… первый из роты… в голове не укладывается, — с горечью подводил итог, рвал душу Виктор Трембицкий.
Дорогой для каждого коллективный портрет усопшего сложился, ничего не утрачено; сошлись безоговорочно в одном: нет ни одного воспоминания, бросающего тень на этот светлый лик.
Первая рота помнит Сергея Кувичко, его редкую индивидуальность. Хотя знали мы его только год, в сущности, совсем недолгое время.
30 августа 2024 года.
