Уже много лет манга – это настоящая легенда, миф по популярности и способности поражать.
– А почему Вы учите японский?
– Манга люблю…
Такой ответ можно услышать от студента ИСАА…
Не менее неожиданной может быть встреча со знакомыми с детства героями античного мира или иранского эпоса при обсуждении современной японской культуры: комиксов, мультиков, компьютерных игр…
Действительно, при чём тут Геракл и Искандар?
С таких открытий начинается практика наших студентов-иранистов в Центре Восточной литературы Российской государственной библиотеки.
«Столько прекрасных книг! И все насталиком!» Взгляд прежде всего приковывает любимая элегантная вязь, которая сейчас широко используется в подарочных изданиях, на вывесках, при написании памятных табличек… А много десятилетий это был просто обычный печатный шрифт.
Знакомство с этими богатствами – это серьёзная классическая работа с фондами: каталог, тематические подборки…
Но из пыли веков пожелтевших страниц приходится быстро выныривать, переключаясь самые современные задачи по оцифровке уникальных книжных памятников и созданию текстов онлайн о событиях текущих.
Так, стремительно рассеивается миф о том, что работа в библиотеке – это скучно.
На ближайшей встрече, уже в субботу, 31 августа, речь пойдёт о творческой переработке легенд, мифов и религиозных представлений в массовой поп-культуре Японии. Для молодого лектора это не первый опыт рассказа об особенностях творческой переработки национального японского культурного наследия простым языком: Елена Хилюшкина, студентка кафедры японской филологии ИСАА ведёт ведёт Telegram-канал «Mafutsu no Kagami».
Об интеграции японской мифологии с другими системами религиозных и секулярных взглядов от древности до современности рассказывает один из практикантов ЦВЛ РГБ магистрант ИСАА Евгений Акользин, изучающий персидский язык и очень интересующийся японскими мифами.
«Самые ранние записи, систематизирующие аутентичную японскую мифологию, можно найти в «Кодзики» («Записи о деяниях древности») и «Нихон сёки» («Японская летопись»), составленных в начале VIII века. Эти тексты были созданы, чтобы легитимизировать власть правящего класса, проследив его происхождение от божественных предков, таких как богиня солнца Аматэрасу.
Содержащиеся в этих текстах мифы включают в себя сюжеты о творении мироздания: к примеру, мифы об Идзанаги и Идзанами, а также рассказы о таких божествах, как упомянутая уже Аматэрасу и благой бог ветра и предков Сусаноо, занимали центральное место в японской культурной идентичности.
Интересно, что нарративная роль Сусаноо в мифах изменяется в соответствии его статусу в реальности. Изначально он считается богом океана и штормов, однако затем отказывается от этой роли и изгоняется к людям, которым помогает победить монструозного змея. Таким образом, объясняется переход «сферы ответственности» конкретного божества от просто явлений природы до покровительства человеку.
На протяжении всей истории японская мифология демонстрировала замечательную способность адаптироваться и интегрироваться с другими мифологическими и философскими системами. В период средневековья, когда буддизм приобрёл широкую популярность в Японии, национальные мифы были переосмыслены в соответствии с буддийской космологией. Этот синкретизм позволил смешать религиозную и национальную традиции, создав уникальное культурное полотно, включающее элементы как синтоистских, так и буддийских верований.
В эпоху премодерна на интерпретацию мифов также сильно повлияло конфуцианство, что стало ещё одним свидетельством высокой адаптивности национальной японской мифологии к различным философским и религиозным контекстам.
О том, насколько далеко может завести исследование отдельных элементов этой сложнейшей причудливой комбинации, можно судить по истории одного героя. Божество Сюконгсин, представляющее собой амальгамацию фигур Мисяку конго и Нараэн конго – защитников Будды в японской интерпретации, чьи статуи можно найти у входа во многие японские храмы, является «потомком» героя греческих легенд Геракла. Проникнув в Азию в ходе распространения эллинской культуры после завоеваний Александра Македонского, этот персонаж сначала стал могучим спутником Будды Ваджрапани в Индии, а затем добрался до Восточной Азии, где и был воспринят в виде Сюконгсина, став гармоничной частью японской мифологии.
В XX веке произошло возрождение интереса к синтоизму, особенно в период государственного синтоизма, когда мифы использовались для продвижения национальной идентичности и единства. В официальной религиозной риторике снова стал ставиться акцент на божественном характере происхождения японской императорской семьи, как это отображалось в древних текстах. Связь между мифологией и национальной идеологией усиливалась всё больше.
Более того, в наше время японская мифология продолжает влиять на различные аспекты японской культуры, включая литературу, искусство и популярные средства массовой информации, такие как анимация и комиксы. Мифы не только сохраняются в традиционных практиках и ритуалах, но и переосмысливаются в современных формах, таких как аниме, манга и фильмы. Эта постоянная культурная значимость подчёркивает непреходящую природу этих древних историй и их актуальность с точки зрения современного общества этой своеобразной страны, обладающей необычайной самобытностью.
Следует отметить, что известный режиссёр аниме-фильмов и сюрреалист Сатоси Кон использует образы японских богов и мифических существ в своём аниме «Паприка» (2006), снятом по книге Ясутаки Цуцуи, в негативном контексте. Создатель картины помещает многочисленных японских идолов и божков, наряду с символами мейнстримных религий и элементами простых суеверий, в один Парад, который собрал в себе все негативные проявления японского общества. Таким образом, поставив синтоистских богов, Будду, Иисуса Христа и прочие религиозные фигуры в один ряд с самоубийцами и процессией бездомных, автор как бы говорит, что вера японцев «во всё сразу» не является добродетелью, и что мешанина из верований настолько же порочна и деструктивна, как и всё остальное в Параде».
Заметку подготовила старший преподаватель кафедры иранской филологии Анна Громова.